Дверь лифта открылась на двенадцатом этаже. Вера шагнула в полутемный коридор, вдохнула спертый воздух подъезда. Ноги гудели после десятичасового рабочего дня, а впереди еще маячили два часа проверки отчетов. Пиджак давил на плечи, туфли на каблуках превратились в орудие пытки.
Она замерла перед собственной дверью, медля с ключом. За этой дверью — не отдых. За ней — продолжение битвы.
Замок щелкнул, впуская ее в квартиру, наполненную чужими запахами и чужими правилами.
— Явилась? — голос Людмилы Николаевны, режущий как нож, донесся из глубины квартиры. — Часы видела? Половина девятого!
Вера аккуратно поставила сумку на тумбочку, повесила плащ на вешалку. Каждое движение выверено, словно под прицелом снайпера.
— Добрый вечер, Людмила Николаевна, — произнесла она ровным голосом, проходя в кухню.
Свекровь — подтянутая, с идеально уложенной сединой и спиной, будто проглотившей штык — стояла у плиты. В кастрюле что-то булькало.
— Где шлялась? — вопрос прозвучал буднично, словно имел право быть заданным.
— Работала, — Вера прошла к раковине, включила воду. — На следующей неделе сдаем проект.
— Конечно, работала, — свекровь фыркнула, помешивая содержимое кастрюли. — А то я не знаю ваши офисные «работы». Накрасятся, юбки короткие наденут и сидят, ногами машут. А дома — ребенок некормленый.
Вера сжала зубы, удерживая рвущиеся наружу слова. Третья неделя. Всего лишь третья неделя с того момента, как Андрей улетел в командировку, а его мать появилась на пороге их квартиры с двумя чемоданами и заявлением: «Буду помогать с Максимом, пока сын не вернется».
Помощь. Слово, обернувшееся изощренной пыткой.
— Я кормила Максима завтраком перед школой, — Вера вытерла руки полотенцем. — Где он?
— Спит уже, — отрезала свекровь. — В отличие от некоторых, я понимаю, что ребенку нужен режим. Девять вечера — уже в постели.
— Но я хотела с ним пообщаться…
— Пообщаться она хотела, — свекровь выключила газ и повернулась к невестке. — Весь день его не видишь, а как спать ложиться — так «пообщаться». Я в твои годы успевала и работать, и с сыном сидеть, и домом заниматься, и мужа обихаживать! А ты? Только о своей карьере думаешь.
Вера молча прошла к холодильнику, достала бутылку воды. Спорить бесполезно. Соглашаться — унизительно. Оставалось молчать и считать дни до возвращения Андрея.
— Можешь не готовить мне ужин, — сказала она, направляясь в коридор. — У меня еще работа.
— Конечно! — свекровь повысила голос. — Иди, прячься в свою комнату! Убегай от разговора! Я же вижу, как ты меня ненавидишь. Только знай — я здесь ради внука и сына. Им нужна нормальная женщина в доме, а не карьеристка, которая и готовить-то толком не умеет!
Вера остановилась в дверном проеме, не оборачиваясь.
— Людмила Николаевна, я не ненавижу вас. Я просто устала. Давайте поговорим завтра.
— Устала она, — свекровь презрительно сощурилась. — Знаешь, сколько часов я стояла у станка? А потом еще и дома все делала. И не ныла никому. Нынешние женщины — слабачки. Чуть что — сразу в слезы, в депрессию, в психотерапевты.
Вера закрыла за собой дверь спальни и прислонилась к ней спиной. Достала телефон — два пропущенных от Андрея. Мысль о разговоре с мужем вызвала не радость, а тревогу. С тех пор, как появилась его мать, Андрей словно вернулся в детство — в каждом разговоре звучало «а мама сказала», «мама считает», «мама лучше знает».
Она набрала сообщение: «Прости, была на совещании. Перезвоню через 15 минут».
Телефон зазвонил почти мгновенно.
— Вер, ты где пропадаешь? — голос мужа звучал раздраженно. — Мама говорит, ты вообще не бываешь дома.
— Я работаю, Андрей, — она старалась говорить спокойно. — У нас сдача проекта. Я предупреждала, что будут задержки.
— А о сыне ты подумала? Мама говорит, он совсем тебя не видит.
