— Мама бы никогда этого не допустила! — Анна швырнула папку с документами на стол. — Чтобы ты так хамски вёл себя здесь, когда её не стало!
Виктор даже не повернул головы. Продолжая копаться в ящике комода, он лишь пожал плечами. Этот жест всегда бесил Анну до кипения. Пожимает плечами, как будто всё сказанное — пустой звук. Ни единого аргумента в ответ, просто — «мне всё равно».
— Ань, успокойся, — тихо произнесла Мария, прикоснувшись к плечу сестры.
— Да я совершенно спокойна! — Анна резко отстранилась, пальцы сжались в кулаки. — Просто поражаюсь! Мы не успели маму похоронить, а этот… этот… уже роется в её вещах!
Виктор наконец соизволил повернуться. На его лице застыло выражение снисходительного терпения, словно он имел дело с капризными детьми.
— Я просто ищу свои запонки, — проговорил он с нажимом. — Хочу прилично выглядеть на поминках. Елена бы этого хотела.
Анна задохнулась от возмущения.
— Не смей произносить её имя! Не смей! Ты ей жизнь испортил!
Это была неделя, полная пепла. Так казалось Анне — будто всё вокруг покрылось серым налётом: лица, звуки, движения. Даже воздух стал тяжёлым и безвкусным. Мать умерла внезапно — инфаркт. Вечером звонила дочерям, обсуждала предстоящий день рождения младшей внучки, шутила, а утром… утром её не стало.
Анна думала, что уже давно смирилась с выбором матери. Десять лет назад, когда Виктор появился в их доме, она была пятнадцатилетней девчонкой. И как вчера помнила тот момент, когда мать привела его — высокого, с залысинами, с громким смехом и хваткими пальцами.
— Это Виктор, — сказала тогда мать с особой интонацией, и в её глазах плескалось что-то похожее на надежду. — Я бы хотела, чтобы вы подружились.
Они не подружились. Как вообще можно было с ним подружиться? Самовлюблённый альфонс, уверенный в том, что ему все должны. Он даже не стеснялся, что жил за счёт их матери, и от них самих требовал полного подчинения.
Анна закончила школу, поступила в юридический в соседнем городе, и выдохнула с облегчением, когда переступила порог общежития. Через два года уехала и Мария. Они не бросили мать — звонили каждый день, приезжали на все праздники, пытались уговорить расстаться с Виктором. Но Елена лишь улыбалась с лёгкой грустью:
— Девочки, в моём возрасте нового шанса может и не быть. Да, у нас свои сложности, но у кого их нет?
Это была не просто фраза. Это был щит. Через него не пробивались никакие аргументы — ни о том, как Виктор постоянно отказывается оформить их отношения, ни о том, как живёт за её счёт, ни о том, как постоянно говорит грубости.
— Я помню папу, — без конца повторяла Анна. — И это совсем не то. Совсем не то!
Елена только вздыхала:
— Нет идеальных отношений, Анечка.
А теперь, спустя годы, они сидели на кухне родительского дома, и Виктор сидел с ними за одним столом — как будто имел на это право. Как будто был им… семьёй.
— Я никуда не уеду, — чеканил Виктор слова, сверля взглядом сестёр. — Я десять лет прожил с вашей мамой! Я тоже имею право на наследство!
Мария смотрела в окно, не участвуя в разговоре. Анна же буквально дымилась от злости.
— Никаких законных прав у тебя нет, — отрезала она. — Нет брака — нет наследства. Всё просто.
Виктор усмехнулся, подался вперёд, уперев локти в стол.
— А ты, значит, у нас юрист-правозащитник выискалась! Думаешь, всё так просто? Да у меня есть свидетели нашей совместной жизни. Фотографии. Счета. Я докажу фактический брак.
Анна собиралась ответить, но её прервала неожиданно заговорившая Мария:
— И долго вы ещё будете пытаться жить за счёт мамы? Её уже нет, а вы всё хотите, чтобы она вас поддержала. Делите её имущество, всё что-то вынюхиваете, — её голос звучал тихо, но в нём была сталь. — Она ещё и остыть не успела.
В кухне повисла тишина. Было слышно только тиканье старых настенных часов, что висели здесь, сколько Анна себя помнила.
— Не понимаю, почему он до сих пор здесь, — бормотала Анна, методично разбирая бумаги в материнском столе. — Мы могли бы вызвать полицию.
Сёстры решили временно поселиться в родительском доме, пока не разберутся с наследством. Виктор, к их растущему раздражению, наотрез отказался съехать, выгнать его удалось только из спальни, которую он делил с Еленой последние десять лет, и где хранилось всё самое ценное. На дверь сёстры тут же поставили замок, но, скорее всего, что-то он уже успел стащить. Виктор в итоге занял маленькую гостевую комнату.
— И что ты скажешь полиции? — Мария сидела на подоконнике, как в детстве. — «Этот дядя жил с нашей мамой десять лет, но нам он не нравится»?
