Тень прошлого
В тот же вечер я пошла в адвокатскую контору на встречу с Марком Львовичем, специалистом по семейному и наследственному праву, которого нашла через давнюю подругу. Контора располагалась в старинном здании неподалеку от городского суда. Внутри все выглядело довольно современно: светлые стены, аккуратные столы, пачки бумаг на стеллажах, стрельчатые окна с широкими подоконниками, на которых стояли горшки с фикусами.
Марк Львович был мужчиной средних лет, с холодным, сосредоточенным взглядом и аккуратной стрижкой. Он посмотрел мои документы и задумчиво хмыкнул.
— Да, случай непростой. С одной стороны, у вас есть бумага, подписанная вашим дедом, причём нотариально заверенная, где он оставляет дом и участок вам. С другой стороны, через две недели после её составления было сделано другое завещание в пользу вашей тётушки Марии. Тоже нотариально заверенное. Вот это противоречие нам и предстоит разрешить в суде.
— В пользу тетушки? — переспросила я, чувствуя, как внутри все сжимается. — Но дедушка никогда бы не отдал дом этой женщине. Она ведь ему даже не родная внучка. Он меня воспитывал фактически с детства.
Марк Львович поднял бровь.
— Суд будет смотреть на даты, подписи, свидетельства свидетелей… Понимаете, если дедушка на момент второго завещания был вменяем, а нотариус действовал законно, у нас сложная ситуация. Придётся доказывать, что дедушку могли ввести в заблуждение, оказывать давление. Либо второй документ поддельный. Любой вариант требует доказательств и тщательного расследования.
В голове пронеслась череда воспоминаний: дедушка на больничной койке, постоянно измученный давлением и сердечными приступами, тётя Мария, громко ругающаяся с санитарками, а потом вдруг хитро улыбающаяся мне. И ещё тот момент, когда папа застал её в коридоре больницы, что-то быстро шепчущую сиделке. Мама рассказывала, что тётя пыталась получить доступ к дедушкиным документам. Тогда мы не обращали внимания на детали, потому что все были ослеплены горем. И вот результат.
— Хорошо, — сказала я решительно. — Я готова идти до конца. Запускайте процедуру иски, я приложу усилия, соберу любые бумаги. Я хочу, чтобы правда всплыла на поверхность.
Марк Львович кивнул.
— Ладно. Но учтите, суды — дело долгое. Могут пройти месяцы, а то и годы. Будьте готовы ко всему.
Я вздохнула. Пять лет назад я уехала, не желая ввязываться в этот конфликт. Теперь я вернулась, осознавая, что путь будет нелёгким. Но у меня уже была внутренняя уверенность, что иначе нельзя. Я вышла из офиса, ощутив прохладный вечерний воздух на щеках, и посмотрела на небо, где начинали зажигаться звёзды.
В следующем квартале находилось кафе, где когда-то мы с подругой Алисой любили сидеть за чашкой горячего шоколада. Я решила заглянуть туда, чтобы успокоить нервы и поразмышлять, как лучше действовать дальше.
Когда я вошла в тёплый полутёмный зал, полным людей, я увидела Алисину макушку: она сидела за столиком с ноутбуком и что-то сосредоточенно печатала. Мгновение я колебалась: прошло столько времени, мы редко созванивались, лишь писали друг другу в соцсетях. Но всё же я решилась. Я подошла, слегка коснулась её плеча. Алиса подняла глаза и раскрыла их широко.
— Юля?! — воскликнула она, тут же вскочив с места, роняя ручку и едва не задевая ноутбук. — Ты и правда вернулась?
Мы обнялись, и я ощутила тепло её дружбы. Это было почти физическое ощущение поддержки, в котором я так нуждалась в этот момент. Мы сели за её столик. Алиса заказала капучино с корицей, а я — горячий шоколад, словно сделав шаг в прошлое, когда мы были легкомысленными студентками.
