Я смотрю на телефон. Тринадцать часов и сорок две минуты. Экран темный. Уведомлений нет.
Могу поклясться, что минуту назад было тринадцать часов и сорок минут.
Леонид не пишет третий день. С прошлой среды, когда мы случайно столкнулись у «Пятерочки», и он сказал, что я выгляжу потрясающе. Так и сказал: «Ты потрясающе выглядишь, Алиса». А потом исчез.
Маша говорит, я превращаюсь в сталкера. А я просто жду.
Мы знакомы ровно год. Познакомились в компании моих друзей, на дне рождения Кирилла. Леонид пришел с какой-то девушкой, кажется, риелтором из его агентства. Но весь вечер разговаривал со мной. О Бродском, о джазе, о путешествиях по заброшенным усадьбам.
Он говорил редко, но точно. Без лишних слов. И смотрел так… как будто видел что-то, чего я сама в себе не замечала.
Когда прощались, взял мой номер. Сказал: «Нельзя терять таких собеседников».
Я ждала звонка три дня. Потом написала сама. Просто скинула ссылку на выставку импрессионистов. Без текста. Он ответил через два часа: «Интересно. Ты пойдешь?»
Я пошла. Одна. Он не предложил составить компанию. Просто спросил вечером: «Как впечатления?»
И завертелось. Переписка. Редкие встречи. Его полуулыбки, от которых что-то сжималось внутри. Его внезапные вопросы о том, что я думаю о Ремарке, о новом альбоме Земфиры, о фильмах Тарковского.
Иногда он пропадал на неделю. Иногда писал каждый день. Никакой системы. Никакой логики.
За год мы виделись… я пыталась считать. Может, раз пятнадцать? Всегда случайно или почти случайно. В кафе, в книжном, в парке.
«Какое совпадение», — говорил он, хотя я точно знала, что это не совпадение. Я знала, где он бывает. В каких местах. В какое время.
Маша называет это патологией.
— Ты учитель истории, а не частный детектив, — говорит она. — Хватит следить за мужиком, который за год не предложил тебе даже поужинать.
Но она не понимает. Между нами что-то особенное. Сложное. Глубокое.
Когда мы говорим, я чувствую, что он видит меня насквозь. Знает мои мысли. Понимает мои шутки с полуслова.
С ним я чувствую себя умной. Красивой. Особенной.
Пока не начинаю ждать.
Ожидание съедает всё. Превращает радость в тревогу. Уверенность — в сомнения.
Телефон всё еще молчит. Тринадцать часов и сорок пять минут.
Может, написать самой? Что-нибудь легкое, ненавязчивое. Ссылку на статью. Или фото из школы — сегодня у восьмиклассников проект по Древнему Египту, они сделали макет пирамиды, получилось круто.
Но я уже писала первой в прошлый раз. И в позапрошлый.
Ему сложно делать первый шаг. У него свои травмы. Свои страхи. Я это чувствую.
Маша говорит, что я выдумала его таким, каким хочу видеть. Что настоящего Леонида я не знаю.
«Ты нафантазировала целые отношения с человеком, который даже не пригласил тебя на свидание», — сказала она месяц назад.
Я обиделась тогда. Не разговаривала с ней неделю.
А вчера мы встретились в кафе. И я опять говорила о нем. О том, как он сказал, что я невероятная. И снова ничего не предложил.
Маша смотрела на меня долго. Потом отставила чашку.
— Ты у него запасной аэродром. — Её голос звучал жестко. — Он хочет быть не один, но не с тобой. Это не любовь. Это контроль.
Я замерла с открытым ртом.
— Твоему мужчине это общение ничего не стоит, — продолжала она, не дав мне вставить ни слова. — Двигаться в твою сторону реально ему в лом, иначе за год бы двинулся. А ты при этом очень много психической энергии ему оставляешь.
Что-то сжалось внутри. Больно и остро.
— Если ты думаешь о юноше за пределами непосредственно акта общения, а он не спешит под балкон с цветами, значит, ты уже перевкладываешься в отношения, которые даже не начались.
Я молчала. Слова били, как камни.
— Объяви себе марафон музеев, — вдруг сказала Маша совсем другим тоном. — И каждый раз, когда вспомнишь о нем — иди в музей. Не важно, почему он такой. Важно, что радости не приносит. А импрессионисты приносят.