— Я провожу с ним все выходные и каждое утро, — Вера сжала переносицу пальцами. — И я планировала почитать ему перед сном, но твоя мама уже уложила его.
— Ну извини, что моя мать заботится о режиме ребенка! — в голосе Андрея появились стальные нотки. — Знаешь, она рассказала, что ты даже не убираешься в квартире. Что у вас слой пыли на полках.
— Это неправда.
— То есть, моя мать врет? — Андрей повысил голос. — Кому мне верить — тебе или родной матери?
Вера закрыла глаза. Как объяснить, что его мать не врет в прямом смысле — она искажает реальность, превращая обычную пыль в свидетельство катастрофической неряшливости невестки?
— Андрей, давай не будем ссориться, — она сделала глубокий вдох. — Когда ты возвращаешься?
— Еще две недели минимум, — он помолчал. — Слушай, мама предложила переехать к нам насовсем. Помогать с Максимом, пока он не пойдет в среднюю школу. Я думаю, это отличная идея.
Вера почувствовала, как внутри что-то оборвалось.
— Ты серьезно?
— А что такого? — удивился Андрей. — Тебе же будет легче. Сможешь спокойно работать, не беспокоясь о быте.
— Ты хоть представляешь, каково это — жить с человеком, который ежедневно критикует каждый твой шаг? — Вера уже не сдерживала эмоций. — Который внушает твоему ребенку, что ты плохая мать?
— Не преувеличивай, — муж фыркнул. — Мама просто говорит правду. Она воспитала меня одна, без всяких нянь и помощников. И при этом работала на заводе полный день.
— Другое время, Андрей. Другие требования и к работе, и к воспитанию.
— Вот именно! — он почти кричал. — Сейчас у вас, женщин, всё на блюдечке — стиральные машины, мультиварки, доставка еды! А вы все равно ничего не успеваете! Потому что вам важнее карьера, салоны красоты и фитнес-клубы!
Вера молчала, чувствуя, как внутри нарастает отчаяние. Когда их брак успел превратиться в это? Когда они перестали быть союзниками и превратились в противников?
— Знаешь что, Андрей, — наконец произнесла она. — Приезжай домой. Поговорим лично. По телефону это бессмысленно.
— Конечно, — он хмыкнул. — Сбежать от разговора — твой любимый прием. Мама права — ты не умеешь решать проблемы.
Связь прервалась. Вера смотрела на погасший экран телефона, чувствуя странное онемение. Апатия — единственная защита, которую она могла себе позволить.
Утро началось с грохота на кухне. Вера выскочила из спальни в халате, встревоженно озираясь.
Людмила Николаевна методично выдвигала и захлопывала ящики кухонных шкафов, с металлическим звоном перебирая кастрюли.
— Что случилось? — Вера посмотрела на часы: шесть утра.
— Где нормальная кастрюля для борща? — свекровь даже не обернулась. — У вас что, нет трехлитровой кастрюли?
— Есть, в нижнем шкафу, — Вера потерла глаза. — Но сейчас шесть утра. Максим еще спит.
— Зато ты проснулась, — Людмила Николаевна наконец повернулась к ней. — А то спишь до последнего, потом ребенка в школу тащишь впопыхах, даже позавтракать нормально не успевает.
Вера сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
— Я встаю в шесть тридцать каждый день. Максим завтракает. Мы выходим без спешки.
— Ну да, ну да, — свекровь демонстративно закатила глаза. — Только почему-то, когда я здесь, вы оба вылетаете из дома, как ошпаренные. А твои «завтраки» — это хлопья с молоком. Разве это еда для растущего организма?
— Людмила Николаевна, — Вера старалась говорить спокойно. — Вы специально шумите в шесть утра, чтобы выразить свое недовольство?
— Я готовлю завтрак для внука! Нормальный завтрак — кашу, омлет! И обед ему в школу собираю. А то будет питаться этими… перекусами из пакетиков.
Из детской комнаты послышался плач. Максим, разбуженный грохотом кастрюль, стоял в дверях, растирая кулачками глаза.
— Мамочка, я не хочу вставать, — всхлипнул он. — Еще темно…
— Иди сюда, малыш, — Вера подхватила сына на руки. — Ты можешь еще поспать.
— Никаких «еще поспать»! — вмешалась свекровь. — Режим нарушать нельзя. Раз проснулся — значит подъем. Максим, иди умывайся, бабушка оладьи печет.
