Запах маминой квартиры — это запах власти. Смесь нафталина из старых шкафов, лака для волос «Прелесть» и чего-то неуловимо-тревожного, как перед грозой. Я чувствовала его с порога, и он мгновенно делал меня меньше, возвращал в то время, когда я, маленькая Лена, боялась получить тройку по математике не из-за самой оценки, а из-за маминого взгляда.
Мне тридцать восемь. Я учительница. У меня своя, пусть и съёмная, квартира. Но здесь, в этих стенах, где на комоде под стеклом лежат фотографии нашего идеального семейства, я снова превращалась в «позднего ребёнка», который должен быть удобным, тихим и благодарным.
В тот воскресный вечер за столом, накрытым накрахмаленной скатертью, сидели все трое. Мама, Лидия Петровна, — прямая спина, безупречная укладка, губы, поджатые в тонкую нить ожидания. Мой старший брат Дима — её гордость, «золотой мальчик», успешный, правильный, одетый в дорогой джемпер. И я. Я пришла сюда с новостью, которая билась в моём горле испуганной птицей.
Я глубоко вздохнула, собираясь с силами.
Мам, Дим… я хотела вам сказать. Мы с Сергеем решили пожениться.
Тишина, которая наступила после моих слов, была оглушительной. Дима уставился в свою тарелку с остывающим жарким. Мама медленно поставила чашку на блюдце. Звук фарфора о фарфор прозвучал, как выстрел.
Ты решила. Ты. — Голос матери был холодным, как лёд. — То есть мнение своей семьи ты решила не учитывать?
Мам, мне не пятнадцать лет. Я люблю этого человека и…
Любишь? — она усмехнулась. Так усмехаются, когда видят на улице что-то нелепое и жалкое. — Лена, очнись. Кого ты любишь? Простого работягу с руками в мазуте? Разведённого мужчину с ребёнком от первого брака? Это твой уровень? Ты, девочка из интеллигентной семьи, учительница…
Она говорила, а я смотрела на неё и видела не заботливую мать, а прокурора, зачитывающего обвинительный приговор моему счастью. Каждое её слово было нацелено на то, чтобы унизить, обесценить мой выбор. Моего Сергея.
Сергей… Я вспомнила его руки. Да, они часто были в ссадинах и царапинах, но это были руки, которые могли починить всё что угодно. Руки, которые так нежно гладили по волосам его дочку, маленькую Машу. Руки, которые обнимали меня так, что впервые в жизни я чувствовала себя не дополнением к кому-то, а центром целой вселенной.
Он хороший человек, мама. Добрый, надёжный…
Надёжный? — она фыркнула. — Сегодня он с тобой, а завтра вернётся к своей бывшей. Они все возвращаются. А ты останешься у разбитого корыта. С его «прицепом» на шее.
Мама, прекрати! — я умоляюще посмотрела на Диму. Он был моей единственной надеждой. — Дим, ну скажи ей!
Дима поднял на меня глаза. В них была смесь жалости и… страха.
Лен, ну… мама же волнуется, — промямлил он, отводя взгляд. — Может, не стоит так торопиться? Присмотреться…
В этот момент я поняла, что я одна. Против них двоих. Против всей этой крепости под названием «семья», где меня любили, только пока я была послушной.
Начались дни психологической осады. Мама звонила мне по три раза в день. Она не кричала. Она говорила тихим, вкрадчивым голосом, который был страшнее любого крика. Рассказывала «поучительные» истории о дочерях её подруг, которых «обманули и бросили такие вот проходимцы». Присылала мне ссылки на статьи о том, как тяжело воспитывать чужих детей.
Она отказывалась знакомиться с Сергеем.
Я не пущу этого человека в дом моего покойного мужа! — заявила она так, будто папа, который всегда любил простых и честных людей, поддержал бы её в этом снобизме.
Атмосфера становилась невыносимой. Моя радость от предстоящей свадьбы тускнела, покрывалась пеплом маминых упрёков. Сергей всё видел.
Лен, может, я сам с ней поговорю? — предлагал он, видя мои заплаканные глаза.
Не надо, Серёж. Будет только хуже, — я прижималась к его надёжному плечу и плакала от бессилия.
Я решила сделать последнюю попытку. Позвонила Диме и попросила встретиться. Мы сидели в кофейне. Он нервно размешивал сахар в чашке, хотя никогда не пил сладкий кофе.
Дим, я тебя умоляю. Помоги мне. Поговори с ней. Объясни, что я счастлива. Ты же мой брат. Ты должен меня поддержать.
Он долго молчал, глядя куда-то мимо меня.
