Вот он, тот самый вечер, который до сих пор стоит у меня перед глазами, как будто я переживаю его снова и снова. Душный августовский воздух, тягучий, словно густой сироп, казалось, давил на грудь, высасывая последние остатки терпения. Мы сидели в гостиной у свёкров, где даже воздух был пропитан запахом их давно минувшего величия и застарелых обид. Старая мебель, помпезные, но облезшие шторы — всё говорило о временах, когда Сергей был для них не просто сыном, а единственным наследником какой-то мифической золотой жилы. И эта жила, похоже, теперь была я.
Я – Наталья. И мне тогда, кажется, только исполнилось пятьдесят два, но я чувствовала себя на все семьдесят, не меньше. Уставшая, опустошенная, загнанная в угол. Всю жизнь я привыкла сама за себя отвечать. Скромная семья, без излишеств, но с крепкими принципами: «Работай – и всё будет». И я работала. Бухгалтером – дотошным, внимательным к каждой копейке. Но даже мои бухгалтерские навыки не могли справиться с бездонной бочкой под названием «финансовые потребности Галины Петровны и Ивана Семёновича».
Серёжа… Мой Серёжа. Единственный их сынок, драгоценный, неповторимый. С детства родители за него всё решали, а его, Сережина, задача была одна — только бы угодить. Он и вырос таким – блестящий специалист в своей области, а вот в жизни, в отношениях с мамой… там он был потерянный мальчик. Вечный конфликт между мной и его родителями, а он, мой муж, где-то посередине, разрываемый на части. И от этого я страдала, и он, не сомневаюсь, тоже. Но страдали мы вдвоём, а деньги всё равно уплывали им.
В тот вечер все начиналось, как обычно. Сергей, как всегда, попытался «разрулить» ситуацию, хотя по его лицу было видно, что ему стыдно. Свёкры же, как два ворона на жердочке, расправили перья. Галина Петровна, прижимая платок к виску — извечный, проверенный трюк — затянула свою песню:
— Серёженька, сыночек, как же мы устали! Вот вчера Иван Семёнович совсем приболел, давление скачет… А наша дача — ты посмотри! Ей же ремонт нужен, совсем разваливается! — Она смотрела на него жалобными глазами, полными праведного негодования. Ивана Семёновича и правда немного колотило, но я-то знала – его бы поколотило еще сильнее, если бы он не получил желаемого. Обычно он был пассивен, этакий молчаливый страж, но мамины слова поддерживал всей своей хрупкой натурой.
Сергей помялся, почесал затылок. Я видела, как он пытается найти слова, как мучительно ищет компромисс. Но разве возможен компромисс с теми, кто не знает границ?
— Мама, мы же месяц назад вам окна поменяли… И крышу отремонтировали весной. А в прошлую субботу новую газонокосилку купили!
— Что?! Ты, Серёжа, забыл, кто тебя вырастил? Ты нашими жертвами попрекаешь? — тут же взвилась Галина Петровна. Ее платок резко отлетел в сторону, глаза вспыхнули недобрым огнем. — Мы на тебя, единственного сыночка, всю жизнь положили! С тобой по всем больницам пробегали, когда ты маленький был! Кормили, одевали, вот тебе образование дали… А теперь ты нам, старым, отработавшим своё, копейки считаешь?!
Ох, эти «копейки»! Когда речь шла о миллионах, они всё равно называли их «копейками». За годы нашего брака с Сергеем мы потратили на них целое состояние. Сначала это были небольшие суммы – на лекарства, на новые ботинки. Потом «помощь» росла, как снежный ком. Дача их требовала вечных вложений – то теплицу, то бассейн. К слову, бассейн был заброшен уже через год. Но деньги на его постройку ушли наши.
Новая машина для Ивана Семёновича – видите ли, ему на старой «позорно» ездить. И куда же он на ней ездил? До ближайшего магазина. А нам приходилось ездить на нашей старенькой, которую Сергей планировал поменять. Но разве он мог отказать маме?
