Мария Степановна перечитывала документы об удочерении в тусклом свете настольной лампы. Руки слегка дрожали – последние дни её мучила странная тревога. Восьмилетняя Катя спала в соседней комнате, посапывая в такт тиканью старых ходиков. На полке поблёскивала фарфоровая статуэтка балерины – первый подарок девочке в их доме.
— Мамочка, – сонный голос Кати заставил её вздрогнуть. – Почему ты не спишь?
— Иди в кровать, солнышко, – Мария Степановна поспешно спрятала бумаги. – Поздно уже.
— Ты опять смотришь мои документы? – Катя подошла ближе, кутаясь в пушистый халат. – Ты боишься, что меня заберут?
— Что ты, милая! – Мария Степановна обняла дочку. – Никто тебя не заберёт. Ты же моя, только моя.
— Навсегда-навсегда? – Катя прижалась теснее.
— Конечно, родная. А теперь…
Резкий звонок в дверь оборвал их разговор. За окном февральская метель швыряла в стёкла колючий снег. Муж Андрей Петрович был на ночном дежурстве в больнице – кто мог прийти так поздно?
— Стой здесь, – шепнула Мария Степановна дочери и подошла к двери. – Кто там?
— Социальная служба. Плановая проверка, – раздался молодой женский голос.
— В десять вечера? – Мария Степановна нахмурилась. – Покажите удостоверение.
В глазок она увидела, как женщина в тёмном пальто подняла к двери красную книжечку. Что-то в её лице показалось пугающе знакомым.
— Мам, кто это? – Катя переминалась с ноги на ногу у книжного шкафа.
— Никого, солнышко. Иди в свою комнату.
— Но я хочу…
— Катя! – впервые за долгое время Мария Степановна повысила голос. – В комнату. Быстро.
Дождавшись, пока дочь уйдёт, она открыла дверь. На пороге стояла молодая женщина с измученным лицом.
— Я Светлана… Катина мама, – тихо произнесла она, и у Марии Степановны подкосились ноги.
— Вы с ума сошли? – прошипела она, пытаясь закрыть дверь. – Какая вы мать? У Кати родители умерли!
— Нет, – Светлана достала потёртую фотографию. – Это я в роддоме, за день до… Мне сказали, что она умерла. Но медсестра призналась… Я искала её три года.
— Уходите! – Мария Степановна толкнула дверь, но Светлана успела просунуть ногу.
— Прошу вас! Я не сделаю ничего плохого. Я просто хочу…
— Мамочка? – голос Кати прозвучал совсем близко. – Почему ты кричишь?
Мария Степановна с силой захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Сквозь дерево донёсся приглушённый голос Светланы:
— Я вернусь. С полицией, с прокуратурой – но я верну свою дочь.
Фарфоровая балерина на полке дрогнула от хлопка двери. В её застывшем пируэте вдруг почудилось что-то зловещее, будто она готова была вот-вот упасть и разбиться.
— Мама, ты плачешь? – Катя протянула руку к её щеке.
— Нет, милая, – Мария Степановна смахнула слёзы. – Просто соринка в глаз попала.
Она крепко обняла дочь, чувствуя, как колотится сердце. В голове стучала одна мысль: «Я не отдам её. Никому не отдам. Даже если придётся бежать на край света.»
Балерина на полке безмолвно кружилась в своём бесконечном танце, храня чужие тайны и чужое горе, а за окном февральская метель заметала следы той, что пришла нарушить их покой.
Прошла неделя. Мария Степановна превратила их квартиру в крепость – новые замки, цепочка, глазок с широким обзором. Даже установила камеру у подъезда. Андрей Петрович молча наблюдал за этими приготовлениями, но однажды вечером не выдержал.
— Ты превращаешь дом в тюрьму, – он остановил жену, менявшую очередной замок. – Мы не преступники, Маша.
— А кто мы? – она развернулась, сжимая в руках отвёртку. – Кто мы, если у нас могут отнять родного ребёнка?
— Родного? – тихо переспросил он. – А как же её настоящие родители?
— Я выносила её в своём сердце пять лет! – глаза Марии Степановны вспыхнули. – Пять лет мы ждали, надеялись, проходили комиссии… Разве это не делает её нашей?
