Квартира Константина Германовича и Ксении Петровны дышала стабильным достатком.
Паркет блестел, тяжелые дорогие шторы скрывали окна гостиной, из которой открывался вид на ухоженный парк с прудом.
Глава семьи руководил отделом в крупной компании. Его жена работала главным бухгалтером.
Супруги обновляли машины каждые три года. Отпуски проводили на лучших курортах Европы. Одевались дорого и со вкусом.
Однако их единственная дочь Кира, хоть и жила в атмосфере благополучия, но пользоваться им не могла.
Родители держали ее в рамках строгой экономии, чтобы девочка не выросла избалованной.
Среди богатого убранства комнат игрушки Киры выглядели, как насмешка.
Однажды на Новый год, когда девочке исполнилось шесть, под елкой лежал большой, ярко раскрашенный кукольный домик.
Кира, затаив дыхание, подбежала к нему. Но восторг сменился горьким разочарованием, едва она прикоснулась к игрушке.
Пластмасса была тонкой, хлипкой, края острыми. Куклы внутри были не гнущимися красавицами, а уродливыми фигурками с нарисованными глазами и примитивной одеждой из дешевой ткани. Мебель ломалась от легкого нажатия.
– Мама, папа, смотрите, у куклы ножка отломалась! – чуть не плача, девочка протянула обломок матери.
Ксения Петровна, поправляя дорогой шелковый шарф на ее, невольно поморщилась.
– Кирочка, не драматизируй. Это же просто игрушка. Надо аккуратнее. Дорогие куклы – для избалованных детей, которые не ценят вещи. Ты же у нас умная девочка, понимаешь? – нравоучительным тоном ответила она.
Константин Германович, не отрывая глаз от новогоднего обращения по телевизору, решил вмешаться в беседу.
– Главное – функциональность. Поиграла и хватит. Излишества развращают, – добавил он своим ровным начальственным тоном.
Дни рождения тоже не были исключением. Родители экономили на всем, на чем только можно было и нельзя.
Вместо пышного торта из кондитерской с кремовыми розами и нежным бисквитом на столе появлялся плоский, темно-коричневый корж, купленный в ближайшем гастрономе по скидке.
Он пах не ванилью, а чем-то приторно-химическим, был сухим и жестким. Вилка с трудом пробивала засахаренную поверхность.
– Мама, а можно… как в прошлом году у Кати? С клубникой и белым кремом? – робко спросила Кира на свой восьмой день рождения, глядя на очередное произведение кулинарного искусства.
Ксения Петровна налила себе кофе в изысканную фарфоровую чашку и сделала первый глоток.
Она решила не пробовать торт, а насладиться шоколадным пирожным с орехами, который купила себе еще вчера.
– Доченька, милая, это же сплошные красители и сахар! Наш торт – полезнее. И зачем переплачивать за воздух? Ты же не капризная принцесса, правда? – с наигранным весельем ответила мать.
Объяснение выглядело издевательством, особенно учитывая тот факт, что Ксения Петровна сама ела не полезное лакомство, а — дорогое пирожное.
Апофеозом подобного воспитания и борьбы с баловством стало лето, когда Кире исполнилось двенадцать.
Она знала, что родители собираются в Сочи. Мечтала о море, о горячем песке, о новых впечатлениях.
За неделю до отъезда, за ужином, Ксения Петровна завела разговор о поездке.
– Доченька, мы с папой решили, что в этот раз тебе будет лучше пожить у бабушки. Море для твоего возраста – нагрузка, акклиматизация, да и нам, честно говоря, нужен полноценный отдых без лишних хлопот, – неожиданно заявила мать.
– Но я же обещала быть тихой! Я все буду делать, что скажете! Я хочу с вами! – голос девочки задрожал, на глазах выступили слезы.
Константин Германович отложил вилку в сторону. Его взгляд стал ледяным и строгим.
– Капризы неуместны, Кира. Решение принято. Бабушке будет приятно твое общество. А мы… мы работаем не покладая рук и заслужили отдых без детских вопросов и нужд, – раздраженно произнес отец.
В итоге они уехали на море одни, без дочери. Кира провела два долгих месяца в деревне у бабушки Нади, смотря старый телевизор и слушая, как соседские старушки взахлеб хвалятся своими внуками.
Родители вернулись загорелые, отдохнувшие, с чемоданами, полными новых вещей для себя и сувениров для коллег. Для Алисы у них был маленький целлофановый пакетик.
– Держи, доченька, сувенир! – улыбнулась мать, протягивая пластмассовый брелок в виде дельфина, купленного, вероятно, за копейки на пляже.
Девочка молча взяла его. Он был легким, пустым внутри, как и ее чувства в тот момент. Что-то в душе окончательно затвердело и покрылось ледяной коркой.
