— Таня, давай я тебе яблоко почищу, — Дмитрий присел на край больничной кровати, стараясь не потревожить капельницу.
— Не хочу ничего, — Татьяна Петровна отвернулась к стене, словно тело отказывалось подчиняться. Правая рука безжизненно лежала поверх одеяла.
— Врач сказал, тебе нужны витамины. На поправку идёшь, — он осторожно положил ладонь на её плечо. — Скоро заберу тебя домой, к нам в Москву. Будешь с внуками.
Татьяна Петровна медленно повернулась, её глаза — одновременно пустые и переполненные болью:
— А куда же я ещё пойду? В свою квартиру? — горечь в её голосе прозвучала так неожиданно, что Дмитрий отшатнулся. — Сама виновата, никого не слушала. Подписала дарственную… Думала, сын позаботится.
Дмитрий стиснул зубы. Он знал, о чём говорит мать. Три года назад она переписала свою двушку на Алексея, старшего сына. «Он же в съёмной живёт, а у тебя своя есть», — объясняла она тогда. Дмитрий не спорил — у него действительно была своя квартира в Москве, купленная в ипотеку и выплаченная тяжёлым трудом.
— Мам, что случилось? Алёша приходит к тебе? — осторожно спросил он.
— Вчера был, — она попыталась приподняться. — Он… — голос предательски дрогнул. — Он сказал, что… когда выпишут, мне лучше в интернат. В дом престарелых.
Дмитрий застыл. Кровь шумела в ушах.
— Что значит в интернат? Это твоя квартира!
— Уже не моя, — Татьяна Петровна прикрыла глаза. — Я сама виновата. Леночка его ждёт третьего ребёнка. Им тесно…
— Мама! — Дмитрий резко встал. — Что ты говоришь? Какой интернат? Ты поедешь к нам, в Москву. Я уже с Ольгой обсудил.
Татьяна Петровна молча смотрела в потолок, крупная слеза медленно скатилась по морщинистой щеке.
— Он сказал, что так будет лучше для всех. Даже для меня. Специалисты, уход…
Дмитрий почувствовал, как в груди разрастается что-то тяжёлое и горячее. Собственный брат… родной брат… выставил мать на улицу после инсульта. Инсульта, которому предшествовали годы работы на износ, чтобы поднять их обоих.
— Мам, — он силой заставил себя говорить спокойно, — забудь. Ты никуда не поедешь, кроме как ко мне. Мы уже комнату приготовили. Тебе понравится. Ваня и Петя с ума сходят от радости, что бабушка будет жить с нами.
Господи, как мог Алексей до такого додуматься? Родную мать, которая квартиру на него переписала… в казённый дом!
— А Лёша что? — спросил он, пытаясь унять дрожь в голосе.
Татьяна Петровна медленно повернулась:
— Он сказал, что будет приезжать. По выходным. И деньги будет давать.
— Деньги? — Дмитрий едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по тумбочке. — Мама, ты всю жизнь на нас потратила. Когда отец умер, ты в две смены работала, чтобы нас поднять. А теперь, когда тебе нужна помощь…
— Димочка, — прервала его Татьяна Петровна, — не надо. Он мой сын. Я сама виновата.
В её голосе звучала такая боль, что Дмитрий осёкся. Сдержался. Она только перенесла инсульт. Ей нельзя волноваться.
— Хорошо, мам. Давай так — ты едешь со мной в Москву. А с Алёшей я сам разберусь.
В тот же вечер Дмитрий позвонил брату. Трубку долго не брали, потом сонный голос Алексея пробормотал:
— Да, Дима? Что случилось?
— Что случилось? — Дмитрий с трудом сдерживал ярость. — Я только что от мамы. Ты совсем с ума сошёл? Дом престарелых?
На том конце повисла тишина, потом Алексей тяжело вздохнул:
— А что делать? Я думал, она тебе сказала. У нас Ленка на сохранении. Квартира однушка. Ты же понимаешь, что мама теперь… ну… как бы инвалид. Ей специальный уход нужен.
— И поэтому ты решил сдать её в дом престарелых? — Дмитрий почувствовал, как закипает. — Я тебя правильно понял?
— Слушай, не драматизируй, — голос Алексея стал раздражённым. — Я всё узнал. Там нормальные условия. Трёхразовое питание. Медсестра круглосуточно.
— А совесть у тебя есть? — прошипел Дмитрий. — Она тебе квартиру отдала! Всю жизнь на нас положила!
