Грязь чавкала под ногами, забиваясь в трещины старых ботинок. Андрей шагал по размытой дождем дороге, втянув голову в плечи и сгорбившись под тяжестью рюкзака. Серое октябрьское небо давило, будто собиралось рухнуть на землю. В кармане потрепанной куртки лежало письмо — конверт, истончившийся от частого перечитывания.
— Чтоб тебя! — выругался он, поскользнувшись на очередной кочке.
Деревня показалась внезапно: деревянные домишки, покосившиеся заборы, запах дыма из печных труб. Пятнадцать лет он не был здесь. Пятнадцать лет настойчиво вычеркивал из памяти это место. А теперь вернулся — пятидесятидвухлетний, с проседью в волосах и морщинами, прорезавшими некогда гладкое лицо.
Возле крайнего дома копошилась древняя старуха, сгребая палой листвой. Андрей остановился, переводя дыхание.
— Здравствуйте. Не подскажете, где тут дом Веры Петровны Кругловой?
Старуха подняла голову. Блеклые глаза уставились на него с неожиданной цепкостью.
— А, блудный сын вернулся, — проскрипела она. — До смерти матери решил объявиться? Похвально, похвально…
Андрей стиснул зубы. Узнала, значит. В деревне всегда так: помнят всё и всех, хоть тридцать лет пройдет.
— Вниз по улице, пятый дом. Крыша зеленая, — добавила старуха и отвернулась, продолжив сгребать листья.
Дом выглядел меньше, чем сохранился в памяти. Зеленая крыша выцвела, краска на ставнях облупилась. Андрей толкнул калитку, которая отозвалась протяжным скрипом.
Навстречу вышла женщина лет сорока.
— Татьяна, — предположил он.
— А ты, стало быть, Андрей, — она скрестила руки на груди. — Явился.
В голосе не было ни удивления, ни радости, лишь констатация факта. Сестра изменилась до неузнаваемости. Он помнил тоненькую девчонку с косичками, а перед ним стояла крепкая, немного грузная женщина с усталым взглядом.
— Как она?
— А как ты думаешь? — Татьяна сдвинула брови. — Третий инсульт. Врачи говорят, дней пять осталось, может, неделя.
— Я могу войти?
— Дом пока еще её, — пожала плечами сестра, отступая в сторону.
В сенях пахло травами и лекарствами. Андрей снял ботинки, прошел в горницу — и замер на пороге. На кровати, укрытая лоскутным одеялом, лежала высохшая старуха — тень той, кого он помнил матерью. Возле кровати дремала на стуле девушка.
— Ульяна, — тихо позвала Татьяна, — разбуди бабушку. Гость пришел.
Девушка вздрогнула, открыла глаза. Взгляд — острый, оценивающий — скользнул по Андрею. В этом взгляде он узнал себя, хотя никогда прежде не видел эту девушку. Его племянница. Дочь Татьяны.
Ульяна наклонилась к старухе, что-то прошептала. Веки Веры Петровны дрогнули, приоткрылись. Глаза — все еще ясные, глубокие — уставились на Андрея.
— Вот, — сказала Татьяна, — брат твой приехал. Доволен, Андрюша? Успел?
В её словах был яд, копившийся годами. Андрей мог понять это. У Татьяны были все основания ненавидеть его.
— Оставь нас, — голос матери был тих, но в нем звучала привычная властность. — Выйдите все.
Татьяна хмыкнула, но спорить не стала. Кивнула дочери, и они вышли.
Андрей опустился на стул возле кровати. Молчание длилось, тяжелое и неловкое.
— Зачем приехал? — наконец спросила мать. — Дом делить будешь?
— Нет, — он покачал головой. — Мне дом не нужен.
— А что тогда? Совесть замучила перед смертью моей?
Он не ответил. Что тут скажешь? Да, мучила. И давно мучила, только признаваться в этом не хотелось.
Вера Петровна тяжело вздохнула.
— Что ж, молчишь… Всегда молчун был. В отца.
Она закрыла глаза, и на минуту Андрею показалось, что она уснула. Но она заговорила снова:
— Знаешь, сколько раз я проклинала тебя? Сколько ночей не спала, гадая, куда ты пропал? Жив ли? А когда начал письма слать — пустые, холодные, без обратного адреса — еще хуже стало.
— Я не мог вернуться, — тихо сказал Андрей.