Я молчала, стиснув зубы. Мои кулаки под столом сжимались так сильно, что ногти впивались в ладони. Я чувствовала, как внутри меня что-то натягивается, как струна, готовая порваться. Меня колотило – от несправедливости, от бессилия, от злости. Спина начала ныть, привычная реакция на стресс. А тут ещё этот их последний «каприз»…
Галина Петровна, почувствовав, что ее монолог не вызывает достаточно сочувствия, перешла к главному.
— А ещё, Серёженька, мы же хотели… — она картинно вздохнула, — Мы же так мечтали в Железноводск съездить! Нужен санаторий, у меня же сердце совсем никуда! Доктор говорит – только горы, только чистый воздух! А где ж нам взять на это деньги, сынок? Ведь пенсия наша… — она махнула рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
Железноводск! Не простой, а самый дорогой санаторий, где, по слухам, лечилась вся московская богема. Они уже выбирали номера по каталогам, обсуждая, какой будет с видом на горы, а какой на озеро. А мы с Сергеем последний раз были в отпуске на даче у моих родителей, да и то, за свой счёт. О каком-то Железноводске мы могли только мечтать, а тут они, видите ли, «устали».
Я не выдержала. Что-то во мне, до этого момента терпеливо молчавшее, вдруг взорвалось. Голос, наверное, дрожал. Я не узнавала его. Он был чужим, резким, пронзительным.
— Я вашу семейку больше содержать не буду, хватит с меня! — Я поднялась из-за стола. Меня трясло, но я заставляла себя стоять прямо, чтобы не показать свою слабость. Лица Галины Петровны и Ивана Семёновича… их нужно было видеть! Они замерли. В их глазах смешались шок, недоверие и неприкрытая, первобытная злость. Вот как замирают осы, когда ты разорил их гнездо. — Свёкры настолько обнаглели, что мне ничего другого не оставалось! Вы, Галина Петровна, считаете, что Сергей вам должен до конца своих дней? А как же его семья? Наша семья?!
Сергей вскочил, бледный как полотно.
— Наташа! Что ты такое говоришь?! Мама!
— Я говорю правду, Серёжа! Правду, которую ты боишься сказать своим родителям! Мы не банкомат! Мы не обязаны оплачивать все их прихоти! — Я повернулась к Галине Петровне, которая уже начала оседать на диван, схватившись за сердце. Я видела эту игру уже тысячу раз. И она меня не трогала. Не сейчас. — Хватит симулировать, Галина Петровна! Вы прекрасно себя чувствуете, когда вам что-то надо! И сердце у вас болит ровно до того момента, пока вам не купишь новую дублёнку или не оплатишь очередную блажь!
Дальше всё было как в тумане. Крик. Истерика Галины Петровны, которая уже не изображала, а по-настоящему билась в припадке – от возмущения, от того, что её разоблачили. Иван Семёнович начал что-то невнятное бормотать, размахивая руками. Сергей метался между нами, пытаясь успокоить то одну, то другую. Он был жалок в своей беспомощности. Это было зрелище, которое убивало мою любовь.
— Отбиваешь сына от матери! — сквозь слёзы выла Галина Петровна. — Неблагодарная! Как я мечтала о такой невестке, чтобы она о нас, стариках, заботилась! А ты… ты ничтожество!
— Я не ничтожество! Я его жена! И его дети – это его семья, а не бесконечная дойная корова для ваших прихотей! — Я чувствовала, как злость придает мне сил. Я выбежала из этой душной квартиры, Сергей рванул за мной.
Дома разразилась вторая волна скандала. Сергей пытался меня успокоить, но его слова только подливали масла в огонь.
— Наташа, ну как ты могла! Это же моя мать! Ей плохо!
— Плохо? Ей плохо от того, что её схема не сработала! А тебе не плохо, когда мы последние копейки отдаем на их очередную прихоть, а сами с тобой ходим в одной и той же одежде годами?! Когда мы мечтали о новой машине, а она у них, понимаешь?!
— Это родители, Наташа! Они меня вырастили!
— И что теперь? Они тебя вырастили, а я теперь должна быть их финансовой нянькой?! Хватит, Сергей! Я больше не могу. Либо ты выбираешь, либо… — Я замолчала, но мы оба поняли, что я имела в виду. — Либо мы расстанемся. Я устала быть твоим щитом в этой войне!
