— Нина Сергеевна, вы же понимаете, что так дальше продолжаться не может, — голос заведующей поликлиникой звучал с плохо скрываемым раздражением. — Пациенты жалуются.
Нина машинально поправила воротничок белого халата и посмотрела в окно кабинета. Февральский ветер гонял по больничному двору редкие снежинки. Тридцать два года в медицине, и вот теперь…
— Елена Викторовна, но ведь результаты говорят сами за себя. У меня самый низкий процент осложнений в отделении.
— Зато самый высокий процент жалоб на грубость и… как бы это помягче сказать… несовременный подход к пациентам, — заведующая демонстративно открыла папку с документами. — Вот, почитайте сами: «Отказывается выписывать больничный», «Грубо общается», «Не идет навстречу просьбам пациентов»… И это только за последний месяц!
Нина почувствовала, как к горлу подступает горячий ком обиды. Тридцать два года она лечила людей, не жалея себя, часами просиживала над историями болезней, приходила по первому звонку, когда требовалась консультация. А теперь оказывается, что все это неправильно.
— Давайте начистоту, — продолжала заведующая. — Времена изменились. Сейчас пациент — это клиент. Он всегда прав. Нужно быть… как это сейчас говорят… клиентоориентированными. А вы все по старинке — режим, процедуры, никаких поблажек.
В висках застучало от подступающего давления. «Клиентоориентированность». Это слово резало слух не хуже скрежета ногтей по стеклу. Когда это врачи стали обслугой? Когда лечение превратилось в услугу?
— Елена Викторовна, но ведь…
— Нина Сергеевна, — перебила заведующая. — У вас есть выбор. Либо вы меняете свой подход к работе, либо… В общем, подумайте. Даю вам время до конца недели.
Выйдя из кабинета, Нина медленно побрела по коридору. Пациенты и медсестры старательно отводили глаза. Новость о предстоящем «разговоре» с заведующей уже облетела все отделение.
В ординаторской было пусто — самое время обеденного перерыва. Нина тяжело опустилась на старый скрипучий стул. Сорок пять лет назад она впервые переступила порог медицинского института. Тогда все было по-другому. Учили не только лечить, но и отвечать за свои решения. Быть принципиальным. Не идти на поводу.
Телефон в кармане халата завибрировал. «Мам, ты сегодня на ночное?» — писала дочь Маша.
«Нет, сегодня до шести», — ответила Нина.
«Тогда я заеду. Надо поговорить».
Сердце тревожно екнуло. Когда дочь говорила таким тоном, это не предвещало ничего хорошего.
Остаток рабочего дня прошел как в тумане. Нина механически осматривала пациентов, выписывала рецепты, делала назначения. В голове крутились слова заведующей. «Клиентоориентированность». «Времена изменились». «Подумайте до конца недели».
Маша ждала у выхода из поликлиники, нервно постукивая каблуком по обледенелому асфальту. В свои сорок два она была копией молодой Нины — те же темные волосы, тот же упрямый подбородок, тот же характер.
— Мам, поехали ко мне? Сварю кофе, поговорим.
В машине молчали. Маша сосредоточенно вела по заснеженным улицам, Нина смотрела в окно на спешащих куда-то людей. Каждый со своими проблемами, со своей болью. Раньше врач был тем, кто помогал эту боль преодолеть. А теперь… теперь врач — это поставщик услуг.
Квартира у Маши была небольшая, но уютная. На кухне пахло корицей — дочь любила добавлять ее в кофе.
— Мам, — Маша поставила перед матерью чашку. — Мне нужен твой совет. И… пожалуйста, не начинай сразу критиковать, ладно?
Нина напряглась. Такое вступление не предвещало ничего хорошего.
— Мы с Игорем решили развестись.
Чашка звякнула о блюдце чуть громче, чем следовало. Пятнадцать лет брака. Двое детей — Сашка в девятом классе, Алинка в шестом.
— Что случилось?
