«Господи, Аня, ты ведешь себя как истеричка! Это же моя мать!» — голос мужа дрожал от негодования. Еще бы — впервые за двевять лет брака я осмелилась поставить ультиматум его обожаемой Людмиле Петровне.
«Нет, Сережа. В этот раз я не уступлю», — внутри все кипело, но я старалась говорить спокойно. Дети спали в соседней комнате, и меньше всего мне хотелось их разбудить.
Три месяца назад, когда свекровь приехала погостить у старшего сына, я и представить не могла, во что выльется эта затея.
«Ненадолго, — сказала она тогда, — просто хочу побыть с внуками». Я обрадовалась. Правда! Справляться с пятилетними близнецами в одиночку — та ещё задачка. Тем более что Серёжа вечно пропадает на работе — программисты нынче нарасхват.
До этого мы виделись со свекровью пару раз в год. Приезжали к ней в Павловск на майские, она к нам — на Новый год. Тихий городок, где она прожила всю жизнь, казался мне открыткой из прошлого: резные наличники, палисадники с георгинами, старушки на лавочках.
Людмила Петровна там была местной знаменитостью — тридцать лет преподавала литературу в гимназии. До сих пор, когда мы выходили в магазин, с ней здоровался каждый второй прохожий.
— Людмила Петровна, а помните, как вы нам «Онегина» читали?
— Ой, а это не вы ли моему Вадику «тройку» за сочинение поставили? Он теперь доктор наук!
— Людмилочка Петровна, золотце, а внуки-то как поживают?
Она светилась от этих разговоров. Поправляла идеально уложенные седые волосы, чуть приосанивалась: «А вот представьте, Мишенька у нас в четыре года уже все буквы знал!» Я смотрела на неё и думала — боже, какая же она… настоящая. Из той эпохи, когда профессия учителя ещё означала призвание.
Её сыновья — мой Серёжа и старший Петя — с детства рвались в большой город. Уехали учиться и остались. Петя стал успешным юристом, недавно развёлся. Живёт один в шикарной квартире, появляется там только переночевать. Весь в работе, встречах, свиданиях… Эдакий типичный столичный житель. А в его квартире — книги до потолка (мамино влияние) и лысый кот. Сфинкс по кличке Бродский, подарок бывшей жены. Такой же утончённый и меланхоличный, как сама Людмила Петровна.
Мы с Серёжей живём скромнее. Трёшка в спальном районе, садик через дорогу, обычная московская семья. Когда близнецы носятся по квартире, кажется, что у нас не двое детей, а целый детский сад. Но мы справлялись. До недавнего времени.
А потом не стало свёкра. Он ушел тихо, во сне. Людмила Петровна держалась, конечно. Она у нас сильная. Но я видела, как она осунулась, как начала путать дни недели, как часами могла сидеть над нераскрытой книгой. А потом позвонила Пете:
— Сынок, можно я поживу у тебя немного? Дом такой пустой…
Петя, конечно, согласился. У него места много, живёт один, работает сутками. Что ему стоит? А у нас как раз аврал на работе начался, с детьми совсем не справлялись. Ну и решили — будет Людмила Петровна три раза в неделю забирать близнецов из садика. Всем удобно: мы с Серёжей можем задержаться в офисе, она с внуками побудет, Петина квартира не такая пустая.
Если бы я только знала, во что это выльется…
Первые звоночки появились почти сразу. Людмила Петровна, которая всю жизнь учила детей, внезапно растерялась перед собственными внуками. Её методы воспитания, отточенные на нескольких поколениях гимназистов, не работали с нашими сорванцами.
— Давайте почитаем «Муму»! — предлагала она.
— Ба, а почему он собаку утопил? Плохой дядя! — возмущался Мишка.
— А я маме расскажу, что ты нам такие страшные истории читаешь! — поддакивала Машка.