Анна бросила на сестру недовольный взгляд.
— Не защищай его!
— Я не защищаю. Просто… Ты же понимаешь, что он не отстанет? Подаст в суд, будет трепать нам нервы…
— Пусть подаёт! — Анна скрестила руки на груди. — Я сама недавно вела похожее дело. Без официального брака у него нет шансов.
За окном начинался дождь. Крупные капли забарабанили по стеклу, словно торопясь сообщить что-то важное.
— Знаешь, — вздохнула Мария, — я разговаривала с Ниной Семёновной.
— С соседкой? И что она?
— Она сказала, что мама в последний год как-то сдала. Часто сидела на веранде, смотрела старые альбомы. И однажды, представляешь, сказала ей: «Нина, иногда мне кажется, что девочки были правы. Но менять что-то уже поздно, да и сил нет».
Анна замерла. Что-то кольнуло под рёбрами, будто тонкая игла.
— Она так и сказала?
— Почти дословно. И добавила: «Хорошо, что мои девочки спаслись».
Анна почувствовала, как к горлу подступил ком.
— Почему она нам никогда такого не говорила? Когда мы звонили, когда приезжали?
— Потому что она была мамой, — Мария улыбнулась сквозь внезапно выступившие слёзы. — Она хотела, чтобы мы видели её сильной. Чтобы не волновались за неё.
Дождь усилился, превратившись в ливень. Шум его заполнил комнату, создавая странное ощущение защищённости — словно они снова маленькие девочки, спрятавшиеся от бури под одеялом.
— Кто там у нас плачет? — послышался голос Виктора из коридора. — Девочки, не переживайте, я нашёл хорошего юриста, завтра подаём в суд. Разберёмся, кому и что причитается.
Анна и Мария переглянулись, и в их взглядах промелькнуло что-то прежнее — детское, заговорщическое.
— Не переживаем, — отозвалась Анна удивительно спокойно. — Совершенно не переживаем.
Шёл третий месяц с похорон Елены. Дом превратился в поле тихой войны. Виктор, как и обещал, подал иск о признании гражданского брака и права на наследство. Анна связалась со своим бывшим преподавателем, адвокатом Николаем Петровичем, который взялся помочь им в этом деле.
— Я знала, что так будет, — сказала Анна, разливая чай. Они с Марией сидели на кухне, стараясь говорить потише — Виктор был дома. — Десять лет он жил на всём готовом и думал, что так будет вечно.
Мария вертела в руках чашку.
— Помнишь, как мама каждый Новый год говорила: «А в следующем году, возможно, мы с Витей поженимся»?
— А он тут же находил десять причин, почему это невозможно, — кивнула Анна. — То кризис, то он бизнес новый запускает, то родственника хоронит…
— А мама всё равно накрывала на стол, стирала его рубашки и делала вид, что это нормально, — вздохнула Мария. — Как мы только ни пытались ей объяснить…
— Помнишь тот скандал на твой выпускной? — вдруг спросила Анна. — Когда он нажрался и начал рассказывать твоему классному, как нам повезло, что у нас такой «отчим»?
Мария поморщилась.
— Конечно помню. На следующий день я сказала маме, что подаю документы в университет в другом городе.
Анна протянула руку через стол и сжала ладонь сестры.
— Мы не могли её спасти, ведь так? — тихо спросила она. — Мы пытались. Всеми способами.
— Нельзя спасти того, кто не хочет спасаться, — ответила Мария, повторяя фразу, которую Анна говорила ей десятки раз. — Знаешь, я до сих пор иногда тянусь к телефону, чтобы позвонить ей. Как будто она просто уехала куда-то. И в эти моменты мне кажется, что она скажет: «Девочки, вы были правы».
В этот момент на кухню вошёл Виктор. Он был в домашних тапочках и старом халате Елены. Ни Анна, ни Мария не могли понять, делает ли он это намеренно, чтобы их позлить, или ему действительно всё равно.
— Чай пьём? — он прошёл к холодильнику, широко его распахнул и начал шарить внутри. — Девочки, я тут подумал. Может, договоримся по-человечески? Вы мне выплачиваете компенсацию, и я снимаю все претензии.
— По-человечески? — Анна поставила чашку. — Это как?
— Ну, скажем, двадцать процентов от стоимости дома, всех активов, цацек её, что там ещё, вообще всего, — Виктор достал колбасу, отрезал толстый кусок и отправил в рот. — И разойдёмся мирно. Без судов, без грязи.
Мария вопросительно посмотрела на сестру. Анна медленно поднялась из-за стола.
— Знаешь, Виктор, — произнесла она удивительно спокойным голосом, — мы с тобой знакомы десять лет. И все эти десять лет ты обещал маме, что когда-нибудь женишься на ней. А теперь ты хочешь получить то, что тебе не принадлежит, только потому, что жил за её счёт?
— Я любил вашу мать! — возмутился Виктор, брызгая слюной.