— Делает. Но и их права никто не отменял.
— Права? – она горько усмехнулась. – А наши права? А права Кати? Её же травмируют этой правдой!
— Мам? Пап? – сонный голос Кати заставил их вздрогнуть. – Почему вы ругаетесь?
Мария Степановна выронила отвёртку. Та со звоном упала на пол, и этот звук словно разбил что-то в душе женщины.
— Мы не ругаемся, зайка, – Андрей Петрович подхватил дочь на руки. – Просто обсуждаем… ремонт.
— А почему мама плачет?
— Это от пыли, солнышко, – Мария Степановна торопливо вытерла глаза. – Иди спать.
Ночью ей приснился кошмар. Будто стоит она в пустой квартире, а фарфоровая балерина на полке вдруг оживает и начинает кружиться всё быстрее, быстрее… И с каждым оборотом тает, исчезает, как растаяло их семейное счастье.
Утром в почтовом ящике она нашла конверт. Внутри – фотография молодой женщины с младенцем на руках. На обороте надпись: «Это я с Катей в роддоме. За день до того, как её у меня украли.»
— Что там, Маша? – Андрей Петрович заглянул ей через плечо.
— Ничего, – она скомкала фотографию, но муж перехватил её руку.
— Хватит! – его голос стал жёстким. – Мы должны что-то решать.
— Что решать? Что?! – она почти кричала. – Отдать нашу девочку чужим людям?
— Они не чужие, Маша. Они её родители.
— А мы кто? – она разрыдалась. – Кто мы такие?
В этот момент из кухни донёсся звон разбитого стекла. Они бросились туда и застыли на пороге. Катя стояла у стола, а у её ног лежали осколки фарфоровой балерины.
— Я хотела её протереть, – прошептала девочка. – Она была такая пыльная…
Мария Степановна опустилась на колени, собирая осколки. Каждый был острым, как их разговор с мужем, как правда, которую они пытались скрыть.
— Ничего, солнышко, – голос дрожал. – Мы склеим. Всё можно склеить.
— А разве будет как раньше? – спросила Катя.
Этот детский вопрос ударил больнее любых слов. Нет, не будет как раньше. Что-то безвозвратно разбилось в их жизни, и никакой клей это не исправит.
***
Вечером раздался звонок. Светлана – на этот раз она назвалась полным именем.
— У меня есть все доказательства, – её голос звучал твёрдо. – Заключение экспертизы, показания медсестры. Я не хотела начинать с суда, хотела по-человечески… Но вы не оставляете мне выбора.
Мария Степановна молчала, глядя на осколки балерины, которые так и не решилась выбросить.
— Давайте встретимся, – наконец произнесла она. – Втроём. Вы, я и мой муж. Катю пока не тревожьте.
— Хорошо, – в голосе Светланы послышалось облегчение. – Завтра в три, в кафе «Встреча» на Садовой. Я буду с мужем.
Положив трубку, Мария Степановна долго смотрела на телефон. Потом достала из шкафа коробку с документами об удочерении. Где-то здесь, среди официальных бумаг, затерялась правда. Горькая правда о том, что счастье одних иногда строится на несчастье других.
***
Кафе «Встреча» пропахло корицей и ванилью. Мария Степановна нервно мяла салфетку, поглядывая на дверь. Андрей Петрович положил свою ладонь на её дрожащие пальцы.
— Мы должны выслушать их, Маша.
Звякнул колокольчик. Вошли Светлана с мужем – высоким мужчиной с глубокими морщинами между бровей.
— Я Николай, – представился он. – Катин отец.
Мария Степановна вздрогнула, словно от удара. Светлана достала папку с документами.
— Вот заключение генетической экспертизы, – её голос дрожал. – Показания медсестры Ковалевой. Она созналась в подмене детей.
— За сколько вы купили медсестру, чтобы она дала показания? – процедила Мария Степановна.
— Маша! – одёрнул жену Андрей Петрович.