Эти слова повисли в воздухе, словно ледяные осколки. Я видела боль в его глазах, но и решимость в моих была не меньшей. Неужели он не понимает, что я уже на грани? На грани развода, на грани нервного срыва, на грани того, чтобы просто сбежать.
Следующие недели стали для меня адом. Телефон Галины Петровны раскалился докрасна. Она названивала Сергею по двадцать раз на дню. То у нее сердце прихватит, то голова закружится. Она угрожала «умереть от горя», если он не примет ее сторону. Звонки поступали и от дальних родственников, которые, наслушавшись Галины Петровны, начинали увещевать Серёжу: «Как ты мог позволить этой своей… невестке, так себя вести с родной матерью?!» Мне было плевать на их мнение. Я больше не хотела быть «хорошей».
Самое страшное было то, что Сергей поддался. Я это почувствовала. Он стал нервным, раздражительным, избегал моего взгляда. Однажды я заметила, что он тайком снимает крупную сумму денег с нашего общего счета. Я молчала, но сердце сжималось от предчувствия. И оно меня не обмануло. Спустя пару дней я случайно увидела выписку с его банковской карты. Крупный перевод на счёт Ивана Семёновича.
Меня словно кипятком обдало. Мой Серёжа! Он предал меня, предал наши договоренности. Он снова пошёл у них на поводу. Скрысил! Это слово вертелось у меня в голове, обжигая. Я зашла в спальню, где Сергей что-то смотрел в телефоне.
— Ты отдал им деньги? — Голос мой был холодным, словно лёд.
Он вздрогнул, телефон выскользнул из рук.
— Наташ… Я… они…
— Они что? Пригрозили смертью? Проклятьем? — Я подошла ближе, чувствуя, как трясутся руки. — Я просила тебя выбрать, Серёжа! Я просила тебя защитить нашу семью! А ты… Ты что делаешь?! Ты подло делаешь это за моей спиной! За моей спиной, Сергей!
Он пытался оправдываться, что-то мямлил про «больное сердце» матери, про «давление отца». Но для меня это были лишь пустые слова. Я почувствовала, что между нами выросла пропасть. Такая глубокая, что мне казалось – мосты сожжены.
— Знаешь что? Я так больше не могу, — я села на кровать, чувствуя, как силы покидают меня. — Я так устала от этого всего. У меня нет сил. Забирай свои вещи и поезжай к маме. Раз ей так плохо без твоей финансовой поддержки, значит, она нуждается в тебе больше, чем я.
— Наташа, ты что говоришь?! Ты предлагаешь мне уйти?!
— Я предлагаю тебе сделать выбор, которого ты так долго избегал. Ты – или они. У меня больше нет сил делить тебя с теми, кто только высасывает из нас жизнь.
Он не ушёл в тот же вечер. Но я видела, как он мучается. Наше молчание было громче любых криков. Я начала искать выход. Перетрясла все старые выписки, собрала чеки, которые когда-то наивно хранила. Составила таблицу, в которой аккуратно, по-бухгалтерски, посчитала каждую копейку, ушедшую на содержание свёкров за последние пять лет. Сумма вышла астрономическая. От неё у меня защимило сердце. Мы могли бы купить себе дачу! Или поехать в кругосветное путешествие! Или просто откладывать на достойную старость. А вместо этого…
Я записалась на консультацию к юристу. Он посмотрел на мои таблицы, покачал головой.
— Дело непростое, Наталья Андреевна. У нас нет закона, который обязывал бы взрослых детей содержать родителей, если те не являются нетрудоспособными и нуждающимися. А по вашим расчётам, они отнюдь не бедствуют. Но доказать это, если они будут все отрицать, будет трудно.
— А что, если у них есть накопления? — наивно спросила я.
Юрист лишь пожимал плечами. — Если они их прячут, то только сам Сергей сможет это обнаружить. А до тех пор – только через суд, если вы готовы на такой шаг.
Суд. Идти в суд против родителей мужа? Это был крайний вариант. Я не хотела окончательно разрывать отношения, не хотела, чтобы Сергей чувствовал себя между молотом и наковальней. Я хотела, чтобы он сам понял.