Я заставала её растерянной, с очками на кончике носа, над раскрытой книгой. А близнецы уже увлечённо строили шалаш из Петиных пледов. Бродский, лысый кот Пети, единственный молчаливый свидетель этого хаоса, невозмутимо наблюдал за происходящим с верхней полки стеллажа.
А потом начались конфеты. Это я сейчас понимаю — она просто не знала, как их успокоить. В её время дети сидели за партами смирно, а внуки… Внуки оказались другими. Но у Мишки аллергия на шоколад, а у Машки после сладкого случаются приступы гиперактивности.
— В моё время никаких аллергий не было, — качала головой свекровь. — Это всё ваши органические продукты, био-эко-шмеко-натуральное. Мои мальчики и в столовой питались, и в буфете пирожные покупали…
Я пыталась объяснить. Правда пыталась! Но каждый раз натыкалась на стену непонимания. Она смотрела на меня своими серыми глазами так, будто я говорила на другом языке. Для женщины, которая тридцать лет учила детей великой русской литературе, современные правила воспитания казались чем-то из области фантастики.
И вот теперь… Теперь я еду забирать детей, а в голове крутится наш вчерашний разговор:
— Анечка, ну что ты как курица-наседка? В моё время дети и с крыш прыгали, и по заборам лазили. И ничего, выросли!
Телефон взрывается звонком. Серёжа.
— Да?
— Ты где? — голос встревоженный.
— Еду за детьми. Что случилось?
— Там это… В общем, Мишка с качелей упал.
До Петиной квартиры я домчалась за пятнадцать минут. Выскочила из такси, даже не попрощавшись с водителем. В голове стучало: «Только бы не больница, только бы всё обошлось!»
Дверь открыла Людмила Петровна. В своём неизменном платье в мелкий цветочек, в идеально отглаженном переднике. Будто не случилось ничего.
— А, Анечка! А мы тут чай пьём.
В кухне Мишка уплетал печенье, с забинтованной коленкой и довольной физиономией. Машка крутилась рядом:
— Мам, а мам! А Мишка с качелей бах! А бабуля его не ругала даже! А потом мы мультики смотрели!
Я опустилась на стул. От сердца отлегло, но внутри всё клокотало:
— Людмила Петровна, как это произошло?
— Ой, да что ты драматизируешь? — она поставила передо мной чашку чая. — Поскользнулся, с кем не бывает? В моё время…
— В ваше время дети и с крыш прыгали, я помню, — я старалась говорить спокойно. — Но сейчас другое время. И это мои дети.
Свекровь поджала губы:
— Намекаешь, что я не справляюсь?
— Я не намекаю. Я прямо говорю: нельзя оставлять пятилетних детей без присмотра на площадке!
Бродский, дремавший на подоконнике, приоткрыл один глаз и посмотрел на нас с явным неодобрением.
— Я сидела на лавочке! — свекровь начала говорить жестче. — Просто отвлеклась на минутку — Нина Сергеевна проходила, моя коллега бывшая кстати. Представляешь, она теперь тоже в городе живёт! Мы не виделись лет пятнадцать…
— То есть пока вы обсуждали старые времена, мой сын падал с качелей?
Мишка оторвался от печенья:
— Мам, я сам виноват! Я хотел как Человек-паук раскачаться!
— Вот! — подхватила свекровь. — Сам говорит! И вообще, он же не пострадал. Подумаешь, коленку разбил…
Я закрыла глаза. Ну как тут разговаривать…
— Людмила Петровна, давайте договоримся. Если вы присматриваете за детьми — вы ПРИСМАТРИВАЕТЕ за ними. Не обсуждаете былые времена с подругами, не читаете книжку, не разговариваете по телефону. Просто следите за детьми. Это возможно?
Она встала из-за стола. Величественно, как королева:
— Знаешь что, Анна? Я тридцать лет проработала в школе. У меня были сотни детей. И все живы-здоровы. А ты меня учишь, как с внуками обращаться?
— Учу! Потому что это МОИ дети!