— Ой, только давай без этого, ладно? — теперь Алексей говорил откровенно зло. — Мама сама предложила мне квартиру. И вообще, тебе легко рассуждать из своей двушки в Москве. А мы тут…
— Я завтра забираю маму к себе, — отрезал Дмитрий. — И больше никогда, слышишь, никогда к этой теме не возвращаюсь. Ты для меня больше не существуешь.
Он нажал отбой и долго смотрел в темноту за окном гостиничного номера. Внутри бушевала буря. Как мог Алексей так поступить? Неужели он совсем не думает о матери? О её чувствах? Или он настолько очерствел?
Дмитрий набрал номер жены:
— Оля, привет. Да, был у мамы. Завтра оформляем выписку… Слушай, там такое…
Он рассказал ей всё. Ольга выслушала молча, потом тихо сказала:
— Димочка, конечно, забирай маму к нам. Я уже и постельное бельё новое купила, и халат тёплый. Всё будет хорошо.
— Спасибо, — только и смог выдавить Дмитрий. — Не знаю, что бы я без тебя делал.
Следующие два дня прошли как в тумане: оформление выписки, сбор вещей, покупка билетов на поезд. Татьяна Петровна словно окаменела — она безучастно наблюдала за сборами, механически отвечала на вопросы, но глаза её оставались пустыми.
Перед отъездом Дмитрий заехал в квартиру матери — забрать документы и кое-какие вещи. Алексей открыл не сразу, на пороге он выглядел смущённым и злым одновременно.
— Я за мамиными документами, — сухо сказал Дмитрий.
— Проходи, — буркнул Алексей, пропуская брата в квартиру.
Дмитрий ступил в родной дом и замер. За двадцать лет ничего не изменилось: те же обои, тот же сервант с хрусталём, даже старый ковёр висел на стене. Но теперь повсюду были разбросаны детские игрушки, на кухне громоздилась гора немытой посуды, из комнаты доносился женский голос и плач ребёнка.
— Это Лена с малышкой, — неловко пояснил Алексей. — Ты проходи, документы в серванте, в верхнем ящике.
Дмитрий молча прошёл к серванту, открыл ящик. Аккуратной стопкой лежали документы матери: паспорт, пенсионное удостоверение, страховой полис, сберкнижка. Он положил всё в портфель и повернулся к выходу.
— Дим, — Алексей преградил ему путь, — ты не понимаешь. Нам правда некуда деваться. Я не хотел… но так получилось. У Ленки двое от первого брака, теперь ещё наш будет. Мама же в таком состоянии… Как бы я за ней ухаживал?
— Не продолжай, — холодно оборвал его Дмитрий. — Я всё понял. Тебе нужна была квартира. Ты её получил. А мама… что ж, она выполнила своё. Можно и в утиль.
— Ты несправедлив! Думаешь, мне легко? — вскинулся Алексей. — У тебя бизнес, деньги, квартира в Москве…
— Заработанная, — отрезал Дмитрий. — Всё, что у меня есть, я заработал сам. И для семьи, и для матери. А ты…
Он осёкся, увидев в дверях комнаты молодую женщину с ребёнком на руках. Похоже, это и была та самая Елена — новая жена Алексея. Она выглядела усталой и настороженной.
— Здравствуйте, — кивнул ей Дмитрий. — Я уже ухожу.
— Вы Митя? — неожиданно спросила она. — Алёша рассказывал про вас.
— Да, я Дмитрий, — он снова кивнул. — Рад знакомству, но мне пора. Поезд.
Он направился к выходу, но у самой двери обернулся:
— Алексей, знаешь, что сказала мама, когда узнала про дом престарелых? «Лучше бы ты отправил меня сразу на кладбище». Подумай об этом.
И, не дожидаясь ответа, вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Татьяна Петровна молчала всю дорогу до Москвы. Она безучастно смотрела в окно, иногда гладила правой рукой безжизненную левую, и лишь изредка вздыхала так тяжело, что у Дмитрия сжималось сердце.
— Мам, всё будет хорошо, — повторял он. — Ольга тебя ждёт, мальчишки комнату приготовили. Тебе понравится.
Она кивала, но глаза оставались пустыми. Только однажды, когда поезд уже подъезжал к Москве, она вдруг повернулась к сыну:
— А вдруг Лёша захочет приехать? Как он меня найдёт?
Дмитрий стиснул зубы. Даже после такого предательства она думает о нём. Переживает.
