Меня удивила собственная свекровь. Открываю утром шкаф — а там пусто. Ну то есть не пусто совсем, а… Господи, что это такое? Где мои платья? Ну где они, черт побери?
Стою, уставившись на эти… На эти серые тряпки, которые висят вместо моих любимых вещей. Хватаюсь за вешалки, перебираю одну за другой. Может, я сплю? Может, это кошмар какой-то?
Вот джинсы на месте, блузки… А платьев нет. Синего в горошек нет, зеленого шелкового тоже. Кораллового, того самого, в котором Алеша говорил, что я как весеннее утро… Вместо них висят какие-то…
Боже мой, что это вообще такое? Свитера? Серые, мохнатые, пахнущие нафталином свитера!
— Галина Петровна! — ору я, выскакивая из спальни и чуть не сшибая дверной косяк. — Галина Петровна! Вы… Ну вы же видели… где мои…
Она стоит у плиты, помешивает в кастрюле гречку. Спина прямая, будто палку проглотила, плечи приподняты. Не оборачивается. Будто ждет этого разговора.
— Галина Петровна, ну ответьте же мне! — подбегаю к ней, хватаю за рукав халата. — Мои летние платья… Ну куда они делись? Там, в шкафу, вместо них какие-то чужие…
Наконец поворачивается. Лицо спокойное, даже довольное какое-то.
— Ах, Леночка, деточка моя… — говорит она таким тоном, будто мы обсуждаем, что на ужин готовить. — Ну что ты так… Ну что расстраиваешься-то? Я же тебе, помнишь, говорила… Ну не раз уже намекала… как же можно, в твоем-то положении, ходить в таких… Ну скажем прямо, в таких вызывающих нарядах?
— В каком это положении? — голос срывается, становится визгливым. — Галина Петровна, при чем тут вообще положение? Это же… Это же мои вещи! Мои собственные вещи!
— Деточка, деточка… — она подходит ближе, протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке, но я отшатываюсь. — Ну пойми ты наконец! Ты теперь… Ну как же тебе объяснить… Ты теперь замужняя женщина! Жена моего сына! Что соседи-то подумают? Что люди скажут? Ходит тут…
Она морщится, будто от зубной боли.
— Декольте всякие показывает, рукава короткие… Да на тебя же мужики… Ну, оборачиваются!
— И что в этом плохого? — я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. — Почему я не могу… Ну почему я не имею права быть красивой?
— Можешь, конечно, можешь, — кивает она снисходительно, как учительница двоечнику. — Но для кого? Для мужа! Для своей семьи! А не для… Не для всех этих… Ну, для посторонних! Замужняя женщина должна быть… как икона какая-то.
Она складывает руки на груди.
— Недоступная, скромная. Чтобы уважение к ней было, понимаешь? А ты выглядишь доступной.
Кровь стучит в висках. Руки трясутся так, что приходится их сжать в кулаки.
— Где они? — шепчу я. — Где мои платья? Что вы с ними сделали?
— А зачем они тебе? — искренне удивляется Галина Петровна, наклоняя голову набок. — Ну зачем? Я их в церковь отнесла отцу Николаю. Нуждающимся раздаст. Пусть хоть кому-то пользу принесут, а то висели… Ну, просто мертвым грузом.
Она кивает в сторону спальни.
— А эти свитерочки посмотри, какие приличные! И тепло, и красиво, и никто не будет пялиться неподобающе.
— К-к-какому отцу Николаю? — заикаюсь я. — Зачем ему мои платья с декольте?
Бегу к Алексею. Врываюсь в его комнату, он сидит за компьютером в наушниках, стучит по клавишам.
— Алеша! — дергаю его за плечо, снимаю наушники. — Алеша, ну слушай же! Твоя мать… Она… Она украла мои платья! Понимаешь ты это? Залезла в наш шкаф и отдала мою одежду на благотворительность!
Он медленно поворачивается в кресле. На лице такое выражение, будто я сообщаю ему, что кончился сахар.
— Ну… — протягивает он, почесывая затылок. — Ну и что тут такого… страшного? Не нравятся маме твои платья и… Ну и что?
— Как это? — хватаюсь за спинку его кресла, чтобы не свалиться. — Алеша, ты понимаешь вообще, что произошло? Она взяла мои личные вещи и… выбросила их! Без моего согласия! Это же воровство!
— Лена, да ладно тебе… — он отмахивается, как от назойливой мухи. — Подумаешь… Ну, платья какие-то. Купишь другие. Более подходящие для замужней женщины.
— Это кто так решил? — не понимаю я. — Ты на подпевках у матери, что ли?
— Ну для нормальной замужней женщины, — говорит он, и я вижу, как меняется его лицо, становится жестче. — Лена, ты же не девчонка какая-то. Должна понимать, когда выходишь замуж, кое-что в жизни меняется. Нельзя больше, как раньше, порхать как бабочка.