Я смотрю на телефон. Тринадцать часов и сорок восемь минут.
Экран по-прежнему темный.
Два дня я не брала телефон в руки. Точнее, брала, но только для работы. Проверяла электронный журнал. Отвечала родителям. Читала новости про образование.
Но ни разу не открыла диалог с Леонидом.
Эксперимент. Я называла это экспериментом. Звучало научно. Почти безобидно.
На третий день стало сложнее. Пальцы сами тянулись открыть переписку. Просто проверить — не написал ли. Я останавливала себя на полпути. Клала телефон экраном вниз. Уходила в другую комнату.
Это было похоже на ломку. Смешно, но вечером я даже проверила в интернете симптомы зависимости. Нашла совпадения.
В школе дети спрашивали, всё ли со мной в порядке. Видимо, я выглядела не очень. Наверное, надо было накраситься. Или хотя бы причесаться нормально.
Прошла неделя. Целая неделя без единого сообщения.
Я продержалась. Не написала. Не позвонила. Но какой ценой.
Каждый вечер я придумывала оправдания. «У него проблемы», «он занят на работе», «может, заболел», «просто устал».
Странно, да? Я придумывала оправдания человеку, который просто меня игнорировал.
На восьмой день что-то щелкнуло внутри. Не знаю, как это назвать. Озарение? Прозрение?
Я вдруг поняла очевидное: если бы он хотел общаться — он бы написал. Если бы хотел видеть — позвонил бы. Если бы думал обо мне — нашел бы способ это показать.
Но прошла неделя. И ничего.
Восьмой день без сообщений я отметила странным образом — выбросила часть его подарков. Книгу, которую он мне однажды дал почитать и не забрал. Брелок, который привез из какой-то поездки. Программку концерта, на который мы случайно пошли в один день.
Мелочи. Ерунда. Но от этого стало легче.
На десятый день телефон пиликнул его особенным звуком. Я сразу узнала. Для Леонида у меня была отдельная мелодия.
Глупо, да?
Сообщение было коротким: «Ты исчезла. Что-то случилось?»
Я смотрела на экран минут пять. Не меньше. Сердце колотилось как сумасшедшее. Как будто я снова подросток, а не взрослая женщина двадцати девяти лет.
«Нет, просто занята», — написала я наконец.
Не спросила, как он. Не поинтересовалась, почему не писал раньше. Ничего.
Ответ пришел мгновенно: «Ты очень красивая, знаешь?»
И тут меня как будто ударило. Комплимент. Просто комплимент. Как капля воды для жаждущего.
Он всегда так делал. Исчезал надолго, а потом возвращался с комплиментом. Или с интересным вопросом. Или с предложением, от которого сложно отказаться.
Ровно столько, чтобы я не ушла. Но никогда не больше.
Я не ответила. Отключила звук. Положила телефон в ящик стола.
Вечером написала Маше: «Он объявился. Сказал, что я красивая».
Её ответ был почти мгновенным: «И что ты чувствуешь?»
Я задумалась. Что я чувствую?
Раньше от его сообщений внутри всё замирало. Переворачивалось. Дрожало.
Сейчас я чувствовала только… усталость. И что-то еще. Что-то новое.
«Злость, — написала я. — Кажется, я злюсь».
Я злилась. На него — за то, что играл со мной. На себя — за то, что позволяла. На этот год — потраченный на ожидание чуда, которое не случалось и не случится.
«Злость — это хорошо, — ответила Маша. — Злость помогает двигаться».
Да, точно. Я хотела двигаться. Куда-то. Вперед. Прочь от этого бесконечного ожидания.
Телефон снова пиликнул.
«Может, встретимся в эти выходные?»
Вот так просто. После десяти дней молчания. Как будто ничего не произошло.
Раньше я бы обрадовалась. Оживилась. Начала планировать, что надеть, что сказать.
Сейчас я просто смотрела на экран и думала: «А что, если не ответить совсем?»
Эта мысль была почти страшной. Непривычной. Новой.
Но странно волнующей.
На следующее утро мы снова встретились с Машей. В том же кафе.
— Что мне делать? — спросила я, показывая ей сообщение.
Она улыбнулась: — Сходи в музей. Каждый раз, когда подумаешь о нём — в музей.
Я рассмеялась. Но вызов приняла.
Вместо того чтобы отвечать Леониду, я нашла в интернете расписание выставок. На ближайшие выходные планировалась экспозиция абстракционистов в Центральном выставочном зале.