— Не мог или не хотел? — она открыла глаза, и в них читался вызов.
Как и пятнадцать лет назад, во время их последнего разговора. Тогда он хлопнул дверью. Сейчас сидел, сгорбившись на неудобном стуле.
— Я боялся, — признался он.
Это была правда, хоть и не вся. Он боялся вернуться в дом, где каждый угол напоминал об отце. Боялся встретиться с собой — прежним. Боялся увидеть в глазах матери то, что видел сейчас — понимание и прощение. Которого он не заслуживал.
— Ладно, — выдохнула Вера Петровна. — Приехал и приехал. Теперь послушай, что скажу. Времени у меня мало.
Она закашлялась, и Андрей подал ей стакан воды со столика. Руки у матери тряслись, и он придержал стакан, пока она пила.
— Открой верхний ящик комода, — велела она, когда приступ кашля прошел.
Андрей встал, подошел к старому комоду, выдвинул ящик. Внутри лежали какие-то бумаги, фотографии, письма.
— Шкатулка там должна быть, — сказала мать. — Деревянная, резная.
Он нашел шкатулку — небольшую, черного дерева, с затейливой резьбой. Поднес матери.
— Открой, — сказала она.
Внутри лежал ключ. Старый, почерневший от времени.
— Это ключ от сарая за домом твоего отца. От того дома, что тебе от него достался. Там, в сарае, под половицей, твой отец спрятал кое-что. Он мне перед смертью сказал, чтобы тебе передала, когда время придет.
— Какого отца? — не понял Андрей. — Мой отец умер, когда мне было шесть.
Вера Петровна слабо улыбнулась.
— Твой названый отец, Михаил, да, умер рано. А настоящий твой отец, Степан Хрумов, умер пять лет назад. Дом тебе завещал. Я тебе писала, да ты, видать, не получил.
Андрей почувствовал, как холодеет спина. Степан Хрумов? Тот самый угрюмый человек, что жил на отшибе деревни? Тот, кого деревенские считали не то колдуном, не то просто сумасшедшим?
— Что за бред? — он покачал головой. — Я сын Михаила Круглова.
— Нет, — мать смотрела ему прямо в глаза. — Ты сын Степана. Я не хотела, чтобы ты знал. Боялась, что сбежишь к нему, к чужому человеку. А ты все равно сбежал, только дальше.
— Почему ты говоришь мне это сейчас?
— Потому что срок вышел, — просто ответила она. — Степан просил, чтобы я передала тебе, когда мне стукнет семьдесят пять. Вот, исполняю последнюю его волю.
Андрей смотрел на ключ в своей ладони. Маленький кусочек металла, а сколько вопросов вызывал…
— Я не верю, — упрямо сказал он.
— Твое дело, — мать прикрыла глаза. — Только дом того гляди снесут. Без хозяина-то стоит, разрушается. А там, говорят, дорогу новую проложить хотят.
Она замолчала, дыхание её стало тяжелым, неровным.
— Отдохни, — Андрей поднялся. — Я приду позже.
Выйдя из комнаты, он обнаружил Татьяну и Ульяну на кухне. Они пили чай, и разговор явно оборвался с его появлением.
— Ну что, наговорились? — спросила Татьяна, не скрывая неприязни.
— Она устала, — ответил Андрей. — Скажи, это правда? Про Степана Хрумова?
Татьяна едва заметно вздрогнула, затем пожала плечами.
— А, и до этого добрались… Да, правда. Все в деревне знали, только ты один не догадывался. Вы же как две капли воды похожи были.
— Почему ты мне никогда не говорила?
— А зачем? — она отхлебнула чай. — Ты и так от нас бегал, как от чумных. Узнал бы правду, совсем бы пропал.
— Мама, — вмешалась Ульяна, — не начинай.
— А что «не начинай»? — Татьяна грохнула чашкой о стол. — Пятнадцать лет ни слуху, ни духу. Мать одна, как перст. Я замужем, своя семья, свои заботы. А он — нате вам, явился, герой!
— Я посылал деньги, — тихо сказал Андрей.
— Деньги! — фыркнула Татьяна. — Матери нужен был сын, а не подачки твои!
Андрей промолчал. Что тут возразишь? Сестра была права. Во всем права.
— Где этот дом? — спросил он, меняя тему. — Дом Хрумова?
— На краю деревни, за оврагом, — ответила Ульяна, встретив недовольный взгляд матери. — Я могу показать.