— Чего-о-о? — переспрашиваю я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Я что, порхаю?
— Ну… привлекаешь к себе внимание постоянно. А зачем? — он пожимает плечами. — У тебя же есть муж. Мне ты нравишься, и хватит.
Я смотрю на него и будто вижу впервые. Совершенно чужого человека, который считает, что я его собственность.
— Значит, ты согласен с ней, — констатирую я.
— Как тебе сказать, — бормочет он, уже поворачиваясь обратно к компьютеру. — Просто не хочу скандалов в семье. Зачем они нам?
— Лена, ты что, болеешь? — спрашивает Света из соседнего отдела, разглядывая меня с тревогой. — У тебя такой потухший вид. Может, к врачу сходить?
— Да нет, — бормочу я, — просто… Ну, устала немного. Весна, авитаминоз…
Но это неправда. Я не устала, а ум.ираю. Медленно, день за днем, исчезаю как женщина. Начальник вызывает к себе в среду:
— Елена Викторовна, — говорит он, не поднимая глаз от бумаг, стучит ручкой по столу, — у нас компания работает с косметикой, с красотой. Наши сотрудники должны быть лицом бренда.
Наконец поднимает глаза, окидывает меня взглядом.
— А вы… извините, конечно, но вы сейчас выглядите так, будто торгуете картошкой на рынке.
В пятницу не выдерживаю.
В обеденный перерыв мчусь по магазинам, плевать, начальник у нас нормальный, если и опоздаю, не смертельно. Покупаю платье — красное, яркое, с короткими рукавами. Восемь тысяч рублей, но мне плевать. И туфли на каблуках к нему, новые черные, изящные. на высоченной шпильке.
Переодеваюсь прямо в примерочной.
Смотрю на себя в зеркало и… О боже, да это же я! Настоящая! Живая, женственная, красивая! Возвращаюсь на работу, провожу переговоры так, что весь отдел мне аплодирует. А всего-то надо было скинуть серый кокон. Начальник обещает премию, вот и платье отбилось.
Домой лечу как на крыльях. Ключ в замке поворачиваю, дверь распахиваю и тут же натыкаюсь на Галину Петровну. Стоит в прихожей, руки сложены на груди. Лицо каменное.
— И что это… — начинает она ледяным тоном, оглядывая меня с ног до головы. — На тебе надето?
— Это называется платье, — отвечаю я, стараясь держать голос ровно.
Снимаю туфли, ставлю их аккуратно в прихожей.
— Женская одежда. Купила на свои честно заработанные деньги.
— Ах вот как? — она подходит ближе, и я вижу, как сверкают ее глаза. — А кто тебе дал право позорить нашу семью? Посмотри на себя — красное платье, каблуки! Да ты же… Ты же как…
Она запинается, подбирая слова.
— Как кто? — спрашиваю я. — Как женщина? Нормальная, красивая, не серая мышь… в свитере?
— Как уличная женщина! — выпаливает она, и лицо краснеет от возмущения. — Порядочные жены так не… одеваются!
— А как должны одеваться порядочные жены? — голос мой становится громче. — В мешки? В балахоны? Прятаться под серыми тряпками?
— В то, что не привлекает чужих взглядов! — кричит Галина Петровна, размахивая руками. — Ты замужем! У тебя есть супруг! Только ему одному ты должна нравиться! А не всех подряд завлекать как… бабочка-однодневка!
Тьфу ты, опять заладила.
Выходные проходят в напряженной атмосфере. Алексей меня избегает, отводит глаза, когда сталкиваемся в коридоре. Свекровь демонстративно не разговаривает, только цокает языком, когда я прохожу мимо. За ужином сидим, будто языки проглотили. Телевизор работает, но никто не смотрит.
А в понедельник утром я выхожу из ванной, иду к шкафу, открываю дверцу и… красного платья нет. Его просто нет.
Вместо него висит… О, господи боже мой. Что это такое вообще?
Балахон. Огромный, бесформенный, серо-коричневый балахон размера XXXL.
— Где мое платье? — кричу я, выбегая на кухню, спотыкаясь о тапки. — Галина Петровна! Где мое красное платье?
Она стоит у плиты, спокойно помешивает кашу. Даже не оборачивается.
— Какое это платье, дорогая моя? — удивляется она, не прекращая помешивать. — У тебя есть прекрасная… Ну вот эта, туника. Очень стильная, между прочим. В Европе сейчас все приличные женщины такие носят.
— Это не туника! — ору я, хватаясь за голову. — Это мешок! Это… издевательство! Где мое платье? То, красное!
— А, эта тряпочка? — свекровь наконец поворачивается, вытирает руки о полотенце. — Выбросила. В мусоропровод. Не могла же я держать в доме такую безвкусицу.
Хватаюсь за край стола. Ноги подкашиваются, дышать становится трудно.
