— Наконец-то приехала! А я уж думала, совсем про мать забыла! — Клавдия Семёновна даже не дала дочери переступить порог, сразу начала отчитывать. — Полтора месяца не звонишь, а потом как снег на голову!
— Привет, мам. — Ирина поставила сумку на пол и сняла пальто. В квартире пахло борщом и какой-то старой пылью, которую никак не удавалось выветрить.
— Привет, привет… А дела-то как? Работаешь хоть или опять по безработице сидишь?
— Работаю, мам. Как всегда работаю.
— Ну и слава богу! А то я уж волновалась, что опять без денег ходишь. — Клавдия Семёновна прошла на кухню, громко стуча каблуками. — Садись за стол, поешь. Специально борщ сварила, помню, любишь.
Ирина села за знакомый стол с клеёнкой в мелкий цветочек и посмотрела на тарелку с дымящимся борщом. Мама права — она действительно любила материнский борщ, но сейчас есть совсем не хотелось.
— Ну что сидишь? Ешь давай, остынет ещё! — мать села напротив. — А знаешь, что соседка Зинка вчера говорила? Говорит, твоя Ирка совсем мать забыла, приезжает раз в полгода, денег не присылает…
— Мам, при чём тут Зинка? И денег я тебе присылаю.
— Присылаешь, присылаешь… По три тысячи раз в месяц! На что мне жить-то? Пенсия копеечная, коммуналка дорогая, а тут ещё лекарства покупать надо.
Ирина молча ела борщ, чувствуя, как знакомая тяжесть опускается на плечи. Только приехала, а мама уже начала про деньги, про соседку Зинку, про то, какая Ирина плохая дочь.
— И потом, — продолжала Клавдия Семёновна, — мне к врачу завтра ехать надо, а сама не доберусь. Ноги-то уже не те. Повезёшь меня?
— Хорошо, мам. Повезу.
— А послезавтра в магазин съездим. Продуктов накупим на неделю, а то у меня денег в обрез. Ты же дочь, должна помогать матери.
— Мам, я на три дня приехала всего…
— А что три дня? Мало? Я тебя двадцать лет растила, а ты три дня пожалеть не можешь! — голос матери стал резче. — Другие дочки каждые выходные приезжают, помогают, заботятся. А ты как чужая!
Ирина отложила ложку. Борщ стал казаться пресным, а комната — слишком душной.
— Мам, я не чужая. Просто у меня своя жизнь есть…
— Своя жизнь! — фыркнула Клавдия Семёновна. — В тридцать пять лет даже замуж не вышла толком! Живёшь одна в своей квартирке, работаешь непонятно где… Какая там жизнь?
— У меня нормальная работа и нормальная жизнь.
— Нормальная… А детей когда рожать будешь? Мне уже шестьдесят восемь, хочется внуков понянчить, а ты всё карьеру строишь!
Ирина встала из-за стола и подошла к окну. На улице моросил дождь, и серые облака плотно закрывали небо. Этот разговор повторялся каждый раз, когда она приезжала домой.
— Мам, давай не будем об этом сейчас.
— А когда тогда? Ты приезжаешь раз в полгода, сидишь молчком, а потом убегаешь обратно! Как с тобой поговорить-то?
— Я не убегаю. Просто живу в другом городе, работаю…
— Вот и переезжай сюда! Здесь дешевле жить, да и мне помогать будешь. А то я совсем одна, никого рядом нет.
Ирина обернулась к матери. Клавдия Семёновна сидела за столом с обиженным лицом, теребя край скатерти.
— Мам, мы уже сто раз это обсуждали. Моя работа там, моя жизнь там.
— Работу везде найти можно! А мать у тебя одна! — Клавдия Семёновна стукнула кулаком по столу. — Я не просто так тебя вырастила! Ты должна обо мне заботиться!
Ирина села обратно за стол и посмотрела на мать. Клавдия Семёновна всегда была такой — требовательной, уверенной в том, что мир должен крутиться вокруг неё.
— Мам, а помнишь, как ты мне говорила: «Лети, доченька, учись, строй свою жизнь»? Это было, когда я в институт поступала.
— Говорила, говорила… А теперь что? Построила? — мать махнула рукой. — Сидишь одна, как сыч в дупле! Лучше бы здесь осталась, мужа нашла бы нормального.