— Не вздумай! — воскликнула Татьяна. — Нечего тебе туда ходить.
— Мам, мне двадцать два года, — спокойно заметила Ульяна. — Я сама решаю, куда мне ходить.
В этой фразе Андрей снова узнал себя — то же упрямство, та же независимость. Татьяна это тоже заметила, потому что поджала губы и отвернулась.
— Как хотите, — бросила она. — Только к ужину вернитесь. Я не собираюсь вас ждать.
Они шли по раскисшей от дождя дороге. Ульяна уверенно вела его через деревню, здороваясь с редкими встречными. На девушку смотрели с любопытством, на Андрея — с неприязнью. Новости в деревне разносятся быстро.
— Давно тут не был? — спросила Ульяна.
— Пятнадцать лет.
— А я родилась через год после твоего отъезда, — она искоса взглянула на него. — Мама много о тебе рассказывала. Не очень хорошего.
— Могу представить, — усмехнулся Андрей.
— Бабушка тоже рассказывала. У неё другая версия.
Они замолчали. Миновали центр деревни с магазином и полуразрушенным клубом, свернули на боковую дорогу, ведущую к оврагу.
— Почему ты уехал? — спросила вдруг Ульяна.
Андрей помедлил с ответом.
— Было сложно, — наконец, сказал он. — Мы с матерью… у нас были разные взгляды на жизнь.
— И из-за этого ты пятнадцать лет не приезжал?
— Не только, — он посмотрел вдаль, туда, где виднелись очертания старого дома. — Я думал, что смогу начать с чистого листа. Где-нибудь, где меня никто не знает.
— И как, получилось?
Он покачал головой.
— Нет. Прошлое всегда догоняет.
Дом Степана Хрумова стоял на отшибе — старый, но крепкий сруб, с провалившейся местами крышей. Вокруг разросся бурьян, забор покосился. Было видно, что здесь давно никто не жил.
— Жуткое место, — заметила Ульяна. — Мы детьми боялись сюда ходить. Говорили, что тут призрак старика Хрумова бродит.
— И ты верила?
— Конечно, нет, — она фыркнула. — Но место все равно странное. Старик был… необычным.
— В каком смысле?
— Говорили, что он знал что-то. Умел что-то. Лечил людей, предсказывал будущее. Не знаю, правда это или деревенские байки.
Андрей подошел к калитке, толкнул её. Петли заскрипели, но калитка открылась. Они прошли по заросшей тропинке к дому.
Сарай обнаружился за домом — маленькая постройка из почерневших от времени досок. Замок на двери проржавел, но ключ подошел.
Внутри пахло пылью и старым деревом. Луч света из маленького окошка под крышей осветил груды хлама — старые инструменты, какие-то ящики, доски.
— Что мы ищем? — спросила Ульяна.
— Мать сказала, что-то под половицей.
Они принялись осматривать пол. Доски были старые, но крепкие. Ульяна отодвинула какой-то ящик и вскрикнула:
— Смотри! Тут одна доска не такая, как все.
Действительно, среди потемневших от времени половиц одна выделялась — чуть светлее, с вырезанным узором по краю. Андрей опустился на колени, попытался поддеть доску отверткой, подобранной среди инструментов. Половица подалась не сразу, но когда поддалась, открыла небольшой тайник.
Внутри лежала шкатулка, похожая на ту, что хранилась у матери, только побольше. Андрей достал её, отряхнул от пыли.
— Открывай, — прошептала Ульяна, заглядывая через плечо.
Крышка поддалась с трудом. Внутри лежала толстая тетрадь в кожаном переплете и маленький сверток, обернутый в тряпицу.
Андрей развернул тряпицу. На ладонь выпал медальон — старинный, на тяжелой цепочке, с выгравированным символом, напоминавшим сплетенные ветви дерева.
— Красивый, — Ульяна протянула руку, но не коснулась медальона. — Можно?
Андрей кивнул, и она осторожно взяла медальон, рассматривая его на свету.
— Странный узор, — заметила она. — Никогда такого не видела.
Андрей открыл тетрадь. Страницы были заполнены мелким, четким почерком. Заголовок на первой странице гласил: «Дневник Степана Хрумова».
— Что там? — спросила Ульяна, возвращая медальон.
— Похоже на дневник, — Андрей пролистал несколько страниц. — Нужно будет прочитать на спокойную голову.