Мальчик вопросительно посмотрел на мать.
— Иди, — тихо сказала Вера. — Раз бабушка готовит оладьи…
Когда сын скрылся в ванной, она повернулась к свекрови:
— Вы не имеете права распоряжаться в моем доме и командовать моим ребенком.
— Твоим? — Людмила Николаевна прищурилась. — А я думала, он и Андрюшин тоже. Мой внук, между прочим. И я забочусь о нем, в отличие от некоторых. Ты даже не знаешь, что у него аллергия на клубнику!
— У Максима нет аллергии на клубнику, — Вера покачала головой. — Откуда вы это взяли?
— Вчера он съел клубничное желе и чесался потом! А ты даже не заметила!
— Он чесался, потому что вы переодели его в шерстяной свитер в апреле, — Вера сделала глубокий вдох. — Я прошу вас, Людмила Николаевна, не вмешиваться в воспитание Максима. Не подрывать мой авторитет.
— Какой еще авторитет? — свекровь всплеснула руками. — Ты его неделями не видишь! Авторитет надо зарабатывать присутствием, заботой! А не откупаться дорогими игрушками по выходным!
Вера почувствовала, как к горлу подступает ком. Самое ужасное — в словах свекрови была доля правды. Она действительно проводила с сыном меньше времени, чем хотелось бы. Но это не давало никому права обвинять ее в отсутствии любви и заботы.
— Я поговорю с Андреем, — сказала она, направляясь в спальню. — Это невыносимо.
— Конечно, жалуйся мужу на его мать! — крикнула вслед Людмила Николаевна. — Только учти — он меня знает всю жизнь, а тебя — десять лет. И кому он поверит, как думаешь?
На работе Вера машинально перебирала документы, не в силах сосредоточиться. Слова свекрови эхом отдавались в голове. Самое страшное — она начинала сомневаться в себе. Может, она действительно плохая мать? Может, права Людмила Николаевна, и современные женщины разучились быть настоящими хранительницами очага?
— Вера Александровна, — в кабинет заглянула секретарь. — К вам Павел Сергеевич.
Вера кивнула, приглашая начальника войти. Высокий мужчина с сединой на висках прошел к ее столу, сел напротив.
— Как продвигается проект для «Меркурия»? — он постучал пальцами по столешнице. — Клиент звонил, беспокоится о сроках.
— Все под контролем, — Вера выпрямила спину. — Презентация будет готова к среде, как и планировали.
— Отлично, — Павел Сергеевич улыбнулся. — Знаешь, совет директоров рассматривает твою кандидатуру на должность заместителя руководителя отдела. Если с «Меркурием» все пройдет гладко — считай, повышение у тебя в кармане.
Вера замерла. Повышение. То, к чему она стремилась последние три года. Больше ответственности, больше возможностей, больше денег… и еще меньше времени для семьи.
— Спасибо за доверие, — она сдержанно кивнула. — Я не подведу.
Когда начальник ушел, Вера уставилась в окно. Серое апрельское небо, моросящий дождь. Еще недавно новость о возможном повышении вызвала бы у нее восторг. Сейчас она ощущала только смутную тревогу.
Телефон завибрировал — сообщение от Андрея: «Не звони мне больше с истериками. Мама все рассказала. Поговорим, когда вернусь».
Вера перечитала сообщение трижды, пытаясь понять, что именно «рассказала» свекровь и почему ее утренний разговор с мужем превратился в «истерику».
Она отложила телефон и открыла ноутбук. Работа. Только работа сейчас имела смысл — понятная, структурированная, с четкими правилами. В отличие от семейной жизни, которая рассыпалась на глазах.
Домой Вера вернулась к семи вечера, готовая к очередному раунду обвинений. Но квартира встретила ее необычной тишиной.
— Максим? — она заглянула в детскую.
Сын сидел на кровати, поджав колени к груди, и смотрел в стену невидящим взглядом.
— Зайчонок, что случилось? — Вера присела рядом, обняла его за плечи. — Где бабушка?
— Ушла, — мальчик шмыгнул носом. — Сказала, что больше не может здесь находиться. Что ты ее выживаешь.
Вера похолодела.
— Когда она ушла? Давно?