— Найдёт, мам. У него есть мой адрес.
— Ему будет трудно с маленьким ребёнком, — продолжала она, словно оправдывая сына. — Леночка молодая, неопытная. А я что? Только мешать буду.
— Мама, — Дмитрий взял её за руку, — прекрати. Ты никому не мешаешь. Ты нам нужна. И как Алексей мог так с тобой поступить? Ради Елены, которую знает без году неделя!
— Она мать его будущего ребёнка, — Татьяна Петровна снова отвернулась к окну. — Он правильно выбрал.
Москва встретила их промозглым октябрьским дождём. Ольга ждала на перроне с большим зонтом, а дома уже был накрыт стол, и мальчишки — Ваня и Петя, 18 и 15 лет — бросились обнимать бабушку.
— Бабуль, мы тебе комнату классную сделали, — тараторил Петя. — Там телевизор, и полки для книг, и ночник новый!
— Тихо, не наваливайтесь на бабушку, — одёрнула их Ольга. — Она устала с дороги. Сначала пусть поест и отдохнет.
Татьяна Петровна слабо улыбнулась — впервые за все эти дни:
— Какие же вы большие стали, — она погладила внуков по головам. — Совсем мужчины.
Дмитрий наблюдал за этой сценой с комком в горле. Вот она, настоящая семья. А Алексей… он предал не только мать. Он предал всё, что должен олицетворять старший сын, старший брат, старший мужчина в роду.
Уже ночью, когда Татьяна Петровна уснула в своей новой комнате, а мальчишки разошлись, Дмитрий рассказал Ольге всё в деталях:
— Ты представляешь? Он собирался отправить её в дом престарелых! Она ему квартиру отписала, а он…
— Дима, — Ольга положила руку ему на плечо, — люди разные. Не все такие, как ты. Для Алексея квартира оказалась важнее матери.
— Но как можно? — Дмитрий всё никак не мог успокоиться. — Это же мама! Она нас вырастила одна после смерти отца. В три смены работала. А он её списал, как ненужную вещь! Как только земля таких носит?
— Тише, — Ольга кивнула в сторону комнаты Татьяны Петровны. — Не нужно, чтобы она слышала. Ей и так тяжело. Она любит его, несмотря ни на что.
— Вот именно! — воскликнул Дмитрий. — Любит, а он… Как он теперь будет с этим жить? Как в глаза себе смотреть?
— Некоторые спокойно смотрят, — тихо заметила Ольга. — У всех своя правда.
Прошло три месяца. Татьяне Петровне становилось лучше — она постепенно начала ходить, левая рука слушалась плохо, но речь восстановилась полностью. Она помогала Ольге по дому, смотрела с внуками телевизор, иногда даже пыталась готовить. Но в глазах её так и не появилось прежней живости.
Алексей не звонил. Ни разу. Ни в первую неделю, ни через месяц. Дмитрий тоже не набирал его номер — обида и гнев не утихали. Но он видел, как мать каждый день смотрит на телефон, как вздрагивает при каждом звонке, как тихо вздыхает, когда это оказывается не Алексей.
Однажды вечером, когда они сидели вдвоём на кухне — Ольга с мальчиками ушла в кино — Татьяна Петровна вдруг спросила:
— Дима, а ты не звонил Лёше? Как он там?
Дмитрий замер с чашкой у рта:
— Нет, мам. Не звонил.
— Наверное, у них ребёночек уже родился, — задумчиво произнесла она. — Хотелось бы взглянуть…
— Мам, — Дмитрий поставил чашку на стол, — ты понимаешь, что он хотел сделать? Он собирался отправить тебя в дом престарелых! Ты о нём думаешь, а он о тебе нет!
— Он мой сын, — просто ответила Татьяна Петровна. — И твой брат.
— Он предал тебя, — жёстко возразил Дмитрий. — А такое не прощают.
Татьяна Петровна долго молчала, потом тихо сказала:
— Знаешь, я тоже не могу простить. Но не перестаю любить. Так устроено материнское сердце — оно не умеет разлюбить, даже когда предают.
Дмитрий смотрел на мать и не знал, что ответить. Эта простая женщина, проработавшая всю жизнь, перенесшая столько горя и унижений, обладала такой мудростью и силой духа, которые ему были недоступны.
— И ты бы простила его? — тихо спросил он.
— Не знаю, — честно ответила она. — Но знать, что с ним всё хорошо, хотела бы.