Он спрятал медальон и тетрадь обратно в шкатулку, поднялся с колен.
— Пойдем, скоро стемнеет. Татьяна будет беспокоиться.
Ульяна кивнула, и они вышли из сарая. Андрей запер дверь, спрятал ключ в карман.
На обратном пути они молчали, каждый погруженный в свои мысли. Уже у калитки дома Веры Петровны Ульяна вдруг спросила:
— Ты останешься? Ну, в деревне?
Андрей помедлил с ответом.
— Не знаю. Пока не решил.
Ночью Андрей читал дневник при свете настольной лампы, устроившись в маленькой комнатке, которую выделила ему Татьяна. Записи Степана Хрумова начинались издалека — с его молодости, с встречи с Верой, матерью Андрея.
Оказывается, они были знакомы еще до её брака с Михаилом Кругловым. Любили друг друга, но родители Веры были против — считали Степана странным, неподходящим. А тут еще и Михаил — работящий, из хорошей семьи. Степан уехал из деревни, а когда вернулся, Вера уже была замужем, ждала ребенка от Михаила.
А потом Михаил погиб — нелепая случайность на лесозаготовках. Вера осталась вдовой с двумя маленькими детьми. Степан пришел на помощь, поначалу просто как друг. А потом…
Андрей читал, и перед его глазами разворачивалась история, о которой он не имел ни малейшего представления. История любви, которую скрывали ото всех. История его рождения.
Степан писал, что они с Верой решили сохранить их отношения в тайне — ради детей, ради памяти Михаила, которого в деревне уважали. Андрей родился, и все считали его сыном погибшего Михаила — мало ли, может, Вера была беременна до его смерти. А Степан наблюдал за сыном издалека, лишь изредка встречаясь с Верой.
Но не только об этом были записи в дневнике. Степан писал о странных снах, о видениях, которые преследовали его. О способностях, которые он обнаружил в себе — предчувствовать беду, находить пропавшие вещи, лечить некоторые болезни прикосновением рук.
И о том, что Андрей, его сын, унаследовал эти способности.
«Мальчик не знает, но я вижу в нем задатки, — писал Степан. — Он чувствителен к тому, что другие не замечают. Однажды он найдет потерянное кольцо соседки — просто указал на место в саду, где оно лежало неделю. Сказал, что оно ‘звало’ его. Вера испугалась, запретила ему говорить о таких вещах».
Андрей закрыл дневник, откинулся на спинку стула. В памяти всплыл этот случай — ему было лет пять, и он действительно нашел кольцо, которое все искали. Просто знал, где оно, словно видел его сквозь землю. Мать тогда странно посмотрела на него, и больше они об этом не говорили.
Он вспомнил и другие случаи — как безошибочно находил грибные места в лесу, как предчувствовал грозу задолго до первых туч, как угадывал, кто придет в гости, еще до стука в дверь.
Мелочи, на которые он не обращал внимания. Совпадения, говорил он себе. Но что, если это было нечто большее?
Андрей достал медальон, рассмотрел его внимательнее. Символ, похожий на сплетенные ветви, был выгравирован с обеих сторон. Медальон открывался, и внутри обнаружилась маленькая фотография — молодые мужчина и женщина. Степан и Вера, понял Андрей. Его настоящие родители.
Он долго смотрел на фотографию, пытаясь увидеть в лицах что-то знакомое, родное. Затем закрыл медальон, завернул его обратно в тряпицу и убрал вместе с дневником в шкатулку.
Было далеко за полночь, когда он наконец лег спать, но сон не шел. В голове крутились обрывки прочитанного, обрывки воспоминаний.
Под утро его разбудил громкий стук в дверь.
— Андрей! — голос Татьяны дрожал. — Просыпайся!
Он вскочил, распахнул дверь. Сестра стояла перед ним, бледная, с красными от слез глазами.
— Мама умерла, — сказала она. — Час назад. Во сне.
Похороны прошли на третий день. Деревенские собрались проводить Веру Петровну в последний путь — она была уважаемой женщиной, всю жизнь проработала в местной школе, многие были её учениками.
Андрей стоял у свежевырытой могилы, слушая заупокойные молитвы, и чувствовал странное оцепенение. Не было ни слез, ни отчаяния — лишь тихая, глубокая печаль. И чувство вины, которое, казалось, никогда не отпустит его.