— После обеда, — Максим вытер глаза рукавом. — Она сказала, что ты меня не любишь. Что настоящая мама не бросает ребенка одного. Что ты выбрала карьеру вместо меня.
Вера замерла, не веря своим ушам. Свекровь ушла, оставив шестилетнего ребенка одного на несколько часов, только чтобы доказать какую-то свою правоту?
— Максим, послушай, — она взяла сына за плечи, заглянула в глаза. — Бабушка сказала неправду. Я очень тебя люблю. Больше всего на свете. То, что я работаю, не значит, что я о тебе не забочусь.
— Но бабушка говорит, что раньше мамы сидели дома с детьми, — мальчик всхлипнул. — А сейчас все неправильно. Она говорит, что ты плохая жена для папы.
Вера почувствовала, как внутри закипает ярость. Одно дело — критиковать ее в лицо, и совсем другое — настраивать против нее собственного ребенка.
— Бабушка выросла в другое время, — она старалась говорить спокойно. — Тогда были другие правила. Но это не значит, что сейчас все плохо. Просто по-другому.
Она крепко обняла сына, вдыхая запах его волос, чувствуя, как колотится маленькое сердце.
— Я люблю тебя, слышишь? И папа тебя любит. И никогда не верь, если кто-то говорит обратное.
Вера достала телефон и набрала номер свекрови. Гудки шли, но трубку никто не брал. Она отправила сообщение: «Как вы могли оставить ребенка одного? Где вы?»
Ответ пришел через несколько минут: «Раз ты такая самостоятельная мать, справляйся сама. Я у подруги».
Вера набрала Андрея. На этот раз он ответил — голос звучал устало и раздраженно.
— Что еще?
— Твоя мать оставила Максима одного дома и ушла, — Вера старалась говорить сдержанно, но голос дрожал. — Шестилетнего ребенка, Андрей. Одного. На три часа.
Молчание на другом конце провода затянулось.
— Этого не может быть, — наконец произнес он. — Ты что-то путаешь.
— Спроси у своего сына, — Вера сжала кулак. — Или у своей матери. Она решила преподать мне урок, показать, каково это — когда ребенок остается без присмотра. Только вот рисковала она не своей репутацией, а безопасностью нашего сына.
— Я перезвоню, — коротко бросил Андрей и отключился.
Вера вернулась к Максиму, который уже задремал, свернувшись калачиком поверх одеяла. Она накрыла его пледом и тихо вышла из комнаты. На кухне обнаружилась записка, прижатая солонкой к столу:
«Раз ты считаешь себя такой хорошей матерью, справляйся сама. Сын звонил, сказал, что ты жаловалась на меня. Не думала, что ты опустишься до интриг. Я возвращаюсь домой. Андрюше придется выбирать между матерью и женой, которая его не уважает».
Вера скомкала записку и швырнула в мусорное ведро. Затем налила себе воды и выпила залпом. Руки дрожали от переполнявших ее эмоций — злости, страха, отчаяния.
Телефон зазвонил — на экране высветилось имя мужа.
— Я поговорил с мамой, — голос Андрея звучал странно. — Она говорит, что Максим сам попросил ее уйти, что хотел побыть один. Что она отсутствовала всего полчаса, сходила в аптеку.
— Она лжет, — Вера покачала головой. — Максим напуган. Он проплакал несколько часов. А в записке, которую она оставила, черным по белому написано, что она «уходит насовсем».
— Покажи мне эту записку.
— Я ее выбросила, — Вера поморщилась, понимая, как это звучит.
— Конечно, — в голосе мужа появились металлические нотки. — Как удобно. Знаешь, я уже не понимаю, кому верить. Мать говорит одно, ты — другое. Но я точно знаю, что она никогда не причинит вреда Максиму. А вот ты… Ты в последнее время какая-то нервная, издерганная. Может, тебе к врачу обратиться?
Вера молчала, оглушенная этими словами. Ее собственный муж не просто не верил ей — он считал ее психически неуравновешенной.
— Знаешь что, Андрей, — наконец произнесла она. — Возвращайся домой. Немедленно. Иначе я не ручаюсь за последствия.
— Это угроза? — он хмыкнул. — Вот видишь, о чем я говорю? Ты неадекватна!
— Это не угроза, — Вера сделала глубокий вдох. — Это ультиматум. Либо ты возвращаешься и разбираешься с ситуацией на месте, либо, когда ты вернешься через две недели, нас здесь уже не будет.