— Здесь нормального мужа? Мам, ты посмотри, кто тут остался…
— А что не так? Вон, Петька Морозов свободный, работящий. В тракторном парке механиком трудится. Дом у него есть, хозяйство.
Ирина едва не рассмеялась. Петька Морозов — это тот самый одноклассник, который в школе из рогатки по кошкам стрелял, а сейчас, судя по слухам, больше в бутылке видел, чем в жизни.
— Мам, ну серьёзно… Петька Морозов?
— А что Петька? Нормальный мужик! Не то что твои городские франты, которые только языком чешут!
— У меня нет никаких городских франтов.
— Вот именно! А почему нет? Потому что слишком переборчивая стала! — Клавдия Семёновна встала и начала убирать со стола. — В молодости надо было семью заводить, а не по институтам бегать!
Ирина молча смотрела, как мать с грохотом ставит тарелки в раковину. Каждый её жест выражал недовольство и обиду.
— Ладно, хватит об этом. — Клавдия Семёновна обернулась к дочери. — Завтра в восемь утра к врачу. Не опоздай! А потом в магазин поедем, продуктов накупим. И в аптеку зайдём, лекарства нужны.
— Мам, а можно мы просто побудем вместе? Поговорим о чём-то приятном?
— О чём тут говорить? Жизнь моя как на ладони — одиночество да болячки. А твоя жизнь… что в ней интересного? Работа да пустая квартира.
Ирина почувствовала знакомый укол в груди. Мать умела одной фразой обесценить всё, что было важно для дочери.
— У меня есть друзья, увлечения, интересная работа…
— Друзья — это не семья. А увлечения… что там у тебя? Книжки читаешь? Фильмы смотришь? Это не жизнь, это существование!
— Мам, а что если я счастлива так?
Клавдия Семёновна остановилась, держа в руках мокрую тарелку, и посмотрела на дочь долгим взглядом.
— Счастлива? Одна в четырёх стенах? Ира, ты себя обманываешь. Женщина без семьи — это как дерево без корней.
Следующий день начался с того, что Клавдия Семёновна в семь утра постучала в дверь комнаты, где спала Ирина.
— Вставай! Опоздаем к врачу! Я уже чай поставила, бутерброды сделала!
Ирина открыла глаза и посмотрела на часы. До восьми ещё час, а до поликлиники ехать пятнадцать минут.
— Мам, рано ещё…
— Рано? А если пробки будут? А если автобус сломается? Надо с запасом времени!
За завтраком мать не переставала говорить:
— А вчера ещё забыла сказать — крышу в сарае починить надо. Течёт уже третий месяц. Ты же умная, в интернете посмотри, как делается. Материал купим, а ты разберёшься.
— Мам, я в строительстве не понимаю…
— А кто понимает? Мужика-то в доме нет! Приходится самой всё! — Клавдия Семёновна намазала масло на хлеб так энергично, будто точила нож. — Вот Зинкина дочка каждые выходные приезжает, и муж с ней! Они у неё и крышу чинили, и забор красили!
— Мам, у неё муж есть, а у меня нет.
— Вот именно! А почему нет? Потому что слишком умная стала! Мужики умных не любят!
Ирина отложила чашку и встала из-за стола.
— Собирайся, поедем к врачу.
В поликлинике Клавдия Семёновна вела себя как истинная хозяйка положения. Она громко жаловалась на очереди, критиковала молодых медсестёр и требовала внеочередного приёма.
— Мне уже почти семьдесят! Я ветеран труда! А они тут молодёжь пропускают вперёд!
Ирина сидела рядом и чувствовала, как горят щёки от стыда. Другие пациенты косо поглядывали на них, а мать продолжала возмущаться.
После поликлиники они поехали в магазин. Клавдия Семёновна методично складывала в корзину продукты, постоянно комментируя цены:
— Посмотри, какие цены! Раньше на эти деньги неделю прожить можно было! А теперь одну курицу купишь — и всё!
У кассы мать достала старый кошелёк и начала пересчитывать мелочь.
— Ира, доплати пятьсот рублей. У меня не хватает.
— Мам, мы же договаривались, что я только довезу…
— Что значит «только довезу»? Ты дочь или кто? Мне пенсия маленькая, а тебе зарплата нормальная!
Ирина молча достала деньги. Очередь за ними начала нетерпеливо вздыхать.