После похорон все собрались за поминальным столом в доме Веры Петровны. Андрей сидел рядом с Татьяной, которая механически подкладывала еду на тарелки гостям и почти не притрагивалась к своей. Ульяна помогала ей, тихо переговариваясь с односельчанами.
Когда все разошлись, брат с сестрой остались одни на кухне. Татьяна молча мыла посуду, Андрей вытирал.
— Что теперь будешь делать? — спросила она, не глядя на него.
— Не знаю, — честно ответил он. — Нужно решить с домом.
— Этим? — она кивнула на стены вокруг.
— И этим тоже. И тем, что достался от Степана.
Татьяна поставила тарелку на стол, посмотрела на брата.
— Знаешь, я всегда злилась на тебя, — сказала она. — Считала, что ты бросил нас с матерью. Но сейчас думаю, может, оно и к лучшему. Тебе было тесно здесь.
Андрей удивленно взглянул на сестру. Это было почти примирение.
— Спасибо, — тихо сказал он.
— Не за что, — она снова взялась за посуду. — Так что с домами?
— Этот дом теперь твой, — сказал Андрей. — Мать наверняка тебе завещала.
— Завещала, — кивнула Татьяна. — А что с домом Хрумова?
— Не знаю. Нужно разобраться с бумагами. Может, удастся продать.
— Продать? — она удивленно приподняла брови. — Да кому он нужен, развалюха на отшибе?
— Земля может представлять ценность. Ты сама говорила, там дорогу хотят провести.
— А, это слухи, — отмахнулась Татьяна. — Каждый год говорят, что дорогу проложат, а воз и ныне там.
Они замолчали. За окном начинало темнеть.
— Ты надолго здесь? — спросила Татьяна.
— На неделю, наверное. Нужно с документами разобраться.
— Оставайся, сколько нужно, — сказала она, и Андрей заметил, что в её голосе уже не было прежней неприязни.
Следующие дни прошли в хлопотах. Андрей разбирался с наследством, оформлял документы, приводил в порядок бумаги. Оказалось, что дом Степана Хрумова действительно был завещан ему, и теперь предстояло решить, что с ним делать.
Вечерами он читал дневник, погружаясь всё глубже в историю своего настоящего отца. Степан описывал свои видения, свои странные способности — и то, как он пытался их развить, понять их природу.
«Дар этот в нашем роду давно, — писал он. — Мой дед обладал им, и его отец тоже. Не все получают его, лишь избранные. Я надеюсь, что Андрей унаследовал его, но боюсь, что без правильного обучения дар может угаснуть или обернуться против него».
Были в дневнике и практические записи — некие упражнения для развития чувствительности, медитации для контроля видений. Андрей пробовал некоторые из этих упражнений, чувствуя себя немного глупо — взрослый мужчина, сидящий с закрытыми глазами и пытающийся «почувствовать энергию» вокруг себя. Но странным образом кое-что получалось — или ему казалось, что получалось.
На пятый день пребывания в деревне, сидя вечером на крыльце дома Степана — он понемногу приводил его в порядок — Андрей увидел приближающуюся фигуру. Ульяна.
— Не помешаю? — спросила она, остановившись у калитки.
— Нет, конечно, — он жестом пригласил её присесть рядом. — Что-то случилось?
— Ничего, — она пожала плечами. — Просто интересно стало, что ты тут делаешь. Мать думает, ты дом к продаже готовишь.
— Возможно, — уклончиво ответил Андрей.
Ульяна с любопытством огляделась.
— А что внутри? Никогда не была в этом доме.
— Хочешь посмотреть?
Она кивнула, и они вошли в дом. Внутри было пыльно, но на удивление чисто. Старая мебель, потертые половики, закопченная печь. В углу — иконы с почерневшими от времени ликами. На столе — стопка книг, которые Андрей нашел на чердаке. Старинные, в кожаных переплетах.
— Жутковато тут, — заметила Ульяна, проводя пальцем по корешку верхней книги. — «Травник лекарственный», — прочитала она. — Он что, лечил людей?
— Похоже на то, — кивнул Андрей. — В деревне его считали знахарем.
— А ты? — она внимательно посмотрела на него. — Ты что-нибудь такое умеешь?