Она нажала отбой и выключила телефон. Затем прошла в спальню, достала чемодан и принялась методично складывать вещи — свои и Максима.
Людмила Николаевна появилась на пороге квартиры в девять утра — с поджатыми губами и сумкой через плечо.
— Я пришла забрать остальные вещи, — сухо сказала она, проходя в прихожую. — Андрюша сказал, что ты его выгоняешь.
— Я никого не выгоняю, — Вера скрестила руки на груди. — Но я не позволю превращать мой дом в поле боя, а моего сына — в заложника ваших представлений о материнстве.
— Ишь как заговорила, — свекровь прищурилась. — «Не позволю». А кто ты такая, чтобы позволять или не позволять? Выскочка, которая охомутала моего сына! Ты же ничего не умеешь — ни готовить, ни убираться, ни ребенка воспитывать!
— Я умею любить, — спокойно ответила Вера. — Своего мужа и своего сына. Без условий и требований соответствовать чьим-то стандартам.
— Любить? — Людмила Николаевна презрительно скривилась. — Любовь — это не розовые сопли и объятия по выходным. Любовь — это каждодневный труд, это жертвы, это ответственность! Это когда ты отказываешься от своих желаний ради семьи!
— Значит, мы по-разному понимаем любовь, — Вера пожала плечами. — И знаете что? Это нормально. Вы жили в своем времени, я — в своем. Вы воспитали сына так, как считали нужным. Позвольте и мне воспитывать своего.
— Чтобы он вырос таким же избалованным и безответственным, как все нынешние мужчины? — свекровь фыркнула. — Которые не могут гвоздь забить и деньги в семью принести?
— Андрей приносит деньги в семью, — Вера подняла бровь. — И гвозди забивает. Так что, видимо, не все так плохо с вашим воспитанием.
Людмила Николаевна осеклась, не ожидав такого поворота.
— Он у меня особенный, — наконец произнесла она. — Я всю жизнь ему отдала. Все силы. Все время. Отказывалась от личной жизни, от поездок, от новой одежды — лишь бы у него все было.
В голосе свекрови впервые прозвучала не злость, а боль — застарелая, глубокая боль женщины, чья жизнь прошла в бесконечном служении другим.
— И что вы получили взамен? — тихо спросила Вера.
Людмила Николаевна вскинула голову:
— Что?
— Что вы получили взамен? Счастье? Удовлетворение? Благодарность?
Свекровь молчала, сжав губы в тонкую линию.
— Вот именно, — кивнула Вера. — Ничего. Потому что жертвенность ради жертвенности не имеет смысла. Она порождает только горечь и обиду — у всех сторон. Вы обижены, что отдали всю жизнь сыну, а он «спасибо» не сказал. Андрей обижен, что вы попрекаете его своими жертвами. Я обижена, что вы требуете от меня повторить ваш путь. И так по кругу.
— Не смей меня учить! — Людмила Николаевна стукнула кулаком по стене. — Ты ничего не знаешь о жизни! О настоящих трудностях! О том, как это — одной тянуть ребенка, когда вокруг всё рушится!
— Знаете, в чем ваша проблема? — Вера подошла ближе, глядя свекрови прямо в глаза. — Вы считаете, что страдание — это медаль. Что тот, кто больше мучился, имеет право на особое отношение. На власть. На контроль над чужими жизнями.
— Да как ты…
— Но это не так, — Вера не дала ей договорить. — Страдание — это просто страдание. Не достижение. Не подвиг. И уж точно не пропуск в чужую жизнь. То, что вам было тяжело, не дает вам права делать тяжело другим.
Входная дверь открылась без предупреждения. На пороге стоял Андрей — осунувшийся, с залегшими под глазами тенями.
— Мама? Вера? Что здесь происходит?
Людмила Николаевна бросилась к сыну, обхватила его руками:
— Андрюшенька! Слава богу, ты приехал! Эта… эта женщина меня выгоняет! Унижает! Оскорбляет всё, что мне дорого!
Андрей растерянно посмотрел на жену:
— Вера?
— Она оставила вчера Максима одного, — Вера говорила ровно, без эмоций. — Шестилетнего ребенка. На три часа. Чтобы доказать, что я плохая мать.