Лен, ты же знаешь маму. Её не переубедить. Если она что-то вбила себе в голову… Спорить с ней — себе дороже. Она мне потом весь мозг вынесет. И с бизнесом проблемы начнутся, она же умеет…
Он говорил о своём комфорте. О своём спокойствии. О том, что его жизнь дороже моего счастья.
То есть ты просто умоешь руки? — спросила я шёпотом.
Ну почему сразу умою руки? Я просто… советую тебе не рубить с плеча. Семья — это самое главное, Лен. А мужики… они приходят и уходят.
Он предал меня уже тогда, в этой кофейне. За чашкой остывшего кофе. Он выбрал не сестру, а мамино одобрение. Я ушла, не допив свой чай. Во рту был горький привкус пепла.
Финальный разговор состоялся через неделю. Мама вызвала нас обоих «на семейный совет». Она сидела в своём кресле, как королева на троне. Дима стоял у окна, повернувшись к нам спиной.
Елена, я дала тебе время подумать, — начала мама без предисловий. — Я надеюсь, ты приняла единственно верное решение.
Да, мама. Я приняла, — ответила я, и мой голос, к моему собственному удивлению, прозвучал твёрдо. — Наша с Сергеем свадьба через две недели. Я не откажусь от него.
Мама смотрела на меня долго, не мигая. Её глаза стали похожи на два кусочка серого льда. Она видела, что уговоры и манипуляции больше не действуют. И тогда она достала свой последний, самый страшный козырь.
Что ж. Это твой выбор, — холодно произнесла она. — Но знай, что, выбрав его, ты потеряешь всё остальное. Ты не только лишишься наследства, но и меня, и своего брата.
Она перевела взгляд на Диму, требуя, приказывая ему подтвердить её слова. Это был не вопрос. Это был приказ.
И Дима… он не повернулся. Он просто стоял, ссутулив плечи, и смотрел в тёмное окно. Его молчание было громче любого крика. Оно было оглушительным, окончательным предательством.
В этот момент внутри меня что-то оборвалось. Боль была такой острой, что я перестала её чувствовать. Наступила звенящая, холодная пустота. Я посмотрела на них — на свою мать с искажённым от гнева и власти лицом, на своего брата со слабой спиной — и увидела чужих людей. Они торговали своей любовью. Они ставили на неё ценник.
Мне жаль, — сказала я тихо. — Мне жаль, что твоё наследство и твоя любовь имеют цену. А моя — нет. Я выбираю себя.
Я развернулась и пошла к двери. Никто не остановил меня. За спиной стояла мёртвая тишина.
Наша свадьба была скромной. Мы просто расписались в ЗАГСе. На мне было простое белое платье. Рядом со мной стоял мой муж Сергей и его дочка Машенька в смешном наряде принцессы. Было несколько наших друзей. Не было ни пафосных речей, ни дорогих подарков. Но было главное — было тепло. Была любовь. Настоящая, безусловная.
Прошло полгода. Наступила поздняя, промозглая осень. В один из таких вечеров, когда мы с Сергеем и Машей строили из конструктора огромный замок, в дверь позвонили.
Я открыла. На пороге стоял Дима. Один. Он выглядел похудевшим и каким-то потерянным. В руках он держал коробку с тортом.
Привет, — сказал он виновато. — Можно?
Он вошёл, неловко потоптался в прихожей. Сергей молча пожал ему руку. Машенька с любопытством смотрела на незнакомого дядю.
Мы сидели на кухне. Той самой кухне, где я больше не чувствовала себя маленькой и виноватой.
Лен… прости меня, — начал Дима, не поднимая глаз. — Я был трусом. Я всё это время… не находил себе места.
Он рассказал, что мама с ним почти не разговаривает, потому что он «не смог повлиять на сестру». Что она сидит одна в своей большой, гулкой квартире, злая на весь мир, и отталкивает даже его.
Я понял, что она нас не любит, — сказал он горько. — Она владеет нами. А я… я не могу без тебя, сестрёнка. Ты — моя единственная семья. Настоящая.
Он поднял на меня глаза, и я увидела в них слёзы. И это был уже не тот «золотой мальчик», а мой брат. Мой Дима.
Я встала и обняла его. Крепко-крепко.
Отношения с матерью были разрушены. Возможно, навсегда. Это была горькая плата за свободу. Но в тот вечер, сидя на своей маленькой кухне между мужем и братом, я поняла, что не потеряла семью. Я её обрела. Настоящую. Построенную не на власти и долге, а на простом, но таком важном выборе — быть рядом, несмотря ни на что.