Вопрос застал врасплох. Андрей задумался. Всю жизнь он старательно игнорировал свои странные «предчувствия», списывал их на случайность, на богатое воображение. Но сейчас, читая дневник Степана, он начал задаваться вопросом — а что, если это правда? Что, если он действительно унаследовал некий «дар»?
— Не знаю, — честно ответил он. — Может быть.
Ульяна смотрела на него с непонятным выражением — то ли недоверие, то ли надежда.
— Знаешь, — сказала она наконец, — я никогда никому об этом не рассказывала. Даже матери. Но иногда… иногда я вижу сны. Странные сны, которые потом сбываются.
Андрей замер.
— Какие сны?
— Разные, — она отвела взгляд. — Я видела, как сгорит дом Петровичей — за неделю до пожара. Видела, как Машка Соколова тонет в реке — а через месяц её еле спасли. И… — она запнулась, — я видела, как ты приедешь. Ещё год назад видела.
— И ты никому не говорила?
— Кому? — она горько усмехнулась. — Мать решит, что я с ума сошла. Ребята засмеют. А взрослые и вовсе скажут, что в ведьму превращаюсь.
Он смотрел на племянницу новыми глазами. Если он что-то и унаследовал от Степана, то и Ульяна могла — через него, через кровь, которая в них текла.
— Я думаю, — осторожно сказал он, — что это не сумасшествие. И не случайность.
— А что тогда?
— Возможно, дар. Способность, которая передается в нашей семье.
Он рассказал ей о дневнике, о том, что узнал из него. О странных способностях Степана, о его теориях насчет того, как они работают и откуда берутся.
Ульяна слушала с широко раскрытыми глазами.
— И ты правда в это веришь? — спросила она, когда он закончил.
— Не знаю, — признался Андрей. — Но есть вещи, которые сложно объяснить иначе.
Они проговорили до темноты. Ульяна рассказала о своих снах, о странных ощущениях, которые иногда накатывали на неё. Андрей слушал и узнавал в её словах отголоски собственного опыта — те же предчувствия, те же необъяснимые «знания», которые приходили словно из ниоткуда.
На следующий день они встретились снова — уже намеренно, по договоренности. Андрей принес дневник Степана, и они вместе изучали записанные там упражнения. Сидели в тишине, пытаясь «услышать» то, что за пределами обычного слуха. Прикасались к предметам, стараясь «почувствовать» их историю.
И странным образом это работало — или им хотелось верить, что работало. Ульяна закрывала глаза и описывала предмет, который Андрей держал в руке, спрятав от неё. Андрей угадывал, какую карту из старой колоды она вытянула, не глядя.
Мелочи, совпадения, самовнушение — говорил скептический голос в голове Андрея. Но что-то другое, более глубокое, подсказывало: это реально. Это часть тебя, которую ты всегда отрицал.
За день до отъезда Андрея в деревню приехала комиссия — люди в костюмах, с папками документов. Как выяснилось, слухи о строительстве дороги оказались правдой. Трасса должна была пройти через заброшенные участки на окраине деревни — в том числе через землю, где стоял дом Степана.
Андрея нашли в этом доме — он разбирал старые вещи, решая, что взять с собой, а что оставить.
— Очень удачно, что мы застали вас, — сказал один из приезжих, представившийся сотрудником областной администрации. — Мы как раз собирались связаться с владельцем участка. По документам это некий Андрей Круглов.
— Это я, — кивнул Андрей.
— Отлично! — обрадовался чиновник. — Тогда мы можем обсудить компенсацию за изъятие земельного участка для государственных нужд.
Они расположились за старым столом. Чиновник выложил бумаги, договор, расчеты.
— Сумма компенсации составит четыреста пятьдесят тысяч рублей, — сказал он. — Учитывая состояние дома и удаленность от центра деревни, это весьма щедрое предложение.
Андрей рассматривал бумаги, лишь наполовину слушая речь чиновника. В голове крутились разные мысли. С одной стороны, деньги были немаленькие — особенно для старого, полуразрушенного дома. С другой…
— Я подумаю, — сказал он наконец.
Чиновник нахмурился.
— Думать особо не о чем, — заметил он. — Решение о строительстве дороги принято на областном уровне. Земля всё равно будет изъята. Вопрос лишь в том, получите ли вы компенсацию добровольно или через суд.
— И все же я подумаю, — твердо сказал Андрей. — До завтра.