— Ничего не случилось, мам. Просто… просто мы больше не можем так жить. Все эти годы мы пытались сохранить видимость семьи ради детей. Но дети растут. Они же все видят, все понимают.
Нина вспомнила, как познакомилась с Игорем. Он пришел свататься — серьезный, в костюме, с букетом. Говорил правильные слова. Обещал беречь Машу, заботиться о ней. А теперь…
— И что дальше? — голос звучал глухо.
— Я нашла квартиру. Недалеко от школы, где учатся дети. Игорь не против — он сам хочет начать новую жизнь.
— С кем останутся дети?
— Со мной. Но Игорь будет их навещать, помогать финансово. Все цивилизованно, мам.
«Цивилизованно». Еще одно модное слово, от которого сводило зубы.
— А ты подумала, каково им будет? Бегать между двумя домами, делить праздники — к папе или к маме?
— Мам, — в голосе Маши зазвенело раздражение. — Я же просила — не критиковать сразу! Думаешь, мне легко? Думаешь, я не перебрала все варианты? Но так будет лучше для всех.
— Лучше? — Нина поднялась из-за стола. — Лучше — это когда семья вместе. Когда проблемы решают, а не убегают от них. Когда…
— Господи, мама! — Маша всплеснула руками. — Ты как будто застряла в прошлом веке! Сейчас другое время! Люди не обязаны всю жизнь мучиться только потому, что когда-то дали друг другу какие-то обещания!
«Другое время». Опять эти слова. Как будто с приходом нового времени изменились базовые человеческие ценности.
— Я просто хочу быть счастливой, мам. Неужели это так сложно понять?
Нина медленно опустилась обратно на стул. Перед глазами всплыла картина тридцатилетней давности: она сама, молодая, сидит на кухне у своей матери и говорит почти те же слова. Тогда она тоже хотела развестись. Тоже считала, что имеет право на счастье. Но мать отговорила. «Подумай о ребенке», — сказала она. И Нина послушалась. Прожила с мужем еще пятнадцать лет, пока сердечный приступ не забрал его.
Была ли она счастлива все эти годы? Нет. Но был дом, была семья, была стабильность. Маша выросла в полной семье. Разве этого мало?
— Мам? — голос дочери вырвал из воспоминаний. — Скажи что-нибудь.
— А что ты хочешь услышать? Благословения на развод? Одобрения того, что ты рушишь семью?
— Я хочу поддержки! Понимания! Того, что обычно ждут от матери!
— А мои внуки? Они тоже ждут от тебя понимания? Поддержки? Или ты думаешь, что они обрадуются новости о разводе?
Маша вскочила со стула.
— Знаешь что? Зря я затеяла этот разговор. Ты всегда была такой — правильной до зубовного скрежета. Все по правилам, все по уставу. Никаких компромиссов, никакого снисхождения к человеческим слабостям.
— То есть любовь к детям — это теперь слабость? — Нина тоже поднялась. — Верность своим обещаниям — это пережиток прошлого?
— Господи, да при чем тут дети? Они первые скажут спасибо, когда перестанут жить в атмосфере вечного напряжения! Когда не надо будет делать вид, что у нас все хорошо!
— Конечно, — горько усмехнулась Нина. — Сейчас же так модно — «быть честным с собой». Только почему-то эта честность всегда за чей-то счет.
В кухне повисла тяжелая тишина. За окном сгущались сумерки, на улице зажглись фонари. Где-то вдалеке сигналили машины.
— Я вызову такси, — наконец сказала Нина. — Спасибо за кофе.
— Мам…
— Нет, Маша. Ты права — зря затеяла этот разговор. Ты все уже решила. Зачем спрашивать совета, если не собираешься его слушать?
Домой Нина приехала около девяти. В пустой квартире было холодно и неуютно. Раньше, когда был жив муж, всегда горел свет, пахло ужином. Теперь только тишина и темнота.
Телефон снова завибрировал. На этот раз писала коллега, Вера Павловна: «Как прошел разговор с заведующей?»
«Как обычно. Требует меняться».
