— Слушай, Карин, я тут подумал, — Виктор оторвался от экрана ноутбука, где мелькали какие-то графики и таблицы, и повернулся к жене, которая, устроившись на диване с книгой, казалось, была полностью поглощена чтением. Он говорил тем будничным, слегка покровительственным тоном, каким обычно сообщают о давно принятом и не подлежащем обсуждению решении. — Нам надо бы начать откладывать на квартиру посерьёзному. Я прикинул, если мы будем по половине зарплаты каждый в общую копилку скидывать, то года за три-четыре вполне сможем на приличную двушку насобирать. Ну, может, на первый взнос точно хватит.
Карина медленно опустила книгу на колени. Её пальцы, только что перелистывавшие страницу, замерли. Она не сразу подняла на него глаза, словно ей нужно было несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное, или, вернее, чтобы унять тошнотворный комок, который внезапно подкатил к горлу. Половину зарплаты. В общую копилку. На квартиру. Как просто, оказывается, всё решается в его мире.
Она подняла голову. Взгляд её был спокоен, даже слишком спокоен, и от этой неестественной тишины Виктору вдруг стало немного не по себе, хотя он ещё не понимал почему.
— Ты ничего не путаешь, дорогой? — голос её прозвучал ровно, почти безэмоционально, но с ледяными нотками, которые всегда предвещали бурю. Виктор знал этот тон. И не любил.
Он чуть нахмурился, уловив подвох, но стараясь сохранить невозмутимость.
— В смысле, не путаю? Что тут путать? Обычное дело, все так делают, кто хочет своё жильё. Мы же с тобой не собираемся всю жизнь по съёмным углам мыкаться или с моими предками ютиться, когда они решат нас «осчастливить» своим переездом в город насовсем.
Карина усмехнулась, но усмешка вышла кривой и злой. Книга соскользнула с её колен на мягкий ковер.
— Я хотела купить квартиру, если ты забыл, но ты мои сбережения отдал своим родителям, так что теперь сам зарабатывай на эту квартиру!
Наступила тишина. Виктор смотрел на неё, и на его лице медленно отражалось сначала недоумение, потом раздражение, а затем и плохо скрываемая досада. Он явно не ожидал такого поворота. Думал, прокатит.
— Карин, ну опять ты за своё! — он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Сколько можно это вспоминать? Это было давно! Года два назад, если не больше! Ну, да, так получилось. Родителям срочно деньги понадобились, там неотложные нужды были, ты же знаешь, у них вечно то одно, то другое. Я же тебе обещал, что всё верну, как только возможность появится.
«Возможность!» — мысленно взорвалась Карина. Эта «возможность» почему-то так и не появилась за два года. А «неотложные нужды» его родителей возникали с завидной регулярностью, и почему-то всегда требовали финансовых вливаний именно из их, а точнее, из её, когда-то существовавшего, кармана.
— Давно? — она чуть наклонила голову, пристально глядя ему в глаза. — Для тебя, может, и давно. А для меня, Вить, это было вчера. Это были мои деньги, понимаешь? Мои! Не наши общие, которые мы вместе заработали и решили потратить. А те, которые я откладывала с каждой своей стипендии, потом с первой зарплаты, отказывая себе в каких-то девичьих радостях, в поездках, о которых мечтала. Я хотела свою маленькую, но свою! Норку. Чтобы ни от кого не зависеть. И ты об этом прекрасно знал! Ты же сам говорил, какая я молодец, какая целеустремлённая!
Виктор встал, прошёлся по комнате. Его начинала выводить из себя эта её «принципиальность».
— Ну, обстоятельства так сложились! Что мне, родителям отказывать было? Они бы не поняли! Это же семья! А ты как будто чужая, честное слово! Всё тебе денег жалко!
— Жалко? — Карина тоже поднялась. Её спокойствие испарялось, уступая место холодному гневу. — Да мне не денег жалко, Виктор! Мне жалко своего доверия, которое ты растоптал! Мне жалко своих планов, которые ты одним махом перечеркнул! Ты даже не счёл нужным меня спросить! Ты просто взял их, словно это твои собственные! А когда я обнаружила пропажу и спросила тебя, ты ещё мялся, врал что-то невразумительное, пока я тебя к стенке не припёрла! И что в итоге? «Прости, так вышло, потом отдам». И тишина. И вот теперь ты, как ни в чём не бывало, предлагаешь мне снова начать копить? Да ещё и по половине зарплаты? Ты серьёзно считаешь, что я на это пойду? После всего?