Дмитрий покачал головой:
— Не могу, мам. Пока не могу. Рана слишком свежая.
Прошёл год. Татьяна Петровна почти полностью адаптировалась к новой жизни в Москве. Она уже сама ходила в магазин, готовила обеды, когда Ольга была на работе, помогала внукам с домашними делами. Только левая рука так и не восстановилась полностью.
За весь год Алексей позвонил дважды — на Новый год и в день рождения матери. Разговоры были короткими и неловкими. Он сообщил, что у него родился сын, которого назвали Сергеем, в честь деда. Татьяна Петровна плакала после этих звонков, но виду старалась не подавать.
Приближался день рождения самой Татьяны Петровны — ей исполнялся 71 год. Ольга готовила праздничный ужин, пригласили соседей, которые за этот год подружились с Татьяной Петровной. Дмитрий купил матери золотые серьги — она давно мечтала о таких.
Вечером, когда все собрались за столом, раздался звонок в дверь. Дмитрий пошёл открывать и застыл на пороге — за дверью стоял Алексей с большим букетом цветов и коробкой конфет.
— Привет, — неуверенно сказал он. — Я… я приехал поздравить маму.
Дмитрий молча смотрел на брата. Тот осунулся, под глазами залегли тени, но держался уверенно.
— Проходи, — наконец сказал Дмитрий, отступая в сторону. — Мама обрадуется.
Он сам не ожидал от себя такой спокойной реакции. Ещё несколько месяцев назад он, наверное, захлопнул бы дверь перед носом брата. Но сейчас… сейчас он подумал о матери. О её глазах, которые загорятся от радости, когда она увидит старшего сына.
Алексей неловко переминался в прихожей:
— Я ненадолго. На один вечер. Сын маленький, Лена одна не справляется…
— Проходи, — повторил Дмитрий. — Мама на кухне.
Когда Алексей вошёл на кухню, Татьяна Петровна как раз доставала из духовки пирог. Увидев сына, она замерла, прижав здоровую руку к груди:
— Лёшенька…
— С днём рождения, мама, — Алексей протянул ей цветы. — Я… я приехал тебя поздравить.
Татьяна Петровна медленно положила прихватку на стол, подошла к сыну и осторожно, словно боясь, что он исчезнет, прикоснулась к его щеке:
— Приехал… — прошептала она. — Сыночек мой…
Дмитрий наблюдал за этой сценой, стоя в дверях. Сердце сжималось от боли и какого-то странного облегчения одновременно. Алексей неловко обнял мать, и она прижалась к нему, беззвучно плача.
Вечер прошёл удивительно спокойно. Алексей держался немного скованно, но старался быть вежливым со всеми. Он рассказал о своём маленьком сыне, показал фотографии, рассказал, как живут. Татьяна Петровна слушала, не сводя с него глаз, словно впитывая каждое слово, каждый жест.
Когда гости разошлись, а Ольга с мальчиками ушли мыть посуду, братья остались наедине в гостиной.
— Спасибо, что позволил войти, — тихо сказал Алексей. — Я понимаю, ты имел полное право…
— Это не моё право, — перебил его Дмитрий. — Это мамино решение — видеть тебя или нет.
Алексей опустил голову:
— Я знаю, что поступил… неправильно. Но ты пойми — я не справлялся. Ленка с двумя детьми, квартира маленькая, денег нет, а тут ещё мама с инсультом…
— Не оправдывайся, — сухо сказал Дмитрий. — Мы оба знаем, что это была её квартира. Ты мог снимать жильё, как делал это раньше.
— Я думал, что делаю лучше для всех, — упрямо продолжал Алексей. — В том доме хороший уход, кормят трижды в день…
— Ты был там? Видел этот интернат? Знаешь, в каких условиях они живут? — Дмитрий чувствовал, как опять закипает.
Алексей молчал, опустив голову.
— Нет, конечно, — ответил за него Дмитрий. — Ты решил отделаться малой кровью. Сплавить мать подальше, чтобы не портила счастливую семейную жизнь.
— Прекрати, — Алексей вскинулся. — Я признаю, что был неправ, но не надо делать из меня монстра! Я приехал извиниться, поздравить маму…
— И что дальше? — перебил его Дмитрий. — Уедешь и снова на год забудешь о её существовании?
Алексей тяжело вздохнул:
— Я не забывал. Просто… сложно всё. Но я хочу, чтобы мама знала — я люблю её. Несмотря ни на что.
