— Опять его пустила? — Вера смотрела на мать с болью и злостью. — Мама, он же нас погубит! Сколько можно терпеть этого… человека?
— Квартира на него переписана, — прошептала Людмила Петровна, не поднимая глаз от кружки. — Куда ж я его дену?
Она боялась взглянуть на дочь. Стыдно было признаваться, что за двадцать лет так ничему и не научилась.
— Он нас никогда не любил, мам. Неужели ты этого не видишь?
Людмила молчала. А что тут скажешь? Что всю жизнь боялась остаться одна? Что думала: лучше плохой мужчина, чем никакого? Что хотела для дочки полную семью, как у всех нормальных людей?
Вера помнила, как в пять лет донимала мать бесконечными вопросами. Почему у Кати из садика есть папа, а у нее нет? Почему другие дети рассказывают про папиных друзей, про рыбалку, про футбол, а она молчит?
— Хочу папу! — требовала девочка. — Хочу, как у всех!
И мать не выдержала. Повела знакомиться с тем, кто когда-то был случайной встречей на одну ночь.
Геннадий Иванович тогда работал в автосервисе, жил с сожительницей в полуподвальном помещении за гаражами. Когда Людмила привела к нему ребенка, разразился скандал. Женщина выгнала его в тот же день.
— Ну и славно, — буркнул он тогда. — Значит, к вам перебираюсь. Раз дочка есть, надо воспитывать.
Людмила обрадовалась. Наконец-то у Веры будет отец, а у нее — мужчина в доме. Она даже квартиру на него переоформила — для солидности, чтобы чувствовал себя хозяином, чтобы не ушел.
Первые годы Геннадий еще делал вид, что заботится о семье. Покупал Вере сладости, водил в кино, рассказывал соседям про «свою девочку». Людмила расцветала от счастья.
Но постепенно маска спадала. Геннадий начал пить. Сначала по выходным, потом по вечерам, потом не просыхал вовсе. Устроиться на нормальную работу не мог — то конфликт с начальством, то прогулы, то опоздания.
— В моем доме мои правила! — орал он, когда Людмила просила не курить в квартире. — Не нравится — вон отсюда!
Куда вон? С ребенком на руках, с зарплатой медсестры? Людмила терпела. Думала: перебесится, остепенится, все мужчины такие.
Когда Вере исполнилось десять, Геннадий впервые ушел. Собрал вещи, хлопнул дверью и заявил, что семья ему никогда не была нужна. Девочка рыдала, а мать уговаривала его вернуться.
Он возвращался. И уходил опять. И снова возвращался. Каждый раз Людмила принимала его как праздник, а Вера все больше замыкалась в себе.
В тринадцать лет девочка впервые увидела, что такое долги отчима. Приставы вынесли из квартиры все ценное — телевизор, холодильник, материн планшет. Геннадия, естественно, дома не было.
— Ищите должника, — посоветовали судебные исполнители. — А то и квартиру придется продавать.
— У меня нет отца! — закричала тогда Вера. — И никогда не было!
Людмила только всхлипнула. Поздно уже что-то менять.
Следующие несколько лет прошли в постоянном напряжении. Геннадий то появлялся с новыми долгами, то исчезал на месяцы. Людмила каждый раз ждала его возвращения, а Вера мечтала, чтобы он больше никогда не вернулся.
В семнадцать девочка съехала от матери. Сняла комнату в коммуналке, устроилась работать, поступила на заочное отделение торгового института. Жила впроголодь, но была свободна от постоянного страха и стыда.
— Переезжай ко мне, — уговаривала она мать. — Что тебе этот алкоголик сдался?
— Не могу я его бросить, — отвечала Людмила. — Он же отец твой. И потом, квартира на него переписана. Выгонит — на улице останемся.
Тогда Вера поняла: спасать мать насильно бесполезно. Нужен другой план.
Она потратила год на изучение жилищного права, ходила к юристам, консультировалась с приставами. Выяснила: долги Геннадия растут как снежный ком. Скоро квартиру точно выставят на торги.
Вера начала копить. Каждую премию, каждый аванс откладывала на отдельный счет. Жила на хлебе и макаронах, не покупала одежду, отказывалась от развлечений. Цель оправдывала средства.
Параллельно девушка вела подготовительную работу. Писала жалобы в управляющую компанию от имени соседей — на шум, грязь, антисанитарию. Обращалась в налоговую с информацией о скрытых доходах Геннадия. Фиксировала каждое его нарушение.
Мать ничего не подозревала. Только жаловалась дочери на участившиеся проверки и придирки чиновников.
— Геннадий говорит, что это ты на него пишешь, — плакала Людмила в телефонную трубку. — Я же объяснила ему, что ты не такая. Ты же его не тронешь?
— Конечно не трону, мам. Я же понимаю, что он тебе дорог.
Вера не лгала. Она его действительно не трогала — просто помогала закону работать быстрее.
Через три года терпения пришло долгожданное уведомление. Квартира выставлялась на торги за долги собственника. Геннадий метался, угрожал, обещал все исправить. Поздно.
— Мам, переезжай ко мне, — сказала Вера. — Я купила квартиру.
Людмила не поверила. Как дочь могла накопить на жилье с ее зарплатой? Но документы были настоящие — двухкомнатная квартира в том же районе, но в новом доме.
— Это ты? — шептала мать, разглядывая свидетельство о собственности. — Как?
— Я больше не маленькая, мам. И я помню, что ты для меня сделала. Теперь моя очередь заботиться о тебе.
Геннадий до последнего не верил, что его выселят. Кричал, что всю жизнь содержал чужого ребенка, что заслужил благодарность, а не предательство. Когда пришли менять замки, он понял: игра окончена.
— Это ты, да? — подступил он к Вере на лестничной площадке. — Ты меня подставила!
— Я ничего не делала, — спокойно ответила девушка. — Просто перестала чинить то, что ты ломал. Ты сам себя подставил, когда решил, что можешь жить за чужой счет всю жизнь.
Он ушел с одной потертой сумкой. Больше они его не видели.
Сейчас Людмила Петровна живет в новой квартире, ходит к психологу и учится быть счастливой без мужчины. Иногда говорит дочери:
— Прости меня, Верочка. Я хотела тебе отца дать, а получилось наоборот.
— Мам, — отвечает Вера, обнимая мать, — ты дала мне самый важный урок: никого нельзя любить больше, чем себя. И за это я тебе благодарна.
В их доме теперь тишина. И эта тишина дороже любых слов о любви.