Она подошла к нему почти вплотную, заставляя смотреть себе в глаза.
— Ты не просто «одолжил» эти деньги, Витя. Ты их украл. У меня. У нашей будущей семьи, если уж на то пошло. Потому что тогда мы могли бы уже жить в своей квартире, а не платить дяде за аренду.
Виктор отступил на шаг, лицо его исказилось.
— Не смей так говорить! Я ничего не крал! Я помог своим родителям! И вообще, хватит уже пилить меня этим! Я думал, мы это давно проехали! Ты же тогда… ну, покричала и успокоилась.
— Успокоилась? — горько усмехнулась Карина. — Я не успокоилась, Витя. Я просто поняла, с кем связала свою жизнь. И сделала выводы. Так что твоё предложение по поводу «общей копилки» можешь засунуть… знаешь куда? Если тебе так нужна квартира – вперёд, зарабатывай. А я свои деньги уж как-нибудь сама потрачу. На себя. На то, что считаю нужным. И уж точно не на покрытие «неотложных нужд» твоей родни. Хватит. С меня довольно.
Виктор побагровел. Обвинение в воровстве, да ещё и произнесённое таким тоном – это было уже слишком. Он ожидал упрёков, возможно, даже скандала, но не такого холодного, методичного уничтожения его самооценки и его, как ему казалось, вполне логичных и «семейных» предложений.
— Ты совсем с ума сошла, Карина?! — он повысил голос, переходя в наступление. Оправдываться ему надоело, теперь он будет обвинять. — Какие ещё «украл»? Я взял их для родителей! Для самых близких мне людей! Или ты считаешь, что я должен был смотреть, как они там мучаются, имея возможность помочь? Ты что, предлагаешь мне теперь выбирать между тобой и родителями? Это низко, Карина! Настоящая семья так не поступает! Ты только о себе думаешь, о своих деньгах, о своих «норках»! А то, что у нас есть общие цели, общие нужды – тебе на это плевать!
Он сделал несколько шагов по комнате, стараясь выглядеть внушительно, по-хозяйски.
— Да, я не спросил. Возможно, это была ошибка. Но это было сделано из лучших побуждений! И я всегда говорил, что верну. А ты теперь из-за этого готова всю нашу жизнь под откос пустить? Из-за каких-то денег, которые всё равно рано или поздно вернутся? Ты жадная, Карина, вот что я тебе скажу! И злопамятная! Нормальные жёны поддерживают своих мужей, а не пилят их годами за один проступок!
Карина слушала его тираду, скрестив руки на груди. Выражение её лица не изменилось – всё та же холодная, презрительная маска. Когда он закончил, она усмехнулась.
— Нормальные жёны, Вить? А нормальные мужья не обчищают тайком сбережения своих жён, накопленные ещё до брака. Нормальные мужья, если уж так припёрло их родителям, предлагают им СВОИ деньги, или берут кредит на СВОЁ имя, или, на худой конец, честно приходят к жене и обсуждают ситуацию, а не ставят перед фактом, когда всё уже вскрылось.
Она подошла к окну, посмотрела на суетящийся внизу город.
— Ты говоришь, «из лучших побуждений»? Чьих лучших побуждений, Витя? Твоих, чтобы выглядеть хорошим сыном в глазах мамы и папы? Или их, чтобы в очередной раз решить свои проблемы за чужой счёт, зная, что их сыночек всё стерпит и всё сделает, как они скажут? А о моих «лучших побуждениях» ты подумал? О том, что я, возможно, хотела инвестировать эти деньги, чтобы они приносили доход? О том, что инфляция съедает их с каждым днём, пока ты «ищешь возможность» их вернуть?
Она резко обернулась.
— Ты спрашиваешь, почему я это помню? Да потому что это был не просто «проступок», Витя! Это было предательство! Ты прекрасно знал, как важны для меня были эти деньги, как долго я их копила, какие планы я с ними связывала. Ты знал, что я собиралась купить на них маленькую студию, пусть на окраине, пусть в строящемся доме, но свою! Чтобы была хоть какая-то подушка безопасности, чтобы было куда уйти, если что. И ты, зная всё это, полез в мою копилку!