— Нет, пусть говорит, – тихо произнёс Николай. – Мы понимаем ваши чувства. Но и вы поймите нас. У нас украли дочь, ее подменили на умершего ребенка, а потом…вслед за своей настоящей дочерью в аварии, ушли и ее родители и так она попала к Вам. Три года мы жили с мыслью, что наша девочка умерла. Три года Света угасала на глазах…Но материнское сердце чувствует…Света знала что ее настоящая дочь жива…
— А теперь вы что хотите? – перебила Мария Степановна. – Чтобы вырвать Катю из привычной жизни?
— Мы не собираемся травмировать ребёнка, – Светлана достала ещё один документ. – Вот заключение психолога. Мы готовы действовать постепенно.
— Постепенно? – истерический смех Марии Степановны заставил обернуться посетителей за соседними столиками. – Как это – постепенно? «Девочка, а знаешь, эта тётя – твоя настоящая мама, но не та которая умерла в аварии»?
— Прекратите! – голос Андрея Петровича стал жёстким. – Мы все здесь ради Кати.
— Мама? Папа? – детский голос заставил всех замереть.
У входа стояла Катя. За её спиной маячила растерянная учительница музыки – занятие закончилось раньше обычного.
Светлана побледнела, схватившись за сердце. Николай крепко сжал её руку.
— Что происходит? – Катя переводила взгляд с одного взрослого на другого. – Почему вы все такие странные?
— Катенька… – Светлана шагнула к девочке.
— Не смейте! – Мария Степановна вскочила, загораживая дочь. – Не приближайтесь к ней!
— Мамочка, мне страшно, – Катя прижалась к ней. – Кто эти люди?
— Я твоя мама, – выдохнула Светлана. – Твоя настоящая мама.
Звон разбитой чашки эхом прокатился по кафе. Катя отшатнулась, будто от удара.
— Неправда! – закричала она. – Моя мама здесь! А вы… вы…
Она бросилась к выходу. Мария Степановна кинулась следом.
— Стойте! – Николай преградил ей путь. – Теперь вы всё знаете. Либо мы решаем это мирно, либо…
— Либо что? – процедила она сквозь зубы.
— Либо суд, – твёрдо сказал он. – И тогда никто не сможет гарантировать мягкого решения.
Андрей Петрович обнял трясущуюся жену: — Мы найдём выход, – прошептал он. – Ради Кати. Ради всех нас.
Но в его голосе впервые за долгие годы звучало сомнение. За окном кружился февральский снег, такой же беспорядочный и колючий, как мысли в их головах.
***
Фарфоровая балерина, склеенная из осколков, стояла на полке как символ их новой жизни – надломленной, но не разрушенной. Прошло три месяца с того страшного дня в кафе.
— Сегодня мы идём в парк, – объявила Катя за завтраком. – Все вместе.
Мария Степановна переглянулась со Светланой. После долгих разговоров с психологом они пришли к непростому решению – две семьи будут воспитывать девочку вместе. Катя проводила будни с Марией Степановной и Андреем Петровичем, а выходные – со Светланой и Николаем.
— Мам, а помнишь, как ты учила меня кататься на велосипеде? – спросила Катя у Марии Степановны.
— Помню, солнышко.
— А я тебя научу печь пироги, – мягко улыбнулась Светлана. – Как моя мама учила.
Катя задумчиво посмотрела на обеих женщин: — Знаете, я раньше не понимала, почему у принцесс в сказках бывает злая мачеха. А теперь у меня две мамы, и обе добрые.
Мария Степановна почувствовала, как к горлу подступает комок. Светлана украдкой вытерла слезу.
— Пойдёмте, – Катя взяла их за руки. – А то папы нас заждались.
На улице Андрей Петрович и Николай о чём-то оживлённо беседовали. Увидев их троих, они замолчали и улыбнулись.
Весеннее солнце играло в витринах, а в одной из них отражалась удивительная картина: девочка, держащая за руки двух мам, и два папы, идущие следом. Они напоминали тех балерин из музыкальной шкатулки – кружащихся в сложном, но удивительно гармоничном танце.
Дома, на полке, всё так же стояла склеенная балерина. В её трещинках прятались отблески солнца, превращая шрамы в золотые нити. Она больше не была символом разрушенного счастья – теперь она напоминала о том, что иногда нужно что-то разбить, чтобы собрать заново. И что любовь, как золотой свет, способна проникать даже через трещины, делая их частью новой, неожиданной красоты.