«Может, и правда стоит немного… приспособиться?»
Нина отложила телефон, не ответив. Приспособиться. Изменить подход. Пойти навстречу современным требованиям. Все советуют одно и то же.
Утро началось с неприятного сюрприза. В регистратуре сообщили, что первым пациентом записан Виктор Андреевич Смирнов — тот самый, который накануне написал жалобу.
— Доброе утро, Нина Сергеевна, — он вошел в кабинет, излучая самоуверенность. — Как я понимаю, вы уже в курсе моего обращения к руководству?
— В курсе, — сухо ответила Нина. — Присаживайтесь. Что вас беспокоит?
— Меня беспокоит ваше отношение к пациентам. Вы отказываетесь выписывать больничный, хотя прекрасно видите мое состояние.
Нина посмотрела в карту. Легкое ОРВИ, температура 37.1, общий анализ крови в норме.
— Виктор Андреевич, согласно протоколу, при таких показателях…
— Вот! — он торжествующе поднял палец. — Вот об этом я и говорил в жалобе. Вы все про какие-то протоколы, а я вам про человеческий подход. У меня важный проект на работе, мне нужно хотя бы пару дней, чтобы восстановиться.
— То есть вы хотите, чтобы я оформила вам больничный без медицинских показаний?
— Я хочу, чтобы вы проявили понимание! Сейчас везде пишут про индивидуальный подход к клиенту…
— Пациенту, — поправила Нина.
— Что?
— Не к клиенту, а к пациенту. Я врач, а не продавец услуг.
Смирнов покраснел от злости.
— Вот из-за таких, как вы, наша медицина до сих пор в каменном веке! — он повысил голос. — Я буду жаловаться дальше! Выше! До министерства дойду!
— Это ваше право, — спокойно ответила Нина. — А мой долг — лечить людей в соответствии с медицинскими показаниями, а не их желаниями.
Когда за Смирновым закрылась дверь, Нина почувствовала, как дрожат руки. Ещё один гвоздь в крышку гроба её карьеры. Ещё одна жалоба в копилку недовольных.
День тянулся бесконечно. Пациент за пациентом, диагноз за диагнозом. Некоторые действительно больны, другие просто хотят внимания или больничный. А ведь раньше к врачу шли только с серьёзными проблемами. Теперь любой насморк — повод требовать больничный.
Вечером, когда Нина собиралась домой, в кабинет заглянула медсестра Танечка — молоденькая девочка, только после медучилища.
— Нина Сергеевна, можно к вам?
— Заходи, — Нина устало улыбнулась.
— Я слышала про разговор с заведующей… — Таня замялась. — И хотела сказать… Вы не переживайте. Пациенты вас уважают. Настоящие пациенты, которые болеют по-настоящему.
На глаза навернулись слезы. Господи, докатилась — расклеилась перед девчонкой, которая годится ей в дочери.
— Спасибо, Танюша. Иди домой, поздно уже.
Дома ждало сообщение от Маши: «Мам, прости за вчерашнее. Может, поужинаем вместе? С детьми?»
Нина долго смотрела на экран телефона. С одной стороны, обида ещё не прошла. С другой — внуков не видела уже две недели.
«Хорошо. Завтра в семь?»
«Договорились. Я приготовлю твой любимый пирог».
Пирог. Как будто пирогом можно заглушить боль от разрушенной семьи.
Ночью Нина долго не могла уснуть. Мысли крутились вокруг разговора с заведующей, угрозы увольнения, Машиного развода. Всё рушится. Всё, во что она верила, чему учили её родители, её учителя — всё это теперь считается устаревшим, ненужным.
Утро началось с неожиданного звонка. Звонила старая пациентка, Анна Михайловна.
— Ниночка, миленькая, помоги! Совсем плохо Валере…
Валера — её сын, сорок пять лет, гипертоник. Нина лечила его уже много лет.
— Что случилось?
— Давление скачет, голова кружится. Я «скорую» вызвала, а они говорят — всё в пределах нормы, оставили дома. А ему хуже и хуже…
— Адрес тот же?