Карина сделала шаг к нему.
— А помнишь, как всё было? Я заметила, что сумма на счету меньше. Сначала подумала, ошибка банка. Потом начала сверять выписки. А ты ходил вокруг да около, плёл что-то про «временные трудности», про «скоро всё объясню». Неделю ты мне врал в глаза! Неделю! Пока я сама не докопалась до истины, позвонив твоей маме, которая, кстати, ничуть не смутившись, подтвердила, что «Стасик им помог, такой хороший мальчик». Она даже не поняла, что «помог» он не своими!
Голос её не дрожал, но в нём появилась звенящая сталь.
— И после этого ты ещё смеешь говорить о «жадности» и «злопамятности»? Ты хоть представляешь, чего мне стоило тогда не разнести всё к чёртовой матери? Не собрать вещи и не уйти? Я осталась, Витя, потому что… потому что, наверное, была тупицей и всё ещё на что-то надеялась. Думала, ты поймёшь, извинишься по-человечески, начнёшь возвращать. А ты что? Ты просто замял эту тему. Сделал вид, что ничего не было. И вот теперь, спустя два года, ты приходишь ко мне с предложением «начать всё сначала»?
Она горько рассмеялась.
— Знаешь, Вить, я тут подумала. Если ты когда-нибудь и соберёшься мне что-то «возвращать», то это будет уже не та сумма. Это будет должок. С процентами. За использование моих денег, за мои разрушенные планы, за мои нервы. За твою ложь и за мою глупую веру в тебя. Так что, когда будешь прикидывать, сколько тебе нужно зарабатывать на «вашу общую» квартиру, не забудь включить туда и эту статью расходов. А пока – извини. Моих денег ты больше не увидишь. Ни копейки. Разбирайся со своими финансовыми планами сам. И с родительскими «неотложными нуждами» тоже. Теперь это исключительно твоя головная боль.
Лицо Виктора перекосилось. Слова Карины про «должок с процентами» и «исключительно твою головную боль» били наотмашь, без всякой жалости. Он привык, что Карина, пусть и повспылив, в конце концов сдавалась, шла на уступки, стремясь сохранить мир в семье. Но сейчас перед ним стояла совершенно другая женщина – холодная, решительная, и, что самое страшное, абсолютно непробиваемая для его обычных аргументов.
— Да что ты несёшь такое? Какие проценты? Какая «твоя головная боль»? — он попытался вернуть себе самообладание, заговорить с позиции силы, с которой, как ему казалось, он должен был говорить как мужчина и глава семьи. — Я вообще-то работаю, Карина! Пашу как проклятый, чтобы у нас всё было! Чтобы мы могли себе позволить и эту съёмную квартиру, и еду, и какие-то развлечения! А ты мне тут предъявляешь какие-то старые счёты, как будто я альфонс какой-то! Ты забыла, кто в этой семье основной добытчик?
Он демонстративно прошёлся по комнате, заложив руки за спину, изображая глубокую задумчивость и оскорблённое достоинство.
— Нормальные жёны, знаешь ли, ценят усилия своих мужей. Они понимают, что семья – это общий котёл, общие цели. Они не делят деньги на «мои» и «твои», когда речь идёт о будущем. А ты что устроила? Бухгалтерию какую-то, как будто мы с тобой не муж и жена, а деловые партнёры, которые пытаются друг друга надуть!
Карина слушала его с лёгкой, едва заметной усмешкой на губах. Каждый его «аргумент» был ей до боли знаком. Она слышала это много раз, в разных вариациях, по разным поводам. Но сейчас эти слова звучали особенно фальшиво.
— Да неужели, Виктор? Ты «пашешь как проклятый»? — она медленно проговорила, не повышая голоса. — А я, по-твоему, на диване лежу и в потолок плюю? Я тоже работаю, если ты не заметил. И моя зарплата, может, и не такая «основная», как твоя, но она моя. И я имею полное право распоряжаться ею так, как считаю нужным. Особенно после того, как ты так наглядно продемонстрировал, как «ценишь» мои сбережения и мои усилия.