Когда чиновники уехали, он еще долго сидел за столом, перебирая бумаги. Мысли путались. С одной стороны, что ему этот дом? Старая развалюха, связанная с человеком, которого он фактически не знал. С другой — это наследство, это часть его прошлого, его корни. И, возможно, ключ к пониманию того странного, что всегда было в нем самом.
Вечером пришла Ульяна — возбужденная, с блестящими глазами.
— Ты слышал? — с порога спросила она. — Они хотят снести дом!
— Слышал, — кивнул Андрей. — Приходили, предлагали компенсацию.
— И ты согласился?
— Пока нет. Думаю.
Ульяна прошлась по комнате, нервно теребя прядь волос.
— Андрей, ты не можешь продать этот дом. Не можешь позволить его снести.
— Почему?
— Потому что… — она запнулась, подбирая слова. — Потому что я чувствую, что это важно. Для тебя. Для меня. Для нас обоих.
Она села напротив него, подалась вперед.
— С тех пор, как мы начали заниматься… ну, теми упражнениями из дневника, я стала видеть яснее. Чувствовать больше. Это как… как будто всю жизнь на глазах была повязка, а теперь её сняли.
Андрей понимал, о чем она говорит. Он сам ощущал нечто подобное — словно пробудился какой-то дремавший орган чувств. Вещи, на которые он раньше не обращал внимания, теперь приобретали новый смысл. Он замечал узоры там, где раньше видел лишь случайность. Слышал ритмы в шуме ветра, в стуке капель дождя.
— Это место особенное, — продолжала Ульяна. — Я не знаю, почему или как, но оно… оно словно усиливает то, что в нас есть. Если его не станет…
Она не закончила, но Андрей понял. Если дом снесут, они потеряют связь — не только с прошлым, но и с той частью себя, которую только начали открывать.
— Что ты предлагаешь? — спросил он. — Они всё равно заберут землю, рано или поздно.
— Я знаю, — она кивнула. — Но, может быть… может быть, не весь участок? Может, хотя бы сам дом можно сохранить?
Андрей задумался. Может быть, и правда стоило попробовать договориться. Отстоять хотя бы часть наследства Степана.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я поговорю с ними завтра. Попробую что-нибудь придумать.
Разговор с чиновниками оказался сложнее, чем он ожидал. Они не хотели идти на компромиссы, настаивали на полном изъятии участка. Но Андрей был упрям — черта, которую он, похоже, унаследовал от обоих своих отцов, и родного, и названного.
В конце концов они сошлись на том, что дом можно будет перенести на новое место — участок на другом конце деревни, который, к счастью, оказался свободным. Компенсация уменьшалась, но Андрею было всё равно. Главное, что дом — и то, что он символизировал — оставался.
— И ты правда перевезешь его? — спросила Татьяна, когда он рассказал ей о договоренности. — Не проще ли было взять деньги и забыть?
— Проще, — согласился Андрей. — Но не всегда простое решение — верное.
Она посмотрела на него с каким-то новым выражением — без прежней неприязни, с оттенком уважения.
— Что ж, твое дело, — сказала она наконец. — Но учти, если решишь остаться, придется научиться печь пироги. Вечно в гости к нам ходить не будешь.
Он улыбнулся, уловив за шутливым тоном серьезное предложение. Татьяна фактически предлагала ему вернуться — не просто в деревню, но в семью. Стать снова братом, дядей, сыном — хоть и покойной уже — матери.
— Я не уверен, что останусь насовсем, — честно сказал он. — Но, думаю, буду приезжать чаще. Гораздо чаще.
— Ульяна обрадуется, — заметила Татьяна. — Она к тебе привязалась.
— И я к ней, — признался Андрей.
В тот вечер, последний перед отъездом, они сидели втроем на веранде дома Веры Петровны — Андрей, Татьяна и Ульяна. Пили чай, говорили о планах. О том, как перевезти дом Степана. О том, что делать с домом Веры Петровны — Татьяна думала продать его и переехать в город, поближе к работе. О том, что Ульяна собиралась поступать в университет в следующем году.
Странным образом эти простые, бытовые разговоры успокаивали Андрея. Словно заполняли пустоту, которая образовалась в его жизни после отъезда из деревни пятнадцать лет назад. Пустоту, которую он тщетно пытался заполнить работой, переездами, случайными знакомствами.
Он смотрел на сестру, на племянницу и думал, что, возможно, именно здесь его место. Не всегда, не постоянно — но хотя бы часть времени. Здесь его корни, его прошлое. И, как оказалось, часть его будущего тоже.