В кухне повисла тяжёлая тишина. Даже близнецы притихли, переводя взгляд с меня на бабушку.
— Собирайтесь, — бросила я детям. — Едем домой.
Вечером разговор с Серёжей вышел не из лёгких:
— Слушай, ну ты перегибаешь. Подумаешь, коленку разбил…
— Сереж, а если бы он головой ударился? Если бы на дороге что-то случилось? Твоя мама вообще не понимает, что такое безопасность детей!
— Зато она понимает, что такое любовь, — тихо сказал муж. — Она просто хочет быть полезной. Хочет, чтобы внуки её любили. У неё, знаешь ли, после папиной смерти только мы и остались.
Я почувствовала укол совести. Вспомнила, как Людмила Петровна украдкой вытирала слёзы, читая «Капитанскую дочку» близнецам. Как пыталась научить Машку заплетать косички «как в старину». Как гладила вещи детям — каждую складочку, словно это самое важное дело в мире.
Через неделю всё вроде бы наладилось. Мы молчаливо решили забыть тот инцидент. Свекровь старалась быть внимательнее, я — мягче. Но в воздухе висело что-то… Недосказанное. Будто мы обе ходили по тонкому льду.
А потом случился тот день, когда я раньше обычного вышла с работы. И решила сначала заглянуть в парк — погода была чудесная, вдруг Людмила Петровна повела туда детей?
Она часто гуляла с ними в парке.
То, что я увидела, заставило меня похолодеть.
Мишка и Машка бегали по самому краю пруда. Прыгали с камня на камень, размахивая руками, как канатоходцы. А Людмила Петровна… сидела в летнем кафе через дорогу. В компании всё той же Нины Сергеевны, увлечённо размешивая ложечкой чай.
Ноги будто приросли к земле. Я смотрела, как мои дети — мои ПЯТИЛЕТНИЕ дети! — играют у воды без присмотра, и чувствовала, как внутри поднимается волна.
— Мишка! Машка! А ну быстро сюда!
Дети обернулись на мой крик. Машка покачнулась, взмахнула руками… У меня сердце ушло в пятки. Но она удержалась.
— Мамочка! — близнецы бросились ко мне. — А мы уточек кормим!
— Я вижу, как вы кормите! — я схватила их за руки. — Марш отсюда!
На негнущихся ногах я потащила детей к кафе. Колени дрожали — то ли от страха, то ли от ярости. В ушах стучало.
Людмила Петровна заметила нас, помахала рукой:
— А, Анечка пожаловала! — голос свекрови звенел от наигранной приветливости. — Мы тут с Ниной Сергеевной о современном образовании беседуем. Представляешь, сейчас в первом классе уже…
— Вы в своём уме? — я еле сдерживалась, чтобы не сорваться на крик. — Дети у воды одни, а вы тут про образование рассуждаете?!
Посетители за соседними столиками начали оборачиваться. Нина Сергеевна поспешно отхлебнула чай.
— Бога ради, Анна! — свекровь отложила чайную ложечку с той преувеличенной аккуратностью, которая выдавала её гнев. — Прекратите этот базарный тон. Я их прекрасно вижу отсюда.
— Прекрасно видите? — у меня внутри всё закипало. — А добежать вы прекрасно успеете? Когда они в воду свалятся — вы что, телепортируетесь через эту дорогу?
— Послушай, милочка… — Людмила Петровна поднялась, и в её голосе прорезались стальные учительские нотки. — Твоя истерика абсолютно неуместна. Дети должны…
— Нет! — я почти кричала. — Это вы не понимаете! Дети не должны быть предоставлены сами себе! Они не должны рисковать жизнью! Это не ваш тихий Павловск, где все друг друга знают! Это большой город! Здесь опасно!
— Не смей на меня кричать! — в глазах свекрови появился металлический блеск. — Я не позволю какой-то… — она осеклась, но я договорила за неё:
— Какой-то выскочке указывать вам, как обращаться с детьми? Так? Я же не училась в педагогическом! Я не тридцать лет проработала в школе! Я просто мать, которая не хочет однажды получить звонок из больницы!