— Неправда! — всхлипнула Людмила Николаевна. — Я отлучилась на полчаса! В аптеку!
— Спроси у сына, — Вера кивнула в сторону детской, где Максим, разбуженный громкими голосами, стоял в дверях с испуганным лицом.
Андрей присел перед сыном, обнял его:
— Максимка, привет, дружище. Скажи, бабушка вчера уходила?
Мальчик кивнул, машинально цепляясь за отцовскую куртку.
— Надолго?
— Не знаю, — Максим шмыгнул носом. — Сначала было светло, потом стало темно. Я боялся. Звонил тебе, но ты не брал трубку.
Андрей побледнел, выпрямился:
— Мама, это правда?
Людмила Николаевна поджала губы:
— Я хотела преподать ей урок! Чтобы она поняла, каково это — когда за ребенком некому присмотреть!
— Ты рисковала моим сыном, — в голосе Андрея зазвучала сталь. — Использовала его в своих играх.
— Какие игры, Андрюша? — свекровь всплеснула руками. — Я пытаюсь спасти твою семью! Эта женщина разрушает всё, что я в тебе воспитала! Превращает моего сына в подкаблучника! В тряпку!
— В человека, мама, — Андрей покачал головой. — В человека, который уважает свою жену. Который видит в ней равного партнера, а не прислугу. Который…
— Не смей! — Людмила Николаевна повысила голос. — Не смей становиться на ее сторону! Я твоя мать! Я тебя родила! Я всю жизнь тебе отдала!
— И не устаешь мне об этом напоминать, — горько усмехнулся Андрей. — Каждый раз, когда я делаю что-то не по-твоему. Каждый раз, когда проявляю самостоятельность. «Я всю жизнь тебе отдала» — как будто это вексель, который я обязан оплачивать вечным подчинением.
Людмила Николаевна застыла, пораженная словами сына. Затем медленно опустилась на стул, обхватив голову руками:
— Значит, вот как? Выбираешь ее?
— Я выбираю свою семью, мама, — Андрей положил руку на плечо жены. — Вера и Максим — моя семья. И я не позволю никому, даже тебе, разрушать то, что мы вместе строим.
— Тогда я ухожу, — Людмила Николаевна поднялась, расправила плечи. — Раз уж я здесь лишняя.
— Ты не лишняя, — устало произнес Андрей. — Ты моя мать. Я люблю тебя. Но я не позволю тебе контролировать мою жизнь. Не позволю тебе унижать мою жену. Не позволю использовать моего сына как оружие в твоей войне с современным миром.
Он подошел к матери, обнял ее за плечи:
— Поезжай домой. Отдохни. Подумай. Мы с Верой тоже подумаем. А потом встретимся и поговорим — спокойно, без взаимных обвинений. Как взрослые люди.
Людмила Николаевна молча высвободилась из его объятий, подхватила сумку и направилась к выходу. У двери обернулась:
— Ты еще пожалеешь об этом, Андрей. Когда твоя жена-карьеристка бросит тебя ради повышения. Когда твой сын вырастет маменькиным сынком, не способным постоять за себя. Тогда вспомнишь мои слова. Но будет поздно.
Дверь захлопнулась. В квартире повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов и далеким шумом улицы.
Вера смотрела на мужа, не зная, что сказать. Благодарность за поддержку смешивалась с горечью от того, что он приехал, только когда ситуация достигла критической точки. Что не верил ей, пока не услышал правду из уст сына.
— Пойду соберу ей вещи, — наконец произнесла она. — Такси уже должно подъехать.
— Я сам, — Андрей потер висок. — А ты побудь с Максимом. Ему сейчас нужна мама.
Он прошел в гостевую спальню, а Вера присела перед сыном, обняла его, вдыхая родной запах детских волос.
— Все хорошо, зайчонок. Все будет хорошо.
— Бабушка больше не приедет? — тихо спросил Максим.
Вера помедлила:
— Приедет. Но ненадолго. В гости.
— А жить с нами не будет?
— Нет, — Вера покачала головой. — Бабушка будет жить у себя дома.
Мальчик задумался, потом неожиданно спросил:
— А ты правда плохая мать?
Вера почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Слова свекрови все-таки пустили корни в душе ребенка.