Она подошла к нему ближе, её взгляд был твёрдым и изучающим.
— «Общий котёл», говоришь? «Общие цели»? Очень удобная позиция, Виктор. Особенно когда этот «общий котёл» пополняется за счёт одного, а черпают из него по усмотрению другого. Ты так красиво рассуждаешь о «семье» и «будущем», но почему-то, когда речь зашла о деньгах для твоих родителей, ты не вспомнил ни про «общий котёл», ни про «обсуждение с женой». Ты просто взял то, что плохо лежало, по твоему мнению.
Карина отошла к своему рабочему столу, выдвинула ящик и достала оттуда блокнот и ручку.
— Знаешь, ты прав. Мы больше не будем делить деньги на «мои» и «твои». Потому что с этого дня будут только «мои» и только «твои». Каждый сам за себя. Ты хочешь квартиру? Прекрасно. Зарабатывай на неё сам. Плати за съёмную сам. Покупай продукты на свою зарплату. Оплачивай свои развлечения и «неотложные нужды» своих родственников тоже из своего кармана. А я буду делать то же самое со своими деньгами.
Она открыла блокнот.
— Вот смотри. Моя зарплата такая-то. Половину, как и раньше, я буду откладывать. Но не в «общую копилку», а на свой личный счёт. Который ты больше никогда не увидишь. Другую половину я буду тратить на свои нужды: на еду для себя, на свою одежду, на свои увлечения, на помощь моим родителям, если им понадобится. А, да. И на погашение части аренды этой квартиры. Ровно половину. И коммунальные платежи – тоже пополам. Всё по-честному, как ты любишь говорить.
Виктор смотрел на неё, не веря своим ушам. Его лицо вытягивалось. Он ожидал чего угодно – слёз, криков, ультиматумов, но такого холодного, расчётливого подхода – никогда. Это рушило всю его картину мира, весь привычный уклад.
— Ты что, серьёзно? — пролепетал он. — Ты хочешь, чтобы мы жили как соседи по коммуналке? Раздельный бюджет? Карина, это же бред! Это не семья!
— А что, по-твоему, семья, Виктор? — её голос оставался спокойным, но в нём звучал металл. — Семья – это когда один пашет, а другой пользуется его доверием и его деньгами в своих интересах? Семья – это когда на словах «всё общее», а на деле – «всё моё, если мне очень надо»? Нет, спасибо. Такой «семьи» я больше не хочу. Ты сам разрушил то, что у нас было, своим поступком два года назад. А сейчас ты просто пожинаешь плоды.
Она посмотрела на него без всякой злости, скорее с какой-то усталой констатацией.
— Так что, дорогой, привыкай. Теперь ты – главный добытчик не только на словах. Теперь ты главный добытчик для себя. И для своих родителей. А я… я позабочусь о себе сама. И о возврате моего долга, с процентами, не забудь. Чем быстрее ты его вернёшь, тем быстрее, возможно, сможешь начать копить на ту самую квартиру, о которой так мечтаешь. Но уже без моего участия. Мой поезд в «светлое общее будущее» с тобой ушёл. Безвозвратно.
Виктор застыл, как громом поражённый. Слова Карины о раздельном бюджете, о «каждый сам за себя», о том, что его поезд ушёл безвозвратно, звучали как приговор. Он смотрел на неё, и в его глазах отражалась целая гамма чувств: от растерянности и неверия до подступающей паники и бессильной ярости. Его мир, такой привычный и удобный, рушился на глазах.
— Да ты… ты просто издеваешься! — наконец выдавил он из себя, голос его дрогнул, но не от слёз, а от клокочущего внутри возмущения. — Ты хочешь разрушить нашу семью из-за каких-то проклятых денег? Из-за обиды двухлетней давности? Ты понимаешь, что ты говоришь вообще? Мы же столько лет вместе! У нас же были планы, мечты!
Он подошёл к ней, схватил за плечи, пытаясь заглянуть в глаза, найти там хоть тень сомнения, хоть намёк на прежнюю Карину, ту, что всегда прощала и понимала. Но её взгляд был холоден и отстранён.