Близнецы прижались ко мне, притихшие. Даже они почувствовали, что это уже не обычная перепалка.
— Вот значит как… — Людмила Петровна побелела, и в этой белизне проступило что-то страшное. — Ты, стало быть, решила преподать мне урок? Мне — учителю с тридцатилетним стажем?
— Да хоть с пятидесятилетним! — меня уже прорвало. — Думаете, ваш диплом педагога даёт право плевать на безопасность моих детей? «В ваше время, в ваше время»… А знаете что? Ваше время ПРОШЛО! Очнитесь уже, ради всего святого!
Вокруг нас собралась небольшая толпа. Кто-то просто наблюдал, кто-то перешёптывался. Краем глаза я заметила, как официантка нервно натирает чашки.
— Всё! — свекровь схватила сумку. — С меня хватит! Я не собираюсь терпеть такие оскорбления! На людях! От собственной невестки!
— Людочка… — попыталась вмешаться Нина Сергеевна.
— Как же вы мне надоели со своими правилами! — Людмила Петровна побелела от злости. — Шагу ступить нельзя, слова сказать нельзя…
— Потому что вы не понимаете элементарных вещей! — я повысила голос.
— Элементарных? — она так стиснула сумку, что костяшки пальцев побелели. — Я, значит, ничего не понимаю? Это вы тут… — голос предательски дрогнул, — а вы тут все такие умные! Современные! А я что? Отсталая, да?
— Никто так не…
— Всю жизнь детей учила! — она уже почти кричала, но в голосе прорывались слёзы. — А теперь даже с внуками не справляюсь! Ну и прекрасно! Справляйтесь сами!
Она резко развернулась и пошла к выходу. От её идеальной осанки не осталось и следа.
— Бабуля! — крикнула Машка.
Но Людмила Петровна не обернулась.
Домой мы ехали в тяжёлом молчании. Близнецы притихли, даже не пытались затеять обычную возню на заднем сидении.
А вечером разразилась буря.
— Ты хоть понимаешь, что натворила? — Серёжа грохнул дверцей шкафа. — Мать рыдает! Полчаса по телефону успокаивал! «Она меня при Нине… При всех… Как последнюю…»
— А тебя не волнует, что твоя мать, эта… эта великая учительница… чуть детей не утопила?!
— Господи, Ань! — он со стуком поставил чашку. — Ну играли у пруда, и что теперь?
— Подумаешь?! — я почувствовала, как снова закипаю. — Серёж, ты вообще понимаешь, о чём говоришь? Пять минут! Пять минут невнимания — и всё! Они же маленькие совсем!
— Да брось! Мы в их возрасте и не такое вытворяли! И ничего, выросли!
— Потому что вам повезло! — я грохнула чашкой о стол. — Но я не хочу проверять, повезёт ли нашим детям!
Муж устало опустился на стул:
— Аня, просто извинись перед мамой. Она пожилой человек. Ей и так тяжело после смерти отца. А тут ещё ты… при всех… — он покачал головой.
Я смотрела на него и не понимала. Мой Серёжа, который всегда был на моей стороне, который сам трясся над детьми…
— Нет! — я резко повернулась к мужу, чувствуя, как внутри всё звенит от напряжения. — Можешь хоть до утра меня уговаривать. Можешь психовать сколько влезет. Я не извинюсь перед твоей матерью. И можешь ей так и передать — больше она с детьми не останется. Никогда, — я чеканила каждое слово, глядя ему прямо в глаза. — И это не обсуждается.
Две недели в доме стояла морозная тишина. Серёжа буркнет «доброе утро» — и на работу. Вечером придёт, поиграет с детьми и снова в кабинет, к ноутбуку. А ночью я слышала, как он с матерью по телефону шепчется: «Мам, ну нельзя же так… Она всё-таки мать детей… Да, да, я помню, что ты тоже мать…»
Близнецы измучились. То у Машки живот заболит, то Мишка из садика с рёвом — бабулю хочу! А я держусь. Как кремень. Потому что знаю: уступишь раз — и всё по новой начнётся.