— Ну, рассказывай, — сказала Алиса нетерпеливо. — Как ты? Что привело тебя обратно?
— Всё просто, — ответила я, отводя взгляд. — Пора вершить справедливость.
Алиса кивнула:
— Я помню ту историю с завещанием, помню твои обиды на Марию и дядю Льва. Ты готова вступить в открытую борьбу?
— Готова, — произнесла я, чувствуя, как где-то в глубине души дрожит та самая старая рана. — И пусть теперь им придётся объяснять, откуда взялось второе завещание. Я уверена, это всё подлог или давление. Дед не мог отдать этот дом кому-то, кроме меня. Он растил меня, учил всему, любил. Для него это был принцип: этот дом должен принадлежать тем, кто заботится о семье.
Алиса слушала внимательно. Потом она протянула мне свою руку, сжала мою ладонь:
— Если понадобятся свидетели, поддержка или что ещё, я рядом. Твоя тётушка, конечно, за пять лет слегка поутихла, но характер у неё остался тот же. Говорят, она открыла какую-то фирму по торговле… то ли сантехникой, то ли стройматериалами, я толком не вникала. Но вроде там всё не очень чисто.
Я мотнула головой, вспомнив коварную улыбку тёти Марии. Как же мне не хотелось с ней встречаться, но придётся, ведь без прямого разговора не обойтись.
— Спасибо, — сказала я Алисе тихо. — Мне очень важна твоя поддержка.
Через час мы распрощались, наметив план встретиться на днях. Я, немного успокоенная, двинулась обратно к родителям. На душе было тревожно, но уже не так тяжело, ведь ощущалось, что у меня есть друзья, есть люди, которые готовы мне помочь.
Семейный ужин
На следующее утро мама предложила устроить “маленький семейный ужин”, чтобы хоть как-то вернуть утраченное ощущение домашнего уюта. Я понимала, что это за идея: таким образом мама хотела меня сблизить с папой, да и сама стремилась хоть на время ощутить полноту семьи.
Собрался узкий круг: я, мама, папа и двоюродная сестра Лена, дочь другой тёти, которая тоже жила в нашем городе. Лена работала в школе учительницей географии, и мы с ней всегда были в тёплых отношениях. Ей сейчас было около двадцати пяти, но выглядела она всё так же застенчивой и дружелюбной.
Стол накрыли в гостиной: салаты, домашний пирог с капустой и грибами, картофель в горшочках, жаркое, соленья. За окном начинал моросить мелкий дождь, и казалось, что само небо готовится к какому-то длительному очищению.
— Ну, — сказала мама, когда все сели за стол, — давайте хоть за этим столом не будем говорить о суде и завещании. Может, поговорим о чём-то более приятном?
Папа кивнул, подкладывая себе салата:
— Верно. Юля, расскажи, как твои дела, чем занималась в последние годы?
Я знала, что им обоим интересно услышать про мою жизнь. Всё-таки мы не виделись долгое время, а редкие звонки и переписка не давали полного представления. Я принялась рассказывать: о том, как работала в книжном магазине, потом сменила работу, стала администратором в литературном клубе, о том, как почти вышла замуж за одного человека, но выяснилось, что у нас слишком разные взгляды на жизнь. Расстались мы без громких ссор, но осталось чувство, что меня обманули и не принимали всерьёз. Рассказывать всё это было непросто: ведь я ощущала на себе сожаление родителей, будто они винят себя за то, что меня не поддержали раньше.
— Зато я открыла в себе вкус к писательству, — призналась я, улыбаясь. — Я даже вела блог, где писала небольшие заметки о жизни в городе, о том, что вижу вокруг, о своих ощущениях. Людям нравилось, у меня было около трёх тысяч подписчиков. Это, конечно, не миллион, но для меня важно, что мои размышления находили отклик.
Мама улыбнулась:
— Ты всегда любила писать, ещё в школе сочиняла рассказы. Это здорово.