Я стала больше работать. Искала новые возможности, чтобы увеличить свой доход. Не ради того, чтобы снова кому-то что-то отдать, а чтобы чувствовать себя крепче, независимее. Мысли о разводе не покидали меня. Я знала, что смогу выжить одна, что справлюсь. Но я любила Сергея. И я хотела верить, что в нем еще есть тот человек, которого я полюбила — сильный, справедливый, тот, кто готов был меня защищать.
Переломный момент наступил неожиданно. Однажды Сергей пришел домой поздно, бледный и какой-то опустошенный. Он сразу прошел на кухню, налил себе воды.
— Наташа… — Он даже не мог смотреть мне в глаза. — Я был у родителей.
Я приготовилась к очередной порции жалоб и обвинений. Но то, что он сказал, заставило меня вздрогнуть.
— Я случайно… случайно услышал их разговор, — он сделал глубокий вдох, будто пытался набраться воздуха. — Они не знали, что я дома. Я зашёл забрать кое-что. Галина Петровна говорила Ивану Семёновичу… они подсчитывали свои… свои сбережения.
Я замерла. Сердце у меня заколотилось, но уже не от страха или злости, а от предчувствия.
— Они говорили, сколько ещё надо «вытянуть» из нас. Говорили, что эта «стерва» Наташка, то есть я, — он посмотрел на меня с виноватой гримасой, — почти испортила им план покупки новой машины. Они сказали, что у них достаточно, чтобы хватило на пару лет роскоши, если они будут брать по пятьдесят тысяч ежемесячно. Но им хочется больше. И они ещё жаловались, что им приходится так «изворачиваться», чтобы мы не догадались.
На моих глазах выступили слёзы, но это были слёзы не от обиды, а от осознания. От того, что Сергей наконец-то увидел всё сам. Увидел то, о чем я говорила ему годами. Услышал! Не от меня, а от них самих.
Сергей тяжело опустился на стул.
— Наташа… — Его голос дрогнул. — Я… я такой дурак. Как я мог… как я мог не видеть этого раньше? Ты ведь всё время мне говорила… А я… я просто…
Он был опустошен. Мне стало его по-настоящему жаль. Жаль не того слабого мальчика, которым он был, а взрослого мужчину, который только что столкнулся с жестокой правдой о своих самых близких людях.
— Что будем делать, Серёжа? — спросила я мягко, понимая, что сейчас он нуждается не в упреках, а в поддержке.
Он поднял на меня глаза, полные решимости, какой я не видела в нём очень давно.
— Мы с ними поговорим. Завтра же. Втроём. И ты… ты будешь со мной. Это будет наш разговор. Наш.
Утро следующего дня. Я чувствовала напряжение в воздухе, густое, как предгрозовые тучи. Галина Петровна сидела на диване, Иван Семёнович – рядом. Их лица были скучающими и одновременно предвкушающими. Они ждали, что Сергей «поговорит» со мной, вразумит меня, и все вернется на круги своя. Они не знали, какая буря надвигалась.
Сергей начал. Голос у него был твердый, хоть и с заметным внутренним напряжением.
— Мама, папа, нам нужно серьёзно поговорить. О нашей семье. И о том, что происходит с деньгами.
Галина Петровна фыркнула.
— А что происходит? У тебя жена с ума сошла! Яблоко раздора она…
— Нет, мама. Никто не сошёл с ума. А вот про деньги… Я знаю о ваших накоплениях.
Слова повисли в воздухе. В глазах Галины Петровны промелькнула паника, Иван Семёнович вздрогнул. Они попытались отмахнуться, сказать, что это ерунда, но Сергей не дал им и слова сказать.
— Не надо, мама. Я всё слышал. И я всё понял. Я больше не буду безоговорочно оплачивать все ваши запросы. Это неправильно. Это несправедливо по отношению к моей жене, к нашей семье.
Галина Петровна вскочила. Её лицо исказилось.
— Предатель! — завопила она. — Сын! Ты смеешь говорить такое своей матери?! Я прокляну тебя! Я тебе больше не мать! Ты променял меня на эту… эту змею!
Слова, словно отравленные стрелы, летели в мою сторону. Но я держалась. Стояла рядом с Сергеем, чувствуя, как его рука нашла мою и крепко сжала. Впервые он стоял за меня. Впервые он не отступал.