— Да, родненькая. Пятый этаж…
— Сейчас приеду.
Это было нарушением всех современных правил. Врач не должен ездить по домам просто так, без направления. Не должен заниматься пациентами в неурочное время. Не должен…
Но через полчаса Нина уже поднималась на пятый этаж старой пятиэтажки. Анна Михайловна встретила её со слезами:
— Ниночка, спасительница…
Валера лежал в маленькой комнате, бледный, с испариной на лбу. Одного взгляда на него хватило, чтобы понять — дело серьёзное.
— Быстро «скорую»! — скомандовала Нина. — Только теперь вызывайте как инсульт. Я диктую симптомы…
Через час Валеру уже везли в больницу. Предынсультное состояние, успели вовремя. Если бы она не приехала, если бы положилась на протоколы и правила…
— Спасибо, — прошептала Анна Михайловна, провожая Нину. — Я не знаю, что бы мы без вас…
— Всё будет хорошо. Держите меня в курсе.
По дороге на работу Нина думала о том, как изменилась медицина за эти годы. Раньше все друг друга знали — врачи, пациенты, их семьи. Знали, кому можно позвонить среди ночи, кто поможет, подскажет. Теперь всё по записи, по регламенту, по протоколу…
В поликлинике её ждала заведующая.
— Нина Сергеевна, вы понимаете, что нарушили все возможные правила? Выезд на дом без оформления, вмешательство в работу скорой помощи…
— Елена Викторовна, — перебила Нина. — Я спасла человека. Разве не в этом наша работа?
— Ваша работа — соблюдать правила! А если бы что-то пошло не так? Кто бы отвечал?
— Я бы и отвечала. Как отвечала все эти тридцать два года.
В кабинете повисла тяжёлая тишина.
— У вас есть заявление об уходе? — наконец спросила заведующая.
— Есть. — Нина достала из сумки заранее подготовленный конверт. — Я всё решила. Не могу я быть… клиентоориентированной.
Вечером приехала Маша с детьми. Алинка сразу бросилась обниматься:
— Бабуль, а правда, что ты больше не будешь работать?
Новости в маленьком городе разлетаются быстро.
— Правда, солнышко.
— И что теперь будешь делать?
— Буду с вами время проводить. Если родители разрешат.
Маша, накрывавшая на стол, замерла.
— Мам… ты из-за меня решила уволиться?
— Нет, дочка. Из-за себя. Знаешь, я тут думала о том, что ты сказала — про честность с собой. Ты права. Надо быть честной. Я не могу работать по-новому. Не хочу. И мучить себя не буду.
Сашка, до этого молчавший, вдруг сказал:
— А мы с папой тоже решили быть честными. Я ему сказал, что не хочу, чтобы он уходил. И Алинка не хочет.
Маша побледнела:
— Сынок, мы же обсуждали…
— Да, обсуждали! А ты нас слушала? По-настоящему слушала?
Нина смотрела на внука и видела в нем себя — ту же принципиальность, то же неумение молчать, когда считаешь что-то неправильным.
— Мам, — Маша присела рядом с Ниной. — Ты была права. Насчет детей. Насчет того, что нельзя рушить семью просто потому, что стало трудно.
— И что ты решила?
— Мы с Игорем… попробуем еще раз. Сходим к семейному психологу. Ради детей.
Нина почувствовала, как внутри что-то отпускает. Не всё потеряно. Не всё разрушено.
— А ты, бабуль? — спросила Алинка. — Что будешь делать на пенсии?
— Буду лечить людей, солнышко. Только по-другому. Знаешь, сколько наших соседей нуждается в помощи? Баба Валя с третьего этажа, дед Петя с первого… Им тоже нужен врач. Настоящий. Который придет не потому, что положено, а потому что человеку плохо.
Маша обняла мать:
— Знаешь, мам… Может, это и правильно. Быть верным себе. Своим принципам. Даже если весь мир говорит, что ты не права.