Дома мать сразу стала раскладывать покупки и давать новые указания:
— Ирин, кастрюли в шкафу помой. Я уже не дотягиваюсь до верхней полки. И плиту почисти, а то она вся жирная.
— Мам, может, отдохнём немного?
— Отдыхать некогда! Дел невпроворот! А ты завтра уже уезжаешь, кто всё это делать будет?
Ирина взяла губку и принялась мыть кастрюли. Мать тем временем села за стол и продолжала свой монолог:
— А ещё мне соседка говорила, что в городе сейчас квартиры дорого сдают. Может, ты свою сдавай, а сама сюда переезжай? И деньги будут, и мне помощь…
— Мам, мы уже об этом говорили.
— Говорили, говорили… А толку? Ты всё своё упрямство показываешь! Думаешь, ты там кому-то нужна? Одинокая женщина в большом городе — это что? Никому ты там не нужна!
Ирина сжала губку крепче. Вода в раковине стала мутной от жира.
— А здесь хоть польза от тебя была бы. И мне помощь, и тебе экономия. Плюс замуж бы вышла за нормального человека.
— За Петьку Морозова?
— Хоть за Петьку! Лучше плохонький муж, чем никакого!
Вечером, когда Ирина закончила мыть посуду, Клавдия Семёновна устроилась в своём любимом кресле и включила телевизор.
— Ирин, чаю поставь. И печенье достань, что в верхнем шкафчике лежит.
Ирина поставила чайник и открыла шкафчик. Печенье было на самой верхней полке, еле дотянулась.
— А завтра утром, перед отъездом, в подвал сходи. Там банки с вареньем стоят, тяжёлые. Подними их наверх, а то я сама не могу.
— Мам, поезд у меня в десять. Времени не будет.
— Как не будет? Встанешь пораньше и сходишь! Пять минут дело! — мать даже не отрывала глаз от экрана. — А то будут стоять до следующего твоего приезда. Когда это ещё будет…
— Может, попросишь соседей помочь?
— Каких соседей? Зинка сама еле ходит, а Петровы вообще чужие люди! Ты дочь, твоё дело матери помогать!
Ирина поставила чашки на стол чуть резче, чем следовало. Одна звякнула о блюдце.
— Осторожнее! Сервиз ещё бабушкин, а ты как слон в посудной лавке!
— Мам, я просто устала…
— Устала! — фыркнула Клавдия Семёновна. — А я не устала? Я каждый день устаю! Вот сегодня полдня с тобой по врачам мотались, потом в магазин, потом дома всё убирала… А ты один раз в полгода приехала и уже устала!
Ирина села напротив матери и посмотрела на неё. Клавдия Семёновна выглядела довольной — дочь рядом, всё сделано, как она хочет.
— Мам, а ты хоть раз спросила, как у меня дела? Как работа, как здоровье?
— А что спрашивать? Сама же сказала — всё нормально.
— Но ты же даже не интересуешься…
— Интересуюсь, интересуюсь! Вот и говорю — замуж выходи, детей рожай! Это и есть настоящие дела женщины!
— А если я не хочу замуж?
— Не хочешь? — Клавдия Семёновна наконец оторвалась от телевизора и внимательно посмотрела на дочь. — Что за глупости? Каждая нормальная женщина хочет семью!
— Мам, у меня есть работа, которую я люблю. У меня есть друзья, хобби…
— Хобби! — мать раздражённо махнула рукой. — Это не жизнь! Жизнь — это когда муж, дети, дом полная чаша! А ты что? Книжки читаешь, в театры ходишь… На старости лет одна помрёшь!
— А если помру одна — это моё дело!
— Твоё дело! — голос Клавдии Семёновны стал злым. — А кто меня в старости будет кормить? Кто за мной ухаживать будет? Я тебя растила не для того, чтобы ты свою жизнь по ветру пускала!
Ирина встала и подошла к окну. На улице уже темнело, фонари зажглись, освещая пустую дорогу.
— Мам, а ты меня любишь?
— Что за вопрос дурацкий? Конечно, люблю! Потому и говорю тебе правду!
— А любишь меня какая я есть? Или только за то, что я должна о тебе заботиться?
Клавдия Семёновна поставила чашку на стол и недоумённо посмотрела на дочь.