— Мама! — голос Сергея зазвучал с новой силой. Это был голос взрослого мужчины, который наконец-то скинул оковы инфантильности. — Хватит! Это наш с Наташей дом, и мы будем жить по своим правилам. Я не отказываюсь от вас. Но и вы должны понять. Мы будем оплачивать ваши коммунальные услуги, мы будем покупать вам необходимые лекарства. Но не будет больше никаких роскошных поездок, никаких новых машин и никакого ремонта дачи за наш счёт, пока у вас самих есть свои средства! И если вы это не примете… Если вы не научитесь быть самостоятельными… то мы больше не сможем общаться. Я не позволю вам разрушить мою семью.
Это был удар ниже пояса для Галины Петровны. Её истерика усилилась. Она схватилась за сердце, закатила глаза, но Сергей даже не пошевельнулся, чтобы подбежать к ней. Он смотрел на неё с болью, но и с какой-то новой, незнакомой мне, твердостью.
— Мы взрослые люди, мама. И ты, и папа. И нам нужно научиться уважать друг друга. Это – моя семья, и я буду её защищать.
Иван Семёнович, молчавший до этого, вдруг подал голос.
— Галя, успокойся. Сынок прав… Нам ведь хватит…
Именно эти слова, сказанные его всегда покорным мужем, заставили Галину Петровну ненадолго прийти в себя. Она резко замолчала, словно её батарейки сели. Она посмотрела на Ивана Семёновича, потом на Сергея, потом на меня. В её взгляде читалась смесь обиды, поражения и, возможно, впервые – страха. Страха потерять единственного сына, который, похоже, вырос и перестал быть марионеткой в её руках.
Мы не остались там долго. Мы развернулись и ушли. Оставили их в шоке, в их обшарпанной гостиной, среди их мнимого величия и реальных, наконец-то разоблаченных, сбережений.
После этого дня многое изменилось. Не сразу, конечно. Галина Петровна ещё несколько недель пыталась манипулировать. Звонила Серёже, жаловалась на жизнь, намекала на свою немощь. Но Сергей стал другим. Твёрдым. Он отвечал: «Мама, у вас есть свои накопления. Пользуйтесь ими. А мы вам поможем тем, чем обещали.» Он даже начал ей говорить о том, что она могла бы найти себе какое-то занятие – например, записаться на курсы для пенсионеров, или заняться своим огородом на даче, раз она так любит дачу. Эти разговоры, конечно, были непростыми. Но он держался.
Свёкры, хоть и с огромным трудом, но начали смиряться. Манипуляции стали реже, а их интенсивность заметно снизилась. Они поняли: или так, или совсем ничего. Галина Петровна даже пару раз звонила мне, не с упрёками, а с вопросами о том, как лучше вырастить рассаду. Мелочь, но для меня это было как целый мир!
Что касается нас с Сергеем… Мы пережили что-то вроде второго медового месяца. Наша любовь, которая была погребена под горами чужих проблем и требований, наконец-то задышала. Мы стали настоящими партнёрами. Мы научились слышать друг друга, доверять друг другу, и, главное, защищать друг друга.
Впервые за много лет мы начали откладывать деньги не на их прихоти, а на нашу собственную мечту. Сергей купил большой глобус и повесил его в гостиной. Мы вместе изучали карты, мечтая о том, куда поедем, когда наконец-то скопим достаточно. Испания? Италия? Или, может быть, вообще кругосветка? Наши старые, изъеденные молью, мечты снова ожили.
Осенью мы поехали на выходные в соседний городок. Просто так, спонтанно. Гуляли по старинным улочкам, держались за руки, смеялись. Смех был такой легкий, беззаботный, какой я не слышала от нас очень давно. И Серёжа, мой Серёжа, выглядел таким счастливым! Словно с его плеч свалилась тяжелейшая ноша, которую он нес всю свою жизнь.
Он стал настоящим взрослым мужчиной. А я… Я наконец-то почувствовала себя свободной. Свободной от вины, от обид, от чужих ожиданий. И теперь я знала: нет ничего важнее своих личных границ и своего собственного, семейного, счастья. Ничего.