Прошел год. Дом Степана перевезли на новое место — не без сложностей, но всё же сделали это. Старый сруб разобрали, перевезли по бревнышку, собрали заново. Пока шли работы, Андрей приезжал в деревню каждый месяц — следить за процессом, помогать, где мог.
Он не бросил работу в городе — занимался программированием, мог работать удаленно. Но теперь часто оставался в деревне на неделю-другую. Постепенно обживал дом — ремонтировал, обустраивал. Вещи Степана, книги, инструменты — всё нашло свое место.
Дневник он перечитал несколько раз, делая пометки, пробуя описанные там практики. Иногда один, иногда вместе с Ульяной, которая поступила в университет в областном центре, но на выходных часто приезжала в деревню.
Их необычные способности развивались — медленно, непредсказуемо, но всё же развивались. Ульяна научилась контролировать свои вещие сны, направлять их. Андрей обнаружил, что может чувствовать эмоции других людей — не читать мысли, нет, но улавливать настроение, предчувствовать намерения.
Они не афишировали эти способности. Татьяна, кажется, догадывалась, но не спрашивала — может, не хотела знать. Деревенские относились к Андрею настороженно — как и к его настоящему отцу когда-то. Но постепенно лед таял. Особенно после того, как он помог найти пропавшего мальчика — просто «почувствовал», где искать, и оказался прав.
Татьяна продала дом Веры Петровны и переехала в город. Часть вещей матери Андрей забрал себе — фотографии, письма, мелочи, которые хранили память о ней. О женщине, которая, несмотря на все сложности и тайны, любила его. Которая берегла его наследство — медальон, дневник — до момента, когда он будет готов принять его.
Иногда, сидя вечерами на крыльце своего — теперь действительно своего — дома, Андрей думал о странных поворотах судьбы, которые привели его сюда. О решениях, которые он принимал, о дорогах, по которым шел. О том, как долго бежал от самого себя, только чтобы в итоге вернуться — не в то же место, но к той же сути.
Деревня менялась. Новая дорога принесла новую жизнь — появились дачники, городские, скупавшие старые дома. Кто-то открыл магазин экологических продуктов, кто-то — маленькую гостиницу для туристов, ищущих «аутентичности» вдали от мегаполисов.
Андрей наблюдал за этими изменениями с легкой иронией. Он понимал теперь, что невозможно убежать от перемен — как невозможно убежать от самого себя. Всё, что можно сделать — принять их, найти в них смысл и свое место.
Однажды вечером, спустя почти полтора года после похорон матери, к нему пришла Ульяна — взволнованная, немного испуганная.
— Я видела сон, — сказала она без предисловий. — Она приходила ко мне. Бабушка.
Андрей замер.
— Что она сказала?
— Она сказала, что ты должен закончить то, что начал Степан. Что-то о знаниях, которые нельзя потерять. О силе, которая должна служить людям.
Он задумался. В дневнике были намеки на какую-то большую работу, которую вел Степан. Что-то связанное с древними знаниями, с исцелением, с «видением сквозь завесу мира», как он это называл. Но конкретных деталей там не было — или Андрей еще не нашел их.
— Я попробую, — пообещал он. — Но мне понадобится помощь.
Ульяна улыбнулась, и в этой улыбке он увидел отражение своей собственной решимости.
— Мы справимся, — сказала она. — Вместе.
И Андрей знал, что она права. Впереди был долгий путь — путь открытий, путь трудностей, путь постижения тех странных способностей, которые жили в их крови. Но теперь он был готов пройти его. Не один — с теми, кто понимал его, принимал его таким, какой он есть.
Он вышел на крыльцо, посмотрел на деревню, раскинувшуюся внизу, на огни в окнах, на темные силуэты деревьев. Где-то там, за горизонтом, лежал большой мир — город, работа, прежняя жизнь. Она не исчезла, не закончилась. Просто теперь у него было два мира, две дороги. И он мог ходить по обеим.
Андрей достал из кармана медальон Степана, открыл его, посмотрел на фотографию молодых родителей. Затем закрыл, повесил на шею. Тяжесть металла на груди казалась теперь не бременем, а опорой. Напоминанием о том, кто он есть и откуда пришел.
Выбор тропы был сделан. Теперь оставалось только идти.