— Ира, что с тобой? Какие-то странные вопросы задаёшь…
— Мам, я тридцать пять лет живу неправильно, по-твоему. Я не замужем, детей нет, живу далеко от тебя. И каждый раз, когда я приезжаю, ты мне это напоминаешь. Каждый раз!
— Так а что, молчать должна? Дочь на неправильный путь встала, а мать рта не открывай?
Ирина резко обернулась к матери.
— А что если я счастлива на своём неправильном пути?
— Счастлива? Одна как перст? Да ты себя обманываешь!
— Знаешь что, мам? — Ирина прошла в комнату и начала складывать вещи в сумку. — Я уезжаю сейчас.
— Как сейчас? Поезд же завтра утром!
— Есть ночной поезд в одиннадцать. Успею.
Клавдия Семёновна встала и пошла за дочерью.
— Ира, ты что? Из-за чего ты так? Я же добра тебе желаю!
— Мам, ты не добра мне желаешь. Ты хочешь, чтобы я жила так, как удобно тебе.
— Ирина! Это моя дочь так с матерью разговаривает?
Ирина застегнула сумку и посмотрела на мать.
— Да, мам. Это твоя дочь. Которая устала каждый раз чувствовать себя виноватой за то, что живёт своей жизнью.
— Но ты же не можешь так уехать! А банки в подвале? А дела завтрашние?
— Попроси Петьку Морозова. Он же такой работящий.
Ирина взяла сумку и пошла к выходу. Мать шла следом, растерянно повторяя:
— Ира, ну что ты! Ну подумай! Я же мать! Я же одна!
У двери Ирина обернулась.
— Мам, а знаешь что? Я тоже одна. И мне тоже иногда тяжело. Но ты об этом ни разу не подумала.
Ирина ушла в ту ночь, хлопнув дверью. Мать кричала что-то вслед с лестничной площадки, но голос терялся в гулком подъезде.
Год прошёл без единого звонка.
Поначалу Ирина ждала. Думала, мать позвонит, как обычно — поворчит, поругает, а потом спросит про здоровье. Но телефон молчал. Потом Ирина сама несколько раз брала трубку, набирала знакомые цифры, но в последний момент сбрасывала вызов.
Что говорить? «Прости, мам»? За что? За то, что сказала правду?
Зимой умерла соседка Зинка. Ирина узнала случайно — увидела некролог в местной газете в интернете. Мама наверняка осталась совсем одна. Рука потянулась к телефону, но… Нет. Мать первая должна позвонить.
Весной Ирина получила повышение на работе. Хотелось кому-то рассказать, поделиться радостью. Но друзья есть друзья, а мама… мама была единственная, кто знал её всю жизнь.
Только она бы всё равно сказала: «Вместо карьеры лучше бы семьёй занялась».
Летом Ирина заболела. Лежала дома с температурой, и впервые за год по-настоящему захотелось услышать материнский голос. Хоть и ворчливый, хоть и недовольный, но родной.
— Мам, наверное, тоже болеет иногда, — подумала она, глядя в потолок. — И некому даже чаю принести.
Но гордость оказалась крепче жалости.
Осенью, проходя мимо цветочного магазина, Ирина увидела астры — мамины любимые цветы. Продавщица заметила её взгляд:
— Берите, красивые какие! Кому-то в подарок?
— Не знаю, — честно ответила Ирина.
Она купила букет и всю дорогу домой думала, что могла бы поехать, просто так, с цветами. Сказать: «Мам, давай забудем». Но цветы завяли на подоконнике.
Сейчас, спустя год, Ирина понимала: они обе были правы и обе ошибались. Мать любила её по-своему, хотела добра. А она хотела просто жить своей жизнью, не чувствуя себя виноватой.
Но почему любовь должна быть такой болезненной? Почему нельзя любить человека таким, какой он есть, а не таким, каким хочется его видеть?
Вчера Ирина опять набрала мамин номер. Долго слушала гудки, представляя, как мать смотрит на экран старого телефона, видит её имя и… не берёт трубку.
Или просто не слышит? У неё же слух стал хуже…
Ирина отложила телефон и посмотрела в окно. За стеклом падал первый снег, и город становился мягче, белее, будто стирая все острые углы.
Может, завтра позвонит ещё раз. Или послёзавтра.
А может, мама позвонит сама.
Год молчания научил их обеих кое-чему. Но чему именно, Ирина пока не знала.