*****
Годы прошли. Кира выросла. Окончила институт, нашла хорошую работу, сняла маленькую квартиру.
Она не стремилась к роскоши, но ценила комфорт и качество – то, чего была лишена в детстве.
Родители же сошли с дистанции. Пенсии оказались куда скромнее их прежних зарплат, а денег на старость они не отложили.
Просторная квартира стала им в тягость, а здоровье начало предательски сдавать.
Ксения Петровна мучилась от гипертонии и болей в суставах, Константин Германович тяжело дышал даже после подъема на второй этаж.
Однажды воскресным днем Кира, как обычно, привезла им пакет с продуктами: дешевые макароны, эконом-пакет гречки, молоко самой бюджетной марки, несколько яблок и морковь.
Родители сидели за кухонным столом. Мать ковыряла ложкой недорогой йогурт, который дочь купила по акции «два по цене одного». Отец мрачно жевал бутерброд с дешевой докторской колбасой.
– Кирочка… – заискивающе проговорила Ксения Петровна. – Мы тут с папой консультировались у врача… Кардиолога. Он рекомендует нам санаторий. Специализированный, в Кисловодске. Там грязи, ванны, массажи… Для сосудов, для сердца…
Кира, не торопясь, допивала чай. Она знала, к чему клонит мать.
– Очень нужно, доченька, – добавил Константин Германович, стараясь придать голосу прежнюю начальственную интонацию. – Возраст, понимаешь. Здоровье – это главная инвестиция в будущее.
– Дорого, – невозмутимо отрезала дочь.
Она отломала кусок самого простого песочного печенья, которое купила по акции.
– Ну, мы понимаем, конечно… – поспешно произнесла мать. – Но… у нас небольшие пенсии… Ты же знаешь, как это важно. Может, ты смогла бы помочь? Хотя бы немного? Мы столько в тебя вложили…
Последняя фраза повисла в воздухе тяжелым, несправедливым грузом. Вложили…
Вложились в дешевые игрушки, сухой торт, унижение и ощущение собственной ненужности.
Перед глазами Киры встало пыльное окно бабушкиной избы и дешевый блеск брелка в виде дельфина.
Она подняла взгляд на родителей. Их морщинистые лица выражали ожидание и скрытую тревогу. Они ждали, что дочь наконец-то оправдает их надежды.
– Санаторий в Кисловодске – это роскошь, папа, – насмешливо проговорила девушка, глядя Константину Германовича прямо в глаза. – Как те дорогие игрушки, которые вы считали излишеством. Как отдых на море, который был мне не нужен в двенадцать лет.
Она сделала паузу на несколько секунд, чтобы до родителей дошел смысл ее слов.
– Я оплачу вам курс необходимых лекарств. Тех, что прописал врач. Не гомеопатию, а реальные таблетки от давления, для суставов, для сердца. И буду привозить продукты раз в неделю. Базовые. Молоко, хлеб, крупы, сезонные овощи и фрукты. Мясо – курицу или недорогую говядину. Как вы меня учили – практично, рационально, без излишеств. Чтобы не избаловать, – ухмыльнулась дочь.
Наступила тишина. Ксения Петровна побледнела, ее губы задрожали.
– Кира! Это же… это совсем другое дело! – возмущено произнесла она, в глазах мелькнул испуг и обида. – Нам нужно лечение! Отдых! А не просто таблетки и… и эта гречка!
– Это – необходимый минимум, мама, – невозмутимо ответила Кира. – Точно такой же минимум, который вы считали достаточным для меня. Мой дешевый игрушечный набор посуды, который был функционален, но недолговечен. Мой засахаренный торт, который, по твоему мнению, был полезен. Мое лето в деревне, пока вы отдыхали на море. Я просто следую вашему примеру. Вашей жизненной философии.
Она взяла сумку и, встав из-за стола, холодным тоном произнесла:
– Лекарства и продукты привезу в среду. Весь необходимый минимум.
Она вышла из кухни, не оглядываясь. За ее спиной повисло гробовое растерянное молчание, нарушаемое только тяжелым дыханием Константина Германовича.
Алиса прошла по знакомой гостиной мимо дорогих, но чужих ей теперь вещей, и закрыла за собой тяжелую входную дверь.
На улице она сделала глубокий вдох. В горле стоял ком, а в груди кипела смесь гнева, боли и освобождения.
Детские обиды были острыми, как осколки дешевой пластмассы. Но стыда не было.
Она не мстила им. Она просто возвращала их собственные поступки. Пусть теперь их же принципы обернуться против них.
Теперь Кира была зрелой женщиной, платившей по счетам родителям столько, сколько считала нужным — ровно столько, сколько они в нее вложили.