— Любишь? — горько усмехнулся Дмитрий. — Своеобразная у тебя любовь.
Они замолчали, глядя друг на друга с горечью и болью. Два брата, такие разные, такие далёкие сейчас.
В этот момент в комнату вошла Татьяна Петровна. Она медленно приблизилась к сыновьям, посмотрела на каждого по очереди:
— Мальчики мои, — тихо сказала она, — не ссорьтесь. Не надо. Жизнь слишком коротка для обид.
— Мам, — Алексей шагнул к ней, — прости меня. Я был не прав, я понимаю теперь.
Татьяна Петровна долго смотрела на старшего сына, потом медленно кивнула:
— Я знаю, сынок. Ты всегда был таким — сначала делаешь, потом думаешь.
Она перевела взгляд на Дмитрия:
— А ты всегда был его противоположностью — сначала думаешь, потом делаешь. Вот и сейчас… думаешь слишком много.
Дмитрий опустил голову. Мать была права — он погряз в своей обиде, в своем гневе. А ведь главное — что она счастлива сейчас, видя обоих сыновей рядом.
— Простишь его, мам? — тихо спросил Дмитрий.
Татьяна Петровна задумчиво посмотрела в окно, за которым догорал весенний вечер.
— Знаешь, сынок, материнское сердце устроено странно. Оно может любить, даже когда не прощает. Я люблю Алексея, он мой сын. Но забыть то, что он хотел со мной сделать, не могу.
Она повернулась к Алексею:
— И ты живи с этим, сынок. Я не держу зла, но память не стереть.
Алексей стоял, опустив голову. Впервые в жизни Дмитрий видел брата таким — потерянным, пристыженным, осознавшим всю глубину своего предательства.
— Я буду приезжать, мам, — тихо сказал Алексей. — Чаще. Обещаю.
— Буду рада, — просто ответила Татьяна Петровна. — Очень хочу увидеть маленького Серёжу. Когда подрастёт, привези.
Она медленно опустилась в кресло, вдруг постарев на глазах. Этот разговор стоил ей большого напряжения.
— А теперь идите, мальчики, — тихо сказала она. — Мне нужно отдохнуть.
Поздно вечером, проводив Алексея на вокзал, Дмитрий вернулся домой. Он тихо прошёл в комнату матери. Татьяна Петровна не спала — сидела в кресле у окна и смотрела на ночной город.
— Не спишь? — Дмитрий присел на край кровати.
— Не могу, — она повернулась к нему. — Слишком много мыслей.
— О чём думаешь?
— О жизни, — Татьяна Петровна тяжело вздохнула. — Странно всё получается. Растишь детей, вкладываешь душу, а потом… они уходят своими дорогами.
— Мама, — Дмитрий осторожно взял её за руку, — ты сильная. Ты всегда была сильной.
— Не сильная, — покачала головой Татьяна Петровна. — Просто делала то, что должна. Как умела.
Она помолчала, потом тихо добавила:
— Знаешь, что самое обидное? Не то, что Лёша хотел отправить меня в дом престарелых. А то, что я так и не смогла научить его любить по-настоящему. Значит, где-то я ошиблась.
— Нет, мам, — горячо возразил Дмитрий. — Ты всё делала правильно. Просто люди разные. Одни готовы отдать всё ради близких, другие думают только о себе.
— Нет плохих детей, Дима, — устало сказала Татьяна Петровна. — Есть разные. И любить их нужно разными. Лёша всегда требовал больше внимания, больше любви… Может, мне не хватило на двоих.
— Прекрати, — Дмитрий стиснул её руку. — Ты всегда была идеальной матерью. Для нас обоих.
Татьяна Петровна грустно улыбнулась:
— Не бывает идеальных матерей, сынок. Только любящие и нелюбящие. А я вас обоих любила. И сейчас люблю. Просто…
Она замолчала, подбирая слова.
— Я не смогу забыть, — наконец произнесла она. — Понимаешь? Не смогу. И это будет между нами. Всегда.
Дмитрий молчал. Он понимал, о чём говорит мать. Есть раны, которые не заживают. Предательство близких — одна из них.
— Я рада, что он приехал, — продолжала Татьяна Петровна. — Это хороший знак. Значит, совесть в нём ещё жива.
— Ты простишь его? — снова спросил Дмитрий.
Татьяна Петровна долго смотрела в окно, потом медленно произнесла:
— Я уже простила. Но забыть не смогу никогда.