Лена увлечённо слушала, а потом добавила:
— Я видела твой блог, читала пару постов. Очень проникновенно. Мне нравилось, как ты честно пишешь о своих эмоциях.
Я почувствовала приятное тепло от её слов. Как же всё-таки семейная поддержка важна, даже если она исходит от двоюродной сестры, с которой мы не так часто виделись.
Папа задумчиво спросил:
— А как у тебя с жильём было? Снимала?
— Да, снимала. Деньги были, хоть и немного, но я справлялась. Город у нас всё-таки не такой уж и дорогой по сравнению со столицей.
За окном дождь усиливался, и в этой уютной обстановке разговор лился плавно, без неловких пауз. Но мне всё же было тяжело постоянно удерживаться от темы, которая привела меня сюда. Мы ели, говорили о погоде, о работе, и лишь где-то на самом краю моего сознания зрела уверенность, что всё это — временное затишье. Уже завтра или послезавтра я окажусь лицом к лицу с тётей Марией и с дядей Львом. А там всё пойдёт по жёсткому сценарию.
После ужина мы с Леной вышли на крыльцо, вдыхая влажный прохладный воздух. Я прижалась к деревянному столбу, с которого облезала краска, и вдруг почувствовала, как родной двор навевает воспоминания детства. Море историй: как мы с дедушкой играли в мяч, как жарили картошку на костре, как в новогоднюю ночь лепили снежную бабу, украшенную старыми пуговицами. Всё это всплыло перед глазами.
— Юль, — позвала меня Лена тихо, — а ты сама не боишься тётю Марию?
Я вздрогнула.
— Не то чтобы боюсь, — призналась я. — Скорее опасаюсь её хитрости и влияния. Она ведь умеет плести интриги, и её не смущают даже самые грязные методы.
— Я слышала, у неё сейчас неплохие связи в мэрии, да и денег хватает, — сказала Лена. — Она наверняка сможет нанять хороших адвокатов.
— Считаешь, у меня нет шансов?
— Нет, я так не думаю. Просто будь готова к тому, что она не сдастся без боя. Возможно, попытается запугать тебя или твоих свидетелей, подкинет ложные документы. Я видела, как она поступала в прошлом с другими людьми. Правда, это косвенные слухи, но недоброжелателей у неё хватает.
Я понимала, что это не пустые слова. Лена была человеком, который держится в стороне от конфликтов и старается смотреть на мир трезво. Она не станет говорить такого просто так. Но я всё равно чувствовала внутреннюю решимость.
— Спасибо, Лена, я учту это, — сказала я наконец. — Но на этот раз я не отступлю.
Она улыбнулась, приобняла меня:
— Я в тебя верю.
Так мы ещё некоторое время стояли под дождём, слушая, как капли стучат по крыше и сливаются в крохотные ручейки у крыльца. За всё то время, пока я отсутствовала, многое изменилось, но и многое осталось прежним. И в какой-то мере это давало мне ощущение стабильности, будто корни, которые не дают мне упасть в бездну.
Встреча с тётей Марией
Через пару дней мне сообщили, что тётя Мария узнала о моём приезде и сама захотела увидеться “для разговора без посредников”. Я насторожилась. Неужели она решила решить всё мирно? Или наоборот, подготовила ловушку?
Мы договорились встретиться в её офисе. Это был новый бизнес-центр на окраине города, где тётя, как выяснилось, арендовала целый этаж под свою фирму. Когда я зашла в просторное, стерильно-белое фойе с зеркальными стенами, мне показалось, что я попала в параллельную реальность: полированная плитка, громкий звонкий эхо от каблуков, молодые менеджеры с папками сновали туда-сюда.
На ресепшен меня встретила милая девушка, уточнила моё имя и сказала:
— Тётя Мария ждёт вас в переговорной комнате. Проходите, пожалуйста.