А потом появился Петя. Позвонил в дверь, когда Серёжа был на работе:
— Поговорим? — и достал из портфеля коллекционного. — За детей не волнуйся, я Бродского своего привёз — они с ним до вечера провозятся.
Налил нам обоим, сел за стол — прям как на переговорах:
— Значит так, правовая ситуация следующая… — и усмехнулся. — Шучу. Хотя, если честно, мама уже грозилась подать на вас в суд за моральный ущерб.
— Серьёзно?
— Да нет, это она психует. Сидит у меня, места себе не находит. Бродский её уже видеть не может — прячется под кровать.
Я фыркнула. Представила эту картину: чопорная Людмила Петровна и лысый кот, забившийся под кровать.
— А если серьёзно, — Петя поболтал бокал, — ты же понимаешь, что это не выход? Мать не простит, Серёга психует, дети страдают…
— А что ты предлагаешь? Ждать, пока она их в больницу загремит своими экспериментами?
— Слушай, — он подался вперёд. — Я тут подумал… Давай составим что-то типа договора. Нет, не юридического! — он замахал руками. — Просто правила. Чёткие, понятные. Когда она может брать детей, куда ходить, что можно, что нельзя…
— И ты думаешь, она согласится?
— А у неё выбора нет. Либо так, либо вообще внуков не видать.
Вечером приехал Серёжа. Увидел брата, психанул:
— Что, уже и адвоката притащили?
— Да отстань ты, — Петя швырнул в него подушкой. — Садись, будем решать.
До ночи спорили. Орали так, что близнецы прибежали — думали, драка началась. Я впервые видела, как братья чуть не сцепились — Серёжа всё пытался матери позвонить, а Петя телефон отбирал: «Да подожди ты, дай разобраться!»
К двум часам ночи составили «правила». Петя зачитал:
— Значит так. Пункт первый: бабушка может брать детей три раза в неделю. Пункт второй: никаких прогулок у воды… Пункт третий: никакого единоличного чтения в присутствии детей…
Серёжа психовал, что это унизительно. Я психовала, что этого мало. Петя психовал на нас обоих.
К двум часам ночи мы вымотались от споров. Петя, подхватив сонного Бродского из детской, уехал домой — предупредить мать. Договорились встретиться в десять утра.
Ровно в десять мы с Сережей поднялись в его квартиру. Людмила Петровна открыла не сразу — послышались шаги, звяканье цепочки. На пороге она помедлила секунду, глянула на нас и молча отошла в сторону. Бродский, забившийся под журнальный столик, недовольно зашипел — похоже, всей этой утренней суеты ему уже хватило.
— Вот, — Петя протянул ей листок. — Читай.
Она долго вчитывалась, шевеля губами. Потом подняла глаза:
— Это что, ультиматум?
— Это компромисс, мам. Единственный возможный.
— То есть мне, чтобы видеть собственных внуков, нужно подписывать… это? — она потрясла листком.
— Да, — я шагнула вперёд. — Потому что по-другому мы не договоримся.
Она ещё раз пробежала глазами по строчкам. Поджала губы:
— А если я откажусь?
— Тогда будешь видеть их только по праздникам. В моём присутствии.
В комнате повисла тишина.
— Хорошо, — она взяла ручку. — Давайте ваш договор.
…Прошёл месяц. Мы не помирились — нет. Просто научились существовать по новым правилам. Людмила Петровна забирает близнецов строго по графику. Гуляет с ними только во дворе. Никаких конфет, никаких прогулок у пруда.
Она держится — я вижу, как тяжело ей даётся каждый пункт. Как хочется по старинке — «ой, да что такого-то!» Но держится. А я учусь не дёргаться по каждому поводу. Получается так себе, если честно.