— Нет, — покачала головой Анна. — Ты пользовался ею. И её страхом остаться одной. Мы не смогли защитить маму, когда она была жива, но сейчас… сейчас мы можем хотя бы не дать тебе нажиться на её смерти.
Виктор побагровел.
— Значит, вы хотите войны? Будет вам война!
Он выскочил из кухни, хлопнув дверью. Сёстры слышали, как он прошёл в свою комнату.
— Ань, — неуверенно произнесла Мария, — а если он выиграет?
— Не выиграет, — твёрдо ответила Анна. — Поверь мне. Не выиграет. Да он и сам это понимает, раз предлагает откупиться.
Николай Петрович позвонил в начале мая, когда вишни во дворе уже отцвели, осыпав дорожки белыми лепестками.
— Суд отказал в удовлетворении иска, — сообщил он. — Полностью, по всем пунктам. Виктор пытался доказать фактический брак, но это всё пустое. Штампа в паспорте нет.
— Спасибо, Николай Петрович, — голос Анны дрожал от облегчения. — Что теперь?
— Теперь вы с сестрой — единственные наследницы. Виктор должен освободить дом в течение двух недель. Если будет сопротивляться, можно привлечь судебных приставов, но я надеюсь, до этого не дойдёт.
До этого не дошло. Виктор собрал вещи за один вечер. В последний момент, стоя в дверях с двумя большими сумками, он повернулся к сёстрам:
— Ваша мать часто говорила: «Без мужчины я никто». И это правда. Она была никем без меня.
Анна шагнула вперёд, но Мария удержала её за руку.
— Уходи, — тихо произнесла она. — Просто уходи.
После его ухода в доме стало оглушительно тихо. Сёстры сидели в гостиной, глядя на пустое место перед телевизором, где обычно стояло кресло Виктора.
— Мы победили, да? — неуверенно спросила Мария.
Анна пожала плечами.
— Наверное. Не знаю. Это не похоже на победу.
Они помолчали. Потом Мария вдруг встрепенулась:
— Давай посмотрим старые альбомы? Помнишь, как раньше с мамой?
Анна кивнула. Они полезли на шкаф, где хранились коробки с семейными фотографиями. Они выбрали те, на которых стояли даты до смерти папы.
Они листали страницы, заполненные снимками счастливой семьи: вот они на море, вот — в походе, вот — украшают ёлку. На всех фотографиях мама улыбалась так, как давно не улыбалась — открыто, беззаботно.
— Я всё думаю, — нарушила молчание Анна, — может, нам нужно было сделать что-то другое? Может, если бы мы не уехали…
— Если бы мы не уехали, мы бы сломались, — твёрдо сказала Мария. — Ты же помнишь, каково это было — жить здесь с ним. Для подростков невыносимо.
— Но мы могли…
— Нет, Ань, — перебила Мария. — Мы не могли. Мы делали всё, что в наших силах. Звонили каждый день. Приезжали по выходным. Пытались поговорить. Предлагали ей переехать. Что ещё?
Анна провела рукой по старой фотографии.
— Знаешь, что меня больше всего злит? Что она так и не сказала нам. Я имею в виду, что понимает, что мы были правы. Сказала соседке, а нам — нет.
Мария отложила альбом.
— Потому что боялась, что мы скажем «а мы тебе говорили». И потом… Я думаю, она не хотела признаваться самой себе. Одно дело — сказать соседке, другое — дочерям, которых ты всегда учила быть сильными и независимыми.
Анна почувствовала, как к глазам подступают слёзы. Какая-то часть её всё ещё была той пятнадцатилетней девочкой, которая пыталась защитить маму от этого неприятного мужчины. И до сих пор отказывалась принять, что не смогла.
— Надо решить, что будем делать с домом, — сказала она, меняя тему. — Сдавать? Продавать?
— Давай продадим, — не задумываясь, ответила Мария. — Нет сил возвращаться сюда… Не знаю. Слишком много всего.
— Да, ты права, — Анна закрыла альбом. — Разделим деньги. Должно хватить на первый взнос.
Они помолчали, погружённые в свои мысли.
— Знаешь, что я поняла за эти месяцы? — наконец произнесла Мария. — Настоящее мамино наследство — это не этот дом, не деньги. Это её урок. Никогда не цепляться за отношения, которые делают тебя несчастной, даже если страшно остаться одной.
Анна кивнула. В комнате становилось темно — солнце садилось, а они так и не включили свет.
— А ещё, — добавила Анна, — она научила нас заботиться друг о друге. Даже когда мы разъехались, мы ведь не потеряли связь, правда?
— Правда, — улыбнулась Мария. — И никогда не потеряем.
Они сидели в тишине опустевшего дома, держась за руки, как в детстве. За окном шелестели листья старого тополя, высаженного ещё их отцом, а где-то на кухне мерно тикали часы, отсчитывая время новой жизни. Без Виктора. Без мамы. Но с надеждой на то, что они усвоили важный урок и сделают правильный выбор, когда придёт их время выбирать между страхом одиночества и собственным достоинством.