Дверь переговорной комнаты была закрыта. Я постучалась, услышала приглушённое “Войдите” и вошла. У овального стола с папками и ноутбуком сидела тётя Мария. Я давно её не видела лично, только изредка на фотографиях в соцсетях, где она позировала в нарядных платьях на каких-то корпоративных вечеринках. Вживую она выглядела чуть старше, чем в моих воспоминаниях, но всё равно ухоженной: короткая стрижка с укладкой, яркая помада, строгий брючный костюм. Она встала, кивнула холодно и махнула рукой, приглашая присесть напротив.
— Привет, Юля, — произнесла она голосом, в котором сквозила деловая сдержанность. — Долго же ты не заглядывала к нам.
— Мария, — сказала я, стараясь выглядеть уверенно, хотя внутри всё сжималось. — Решила вернуться. Думаю, вы догадываетесь, почему.
Она качнула головой:
— Могу предположить. Наверное, хочешь судиться из-за дома дедушки? Прости, но ты зря теряешь время. Все бумаги давно оформлены на меня. И я уже вложила деньги в ремонт, в переустройство участка. Это место давно не твоё.
Её самоуверенный тон моментально задел меня за живое.
— То, что вы там оформили, ещё ничего не значит. Мой адвокат считает, что второе завещание могло быть поддельным или подписанным под давлением, — сказала я твёрдо. — И я намерена доказать это.
Тётя Мария приподняла брови, на лице её читалась усмешка.
— В суде нужно будет предоставить доказательства. У тебя их нет. А у меня — нотариальные бумаги, свидетели, что дед сам захотел изменить завещание.
— Нет, тётя, — я сделала акцент на последнем слове, показывая, что, несмотря на всё, она всё-таки член нашей семьи. — Ты прекрасно знаешь, что дедушка не хотел отдавать дом тебе, он планировал, чтобы я получила этот дом. Он говорил об этом неоднократно.
Она цинично улыбнулась:
— Говорить можно многое. А закон — другая вещь. Там важны документы, а не разговоры на кухне. Я вспоминаю, как ты, Юль, пять лет назад сбежала. Это был твой выбор. А теперь, когда я всё уже благоустроила, когда вложила силы и средства, ты решила объявиться? Признаться, я не удивлена, но считаю, что у тебя нет ни малейших шансов.
От её слов я почувствовала прилив ярости, но постаралась сохранить спокойствие. Внутренний голос подсказывал: “Не ругайся сейчас, всё равно это бесполезно. Она провоцирует тебя на эмоции.”
— Шансы будут решать в суде, — сказала я, приподнимаясь со стула. — Я пришла предложить тебе урегулировать всё мирным путём. Отказаться от претензий, пока ещё не поздно.
— Мирным путём? — переспросила она, издевательски хохотнув. — Да ты смешная. Можешь подавать иски, но учти: я не отдам то, что принадлежит мне. Твои родители давно смирились. Думаю, и тебе придётся смириться.
Я хотела было ответить что-то резкое, но сдержалась. Повернулась и направилась к двери. Перед тем как выйти, обернулась и глянула ей прямо в глаза:
— Пять лет я ждала этого дня. Я готова идти до конца. Запомни это.
Я вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, и поспешила к лифту. Меня била дрожь от возмущения. Неприятная вспышка гнева сдавила горло. Но вместе с этим я ощутила и странную ясность: теперь всё расставлено по местам. Тётя не согласится добровольно. Придётся сражаться — и я не побоюсь этого слова — сражаться за дом, за память дедушки, за собственную честь.
Когда я добралась до улицы, вышла на свежий воздух, дождя уже не было, но небо оставалось тёмным. Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна решимости. “Ну что ж, Мария, ты не хочешь по-хорошему, будет по-другому.” Я уже предвкушала, как представлю в суде все улики, все показания. Конечно, процесс может затянуться, но я не намерена сдаваться.