— Вы… — шепчу я. — Вы что? Восемь тысяч в мусоропровод? Воровка, отдавайте мне тогда деньги!
— Воровка? То есть я украла? Что ты такое говоришь?! — возмущается она, и брови ее взмывают вверх. — Да как ты смеешь! Я спасла честь нашей семьи! Не могу же я позволить жене своего сына ходить, как женщина легкого поведения!
Бегу к Алексею. Врываюсь в спальню, трясу его за плечо.
— Алеша, проснись! Вставай немедленно! — кричу я. — Твоя мать… Она опять… Она выбросила мое новое платье!
Он медленно открывает глаза, садится в кровати, трет лицо руками.
— Что? — бормочет сонно. — Какое еще платье?
— Мое, красное! За восемь тысяч! Она взяла и выбросила в мусор!
— Уже успела? — вздыхает он тяжело.
— Как это? — я не понимаю, что он имеет в виду. — Ты знал, что она так сделает?
Алексей чешет затылок. Потом говорит:
— Лена… а может, правда, не стоит покупать такие яркие вещи? Ну подумай сама, на работе у тебя дресс-код, дома ты в халате ходишь… Зачем тебе эти нарядные платья?
— То есть ты считаешь, что она правильно сделала? — я не верю своим ушам.
— Я считаю, — он отводит глаза в сторону, — что не нужно создавать конфликтов в семье. Зачем нам эти ссоры постоянные? Ты должна идти на компромисс… Я тебе это уже говорил.
— Так, хватит! Алеша, я больше не могу так жить. Твоя мать распоряжается моими вещами, как своими. Выбрасывает одежду. Заставляет меня носить то, что она считает правильным. Это же ненормально!
Он смотрит на черный экран телевизор и никак не реагирует.
— Алеша, ты меня слушаешь?
— Не глухой, — бормочет он. — Просто… Ну что тут такого страшного?
— Ты должна быть моей женой, — отвечает он твердо. — И вести себя соответственно.
— Алеша, — говорю еле слышно, — а ты меня любишь вообще?
— Конечно, — отвечает он, но уже тянется к пульту. — И хватит уже, проехали тему.
И тогда я встаю с дивана. Медленно, словно старуха, иду в спальню. Достаю из-под кровати старую спортивную сумку и начинаю складывать вещи. Те немногие, которые у меня остались. Понимаю, что свекровь оказалась хуже моли — вещей из за нее почти нет.
— Что ты делаешь? — спрашивает Алексей, появляясь в дверях.
— Собираюсь, — отвечаю спокойно, укладывая в сумку нижнее белье. — Раз я создаю проблемы, лучше мне пожить отдельно. Подумать обо всем.
— Лена, ну что ты… — он подходит ближе. — Куда пойдешь? У тебя же нет денег особых…
— К подруге пойду. А там… Там видно будет.
— Да брось ты! — он пытается меня обнять, но я отстраняюсь. — Ну что мы как дети малые? Поругались и разбежались. Давай лучше все спокойно обсудим, по-взрослому.
Я останавливаюсь. Смотрю на него внимательно.
— Хорошо. Давай обсудим, — я сажусь на край кровати. — Ты запретишь матери лазать в мой шкаф?
— Ну это… — он чешет затылок. — Это сложно… Она же не со зла…
— Ты скажешь ей, что она не имеет права выбрасывать мои вещи?
— Лена, пойми же, мама не хотела тебя обидеть…
— Ты поддержишь меня, если куплю себе красивое платье?
— А зачем оно? Ты же замужем, некуда в нем ходить.
И тут я понимаю — все кончено. Окончательно и бесповоротно.
— Знаешь что, Алексей, — говорю я, застегивая молнию на сумке, — ты женился не на мне, а на идее удобной жены. Которая молчит, не высовывается и радуется тому, что ей дают. Но я не такая.
Иду к выходу. В прихожей надеваю куртку, беру сумку, на пороге останавливаюсь. Возвращаюсь в спальню. Открываю шкаф Алексея и достаю его любимую рубашку, ту самую, голубую, которую дарила ему на день рождения. Беру ножницы.
Режу рубашку на мелкие кусочки. Медленно, аккуратно.
— Ты что делаешь-то? — кричит он.
— То же самое, — отвечаю спокойно, продолжая резать, — что твоя мать делала со мной. Решаю, что тебе носить, а что нет.
— Ты сошла с ума!
— Возможно, — соглашаюсь я. — Но теперь ты знаешь, каково это, когда за тебя решают другие.
Выношу кусочки рубашки на кухню, высыпаю в мусорное ведро. И ухожу. Тихо закрываю за собой дверь. Живу у подруги, не опасаясь больше за содержимое гардероба. Подаю на развод.
Через полгода Алексей перестает звонить. Через год узнаю от общих знакомых, что он женился на тихой, скромной девушке, которая носит длинные юбки и почти не красится. Наверное, Галина Петровна довольна.