— Нет, малыш, — она заглянула сыну в глаза. — Я не идеальная. Иногда я устаю. Иногда раздражаюсь. Иногда мне приходится работать, когда я хотела бы быть с тобой. Но я очень тебя люблю. И всё, что я делаю — я делаю для нас с тобой и папой.
Максим обхватил ее шею руками:
— Я тоже тебя люблю. И мне не нужна другая мама.
Когда такси с Людмилой Николаевной уехало, Андрей вернулся в квартиру. Вера стояла у окна, глядя на серое апрельское небо.
— Почему ты не сказал мне, что приезжаешь? — спросила она, не оборачиваясь.
— Хотел сделать сюрприз, — Андрей подошел ближе. — А получилось… вот так.
— Ты ей веришь? — Вера повернулась к мужу. — До сих пор веришь, что я преувеличиваю? Что с твоей матерью все в порядке?
Андрей покачал головой:
— Нет. Теперь не верю. Но пойми… это моя мать. Единственный близкий человек, который у меня был, пока я не встретил тебя. Она действительно многим жертвовала ради меня. Действительно тянула нас одна.
— Я понимаю, — Вера кивнула. — Но это не дает ей права разрушать наш брак. Манипулировать тобой. Настраивать против меня собственного сына.
— Я знаю, — Андрей тяжело вздохнул. — Просто… ей тяжело принять, что времена изменились. Что женщины больше не обязаны жертвовать всем ради семьи. Что у них есть выбор.
— У нее тоже был выбор, — тихо сказала Вера. — Она выбрала жертвенность. И теперь ждет за это компенсации — в виде права распоряжаться твоей жизнью. Нашей жизнью.
Андрей молчал, глядя в пол. Затем поднял взгляд:
— Знаешь, я все время думал, что должен быть благодарным сыном. Что обязан отплатить ей за всё, что она сделала. И только сейчас понимаю, что лучшая благодарность — это жить своей жизнью. Строить свою семью. По своим правилам.
Вера кивнула. Она не питала иллюзий — этот конфликт не разрешился окончательно. Людмила Николаевна не сдастся так просто. Будут еще слезы, обвинения, манипуляции. Будут звонки с жалобами на здоровье, намеки на одиночество, попытки вызвать чувство вины.
Но сегодня они сделали первый шаг к независимости. К жизни на своих условиях. К построению семьи без оглядки на чужие представления о том, как «должно быть».
— Я варю самый паршивый борщ в мире, — вдруг сказала Вера.
— Зато ты лучший маркетолог в городе, — Андрей улыбнулся. — И отличная мать. И потрясающая жена. Просто борщ — не твой конёк.
— Знаешь, что забавно? — Вера покачала головой. — Твоя мать права в одном — мне действительно сложно совмещать карьеру и семью. Действительно не хватает времени на всё. Но она не права в главном — решение не в том, чтобы вернуться к патриархальной модели, где женщина сидит дома, а мужчина зарабатывает.
— А в чём? — Андрей поднял бровь.
— В равном партнерстве, — Вера пожала плечами. — В разделении обязанностей. В поддержке друг друга. В отказе от перфекционизма и вечного чувства вины. В том, чтобы не пытаться быть идеальными родителями, а быть просто любящими. Не пытаться выстроить идеальный быт, а создать дом, где всем комфортно.
Андрей обнял жену, прижал к себе:
— Когда ты говоришь такие умные вещи, я понимаю, почему женился на тебе, а не на какой-нибудь отличнице по домоводству.
Вера хмыкнула:
— Но ты же понимаешь, что нам придется многое менять? Что я не смогу тянуть всё сама? Что тебе придется больше включаться в быт и воспитание Максима?
— Понимаю, — кивнул Андрей. — И я готов. Пора становиться взрослым, самостоятельным мужчиной. Без оглядки на мамины рецепты жизни.
Из кухни донесся звон бьющейся посуды и испуганный возглас Максима. Вера и Андрей переглянулись и, не сговариваясь, бросились на звук.
Начиналась их новая жизнь — без свекрови за спиной, но и без иллюзий о том, что всё наладится само собой. Жизнь, в которой придется каждый день отстаивать право быть собой. Право на свои ошибки и свои победы. Право строить семью по своим правилам.
И пусть Людмила Николаевна считает, что «в её время всё было лучше». Её время прошло. Наступило время Веры, Андрея и Максима. Их жизни. Их выбора. Их дома.