Старые письма
Вернувшись к родителям, я застала в доме лишь маму. Она сидела на кухне, сжимая старую кулинарную книгу, смотрела в одну точку. Когда я вошла, она встрепенулась, словно очнувшись от раздумий.
— Ну, поговорила с ней? — спросила она тихо.
— Поговорила. Как и ожидалось, она не пойдёт нам навстречу. Считает всё уже своим и даже не допускает мысли, что нужно отдать дом.
Мама удручённо закрыла книгу. На обложке я заметила потёртые буквы, когда-то это была красивая надпись “Любимые рецепты”.
— Юль, нам придётся вспомнить всё, что мы знали про твой конфликт с ней и про дедушку. Может, где-то есть зацепки, старые письма, дневники деда или твои собственные воспоминания… Ведь если она действительно подделала завещание, это не могло произойти бесследно.
Я задумалась. Когда дедушка умирал, он был уже слаб, но до последнего писал письма и заметки в своём блокноте: делал зарисовки, вклеивал старые фотографии. Мне всплыло в памяти, что дедушка что-то хотел передать мне через папу, даже просил “сохранить для Юли, она поймёт, когда придёт время”. Но тогда, после похорон, всё словно погрузилось в хаос.
— Давай посмотрим на чердаке, — предложила я. — Там должны храниться его старые блокноты.
Мама вздохнула:
— Там бардак, но давай попробуем.
Мы поднялись по крутой лестнице на чердак. Здесь царили полумрак и пыль, а из маленького окна виднелась лишь часть двора. На деревянных стеллажах стояли коробки, свёртки, старые сумки. Где-то посередине ряда я увидела ветхий чемодан, обклеенный выцветшими маркировками — его дедушка привёз ещё из послевоенных лет. Я по памяти вспомнила, что в этом чемодане когда-то хранились документы, фото и письма.
Осторожно приподняв крышку, я увидела внутри стопку жёлтых конвертов, небольшую тетрадь без обложки и несколько аккуратно упакованных фотографий. Пыльный запах прошлого окутал меня, и внутри всё кольнуло воспоминаниями. Я стала аккуратно перебирать письма. Среди них обнаружилась переписка дедушки с каким-то его сослуживцем, открытки на праздники, поздравительные письма с Новым годом. Потом я наткнулась на конверт, подписанный: “Моей внучке Юле. Прочитай, когда потребуется ответ.”
Я подняла голову, встретилась взглядом с мамой — её глаза горели любопытством, смешанным с надеждой. Аккуратно вскрыв конверт, я достала аккуратно сложенный лист бумаги, написанный дедушкиным почерком:
“Дорогая Юлечка,
Я знаю, что время наше не бесконечно, и, может, я не успею сказать тебе всё лично. Но запомни: этот дом всегда должен быть твоим. Не позволяй никому отнять его. Я верю, ты найдёшь в себе силы идти до конца. У меня есть завещание, заверенное у нотариуса, где дом и земля переходят к тебе. Всё должно быть законно. Если вдруг найдётся кто-то, кто попытается оспорить это волеизъявление, знай: я никогда бы не изменил решения в пользу кого-то другого.
Твой дед.
12 января 20__ года.”
Я перечитала эти строки дважды. К горлу подкатил комок слёз. Там стояла дата — как раз за три недели до его смерти. Это было подтверждением, что дедушка не собирался никому отдавать дом. Он знал, что я могу столкнуться с препятствиями, и хотел поддержать меня таким образом.
— Это может стать уликой в суде, — сказала мама, её голос дрожал. — Конечно, это не юридический документ, но это докажет, что он не намеревался менять завещание.
— Да, — подтвердила я, убирая письмо обратно в конверт. — И если второй документ датирован более поздним числом, возможно, мы сможем доказать, что дедушка не подписывал его добровольно. Ведь ясно, что до самой смерти он придерживался своей первичной воли.