— Карина, опомнись! Что скажут люди? Что скажут наши родители? Мои родители тебя никогда не простят, если узнают, что ты так со мной поступила! Ты же знаешь, как они ко мне относятся, как переживают за меня! Ты хочешь, чтобы у них сердце разорвалось?
Карина чуть заметно усмехнулась, высвобождая свои плечи из его хватки.
— О, теперь ты заговорил о родителях? О тех самых родителях, ради «неотложных нужд» которых ты без зазрения совести залез в мой карман? Интересно, а они переживали за меня, когда брали мои деньги, зная, что я на них рассчитывала? Они подумали о том, что у меня тоже могут быть планы и мечты, которые ты так легкомысленно разрушил ради их спокойствия? Что-то я сомневаюсь.
Она отошла от него, сохраняя дистанцию.
— А что скажут люди, Виктор, меня волнует в последнюю очередь. Это наша с тобой жизнь, и только нам решать, как её жить. Вернее, теперь уже каждому из нас по отдельности. Ты столько лет твердил о «семейных ценностях», о «взаимопонимании», но на деле эти ценности работали только в одну сторону – в твою. Когда тебе было удобно, ты вспоминал про «общий котёл», а когда нужно было проявить уважение к моим интересам, ты о них благополучно забывал.
Виктор почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он привык, что Карина всегда была рядом, всегда поддерживала, всегда находила компромиссы. А теперь она стояла перед ним чужая, незнакомая, и её слова ранили сильнее любого удара. — Ты… ты меня никогда не любила! — выкрикнул он в отчаянии, хватаясь за последний, самый низкий аргумент. — Если бы любила, ты бы так не поступила! Тебя всегда интересовали только деньги! Мои деньги, твои деньги! Ты просто расчётливая стерва, вот ты кто!
Карина даже не вздрогнула. Её лицо оставалось спокойным, почти бесстрастным. Словно она ожидала именно этих слов.
— Любила ли я тебя, Вить? Да, наверное, когда-то любила. Иначе не вышла бы за тебя замуж, не терпела бы твои выходки и не пыталась бы столько лет строить то, что ты называл «семьёй». Но ты сам убил эту любовь. Своим враньём, своим эгоизмом, своим пренебрежением ко мне и моим чувствам. А деньги… Деньги, Витя, это просто лакмусовая бумажка. Они очень хорошо показывают истинную сущность человека. И твою сущность я, к сожалению, разглядела слишком поздно.
Она подошла к столу, взяла тот самый блокнот, где уже начала расписывать их новый, раздельный бюджет.
— Так что, давай без этих дешёвых мелодрам про «не любила». Просто прими как факт: наша совместная жизнь закончилась. Ты живёшь своей жизнью, я – своей. И да, ты прав, меня теперь действительно интересуют деньги. Мои деньги. Те, которые ты мне должен. И я хочу их вернуть. С процентами, как я уже говорила.
Она посмотрела на него в упор. Её голос был ровным и твёрдым, не оставляющим никаких сомнений в её намерениях. — У тебя есть полгода, Виктор. Полгода, чтобы вернуть мне всю сумму. Полностью. Если через шесть месяцев денег не будет, я найду другие способы их получить. И поверь, тебе это не понравится. А пока… можешь начинать привыкать к новой реальности. Той, где ты сам за всё отвечаешь. И где нет никого, кто будет покрывать твои долги и решать твои проблемы.
Виктор стоял посреди комнаты, раздавленный и опустошённый. Он смотрел на Карину, на её спокойное, почти равнодушное лицо, и понимал, что это конец. Настоящий, окончательный. Не было больше той Карины, которая прощала и ждала. Была только эта холодная, расчётливая женщина, которая выставила ему счёт за все годы обмана и разочарований. Он хотел что-то сказать, возразить, закричать, но слова застряли в горле. Он вдруг осознал всю глубину пропасти, которая разверзлась между ними. И виноват в этом был только он сам.
Карина молча положила блокнот на стол и вышла из комнаты, оставив его одного наедине с рухнувшим миром и горьким осознанием того, что он потерял не просто деньги – он потерял человека, который когда-то его любил. И эта потеря была невосполнима. С этого момента каждый из них пойдёт своей дорогой, и пути их больше никогда не пересекутся. Скандал закончился. Началась другая жизнь. Для каждого своя…