Она повернулась к сыну, в глазах стояли слёзы:
— А знаешь, что самое страшное, Димочка? Если бы ты не забрал меня тогда… если бы я оказалась в том доме… я бы умерла от тоски и одиночества. Не от болезни — от разбитого сердца.
Дмитрий сглотнул комок в горле и крепко обнял мать:
— Этого не случилось, мам. И не случится никогда. Обещаю.
Прошло ещё два года. Татьяна Петровна по-прежнему жила с Дмитрием и его семьёй. Она уже полностью освоилась в Москве, подружилась с соседками, помогала нянчить внуков своих новых подруг. Левая рука так и не восстановилась до конца, но это не мешало ей вести активную жизнь.
Алексей приезжал теперь регулярно — раз в три-четыре месяца, иногда с маленьким Серёжей, иногда один. Отношения братьев наладились, хотя прежней близости уже не было. Слишком глубока была рана, нанесённая предательством.
Однажды, когда Алексей снова приехал в гости, Татьяна Петровна отвела его в сторону:
— Лёша, я давно хотела спросить… ты не думал продать ту квартиру?
Алексей растерялся:
— Продать? Зачем? Мы там живём…
— Подумай, — мягко сказала Татьяна Петровна. — Вас пятеро в однушке. Детям нужно пространство. Может, лучше продать и купить что-то побольше? С доплатой, конечно.
— Мы… мы думали об этом, — неуверенно произнёс Алексей. — Но денег на доплату нет…
— У меня есть сбережения, — спокойно сказала Татьяна Петровна. — Не так много, но на первый взнос по ипотеке хватит.
Алексей смотрел на мать с изумлением:
— Ты… ты хочешь помочь нам? После всего, что я…
— Ты мой сын, — просто ответила она. — И я хочу, чтобы у моих внуков было нормальное детство. В нормальных условиях.
Алексей молчал, борясь с подступающими слезами.
— Я не заслуживаю, — наконец выдавил он.
— Возможно, — согласилась Татьяна Петровна. — Но твои дети заслуживают. А я — бабушка. Мой долг — заботиться о внуках.
Она помолчала, потом добавила:
— И ещё, Лёша. Я хочу, чтобы ты знал: я простила тебя. Давно простила. Но память стереть нельзя, и сердце до сих пор болит, когда вспоминаю тот разговор в больнице.
Алексей опустил голову:
— Я никогда себе этого не прощу, мама.
— И правильно, — неожиданно твёрдо сказала Татьяна Петровна. — Не прощай. Помни. И никогда больше не предавай тех, кто тебя любит. Ни меня, ни жену, ни детей. Никого.
Она осторожно положила руку на плечо сына:
— Потому что предательство — это то, с чем приходится жить и тому, кто предал, и тому, кого предали. И это очень тяжкий груз.
В тот вечер, когда Алексей уехал, Татьяна Петровна долго сидела на кухне с Дмитрием. Они пили чай, и она рассказывала ему о своём разговоре с Алексеем.
— Ты правда хочешь помочь ему с квартирой? — с недоверием спросил Дмитрий.
— Не ему — детям, — поправила Татьяна Петровна. — Они ни в чём не виноваты. И потом, это мои деньги. То, что я накопила за годы работы. Кому, как не детям и внукам, их оставить?
Дмитрий покачал головой:
— Ты удивительная женщина, мам. После всего, что он сделал…
— А что он сделал? — спросила Татьяна Петровна. — Оступился. Ошибся. Раскаялся. Разве не все мы совершаем ошибки?
— Но не такие, — возразил Дмитрий. — Он предал тебя в самый трудный момент.
— И теперь расплачивается за это, — кивнула Татьяна Петровна. — Каждый день, когда видит себя в зеркале. Поверь, для человека, у которого есть совесть, это самое страшное наказание.
Она помолчала, потом тихо добавила:
— И знаешь, что я поняла за эти годы? Материнское сердце не забывает предательства. Но оно всегда находит силы, чтобы простить.
Дмитрий молча смотрел на мать. Эта простая женщина, проработавшая всю жизнь, пережившая столько горя и разочарований, обладала такой мудростью, какой ему никогда не достичь.
— Я люблю тебя, мам, — только и смог сказать он.
— И я тебя, сынок, — Татьяна Петровна улыбнулась. — Обоих вас люблю. По-разному, но одинаково сильно.