Мы продолжили поиск, и я ещё нашла маленький записной блокнот деда, где он делал пометки о расходах на ремонт дома. Под датой, стоявшей всего за пару дней до его смерти, значились странные наброски и часть фразы: “М. настаивает, требует подписать… Не хочу…” Я остановила взгляд на этих словах. “М.” — это, скорее всего, Мария. Она принуждала его подписать новый документ. Значит, у нас есть доказательство, что дедушка сопротивлялся, но, возможно, ей удалось подловить момент, когда дедушка уже не мог сопротивляться.
Я бережно сложила все бумаги, которые могли представлять ценность, в папку. Мы с мамой обменялись взглядами, полными облегчения и горечи одновременно. Горечи — от того, что наша семья оказалась в такой ситуации, облегчения — потому что теперь у нас были доказательства, подтверждающие настоящие намерения деда.
— Завтра же покажу это Марку Львовичу, — сказала я решительно. — Он должен посмотреть на эти записи, чтобы использовать их в суде.
Мы спустились с чердака, чувствуя, что сделали важный шаг. Для меня это был не просто поиск улик, но и возвращение к воспоминаниям о человеке, который меня любил, воспитывал, был моим наставником. Я ощутила прилив сил: дедушка словно из прошлого подавал мне руку и велел не сдаваться.
Воспоминания, что греют душу
В тот вечер я не могла уснуть. Я перелистывала в голове сцены прошлого: как мы с дедушкой сидели на крыльце, он рассказывал о своей молодости, показывал старые фотографии, где он вместе с друзьями-краснодеревщиками строил мебель на заказ, как учил меня резьбе по дереву, и я, тогда ещё совсем маленькая, пыталась нацарапать на доске цветок. Я помнила его тёплые руки и запах табака, когда он вечером выходил во двор покурить свою трубку.
Обида на тётю Марию то и дело всплывала: “Как она осмелилась?!” — спрашивала я себя. Но гнев сменялся желанием исправить ситуацию. Я осознавала, что в данной истории я — представительница именно той ветви семьи, которой дедушка доверял. Мама была его любимой дочерью, пусть и не без своих недостатков. А я для него стала настоящим другом в последние годы, поскольку мои родители много работали, а дед находил время и силы посвящать мне каждый свой свободный час. Он читал со мной книги, учил меня столярному ремеслу, рассказывал о том, как важно оставаться человеком в любых жизненных обстоятельствах.
Наконец, я задремала, сжимая в руках конверт с письмом дедушки. Мне снились размытые образы детства, запах древесины, шорох листьев в саду, смех, который мы делили с ним на двоих. Проснулась я уже днём, когда лучи солнца лились в окно, а в комнате стоял аромат свежесваренного кофе. Я спустилась на кухню, где мама уже гладила меня по плечу и улыбалась:
— Доброе утро. Как спала?
Я зевнула:
— Нормально, хотя мало. Сегодня надо к Марку с бумагами.
— Конечно. Я напеку пирожков, принесёшь ему как знак благодарности за помощь, — сказала мама, улыбнувшись. Она всегда пыталась заботиться о тех, кто помогал её близким.
Я взглянула на неё, на папу, что сидел за столом в рабочей одежде, готовясь пойти в мастерскую. Он приподнял взгляд:
— Юль, только смотри, не сломайся. Эта судебная волокита способна вымотать даже сильного человека. Мария — железная леди, ей всё равно, какие грязные методы применять.
— Пап, я понимаю, что будет трудно. Но у меня нет другого пути. Я не хочу сдаваться. Это наш дом, это память дедушки.
Он кивнул, и в его глазах появилась гордость:
— Ладно, ты у меня боец.
С этими словами я быстро позавтракала, собрала бумаги и вышла из дома, чувствуя себя чуть более уверенной, чем накануне. На улице было солнечно, лёгкий ветерок трепал мне волосы. Я успела подумать, что природа словно поддерживает меня, даря ясное небо и приятную прохладу.