«Может, это знак?» — подумала я.
И купила билет.
В музее было прохладно и тихо. Не так много людей для субботы.
Я ходила от картины к картине. Останавливалась. Читала таблички. Слушала аудиогид.
Выставка абстракционизма. Яркие пятна. Геометрические фигуры. Линии и формы, которые на первый взгляд кажутся хаотичными, но в них есть своя логика, свой порядок.
Раньше я бы думала: «Надо рассказать Леониду». «Интересно, что бы он сказал об этой картине?» «Ему бы понравилось».
Но сегодня я просто смотрела.
На третьем зале я поймала себя на том, что улыбаюсь. Просто так. От удовольствия.
Когда я в последний раз улыбалась просто так? Не для кого-то. Не из-за чьего-то сообщения или внимания.
Не помню.
Я купила кофе в музейном кафе. Села у окна. За стеклом шел легкий дождь, люди спешили, прикрываясь зонтами и капюшонами.
Телефон лежал в сумке. Я не проверяла его с утра. И это было… нормально.
Странно, но мне не хотелось знать, ответил ли Леонид. Написал ли что-то новое.
Впервые за год я чувствовала покой.
Я допила кофе, вернулась в залы. Остановилась перед большим полотном — чёрный квадрат, внутри которого будто взрывается красное солнце. Смотрела долго. Думала о том, как художник вложил эмоции в простые формы и цвета. Создал нечто, что задевает душу. Дающее, а не забирающее.
Вспомнились слова из какого-то фильма: «Если любовь не делает тебя лучше — это не любовь».
А что делал со мной Леонид? Делал ли лучше? Сильнее? Счастливее?
Или я просто медленно растворялась в ожидании, теряя себя каждый день по кусочку?
Ответ был очевиден. И от этого становилось и больно, и легко одновременно.
Выйдя из музея, я наконец проверила телефон. Три сообщения.
«Ты не ответила. Всё в порядке?» «Алиса?» «Я могу заехать к тебе вечером».
Я улыбнулась. Вот оно. Испуг. Он почувствовал, что теряет контроль.
«Я в музее, — написала я. — На выставке абстракционизма».
Ответ пришел мгновенно: «Звучит интересно. Давно хотел сходить».
Я хмыкнула. Давно хотел? Год я звала его на выставки. На концерты. В театр.
Всегда один ответ: «Давай как-нибудь в другой раз».
Но никогда не наступал этот «другой раз».
Я убрала телефон в сумку. Не ответила.
Шла домой пешком. Думала.
О том, сколько раз за этот год я подстраивалась под его настроение. Под его интересы. Под его ритм жизни.
Смотрела фильмы, которые он советовал. Читала книги, о которых он говорил. Слушала музыку, которая нравилась ему.
А что он сделал для меня?
Вопрос повис в воздухе. Без ответа.
Дома я открыла ноутбук. Удалила из закладок сайты, которые добавила из-за него. Статьи про инвестиции в недвижимость, блоги риелторов, новости рынка.
Мне это никогда не было интересно. Но я читала. Чтобы было о чем поговорить с ним.
Смешно.
Вечером позвонила Маша: — Ну как музей?
— Знаешь, — сказала я, — кажется, я поняла кое-что важное.
— И что же?
— Я действительно была его запасным аэродромом. Но проблема в том, что и он тоже был моим.
Тишина на другом конце.
— Продолжай, — наконец сказала Маша.
— Я цеплялась за него, потому что боялась остаться одна. Потому что он был… удобным. Он не требовал настоящей близости. Не заставлял раскрываться. Быть уязвимой.
Я глубоко вдохнула.
— С ним я могла делать вид, что у меня есть отношения. Не сталкиваясь с риском настоящих отношений.
— Вау, — выдохнула Маша. — Это… глубоко. И неожиданно.
Я улыбнулась. Да, для меня тоже.
Телефон пиликнул. Снова он.
«Может, сходим в музей вместе в следующие выходные?»
Вот так. Внезапно. После года отговорок и переносов.
Что изменилось? Ничего.
Просто он почувствовал, что я ухожу. Что его «запасной аэродром» закрывается.
Раньше я бы обрадовалась. Решила бы, что вот оно — начало настоящих отношений. Долгожданный шаг навстречу.
Но сейчас я видела правду. Он не хотел отношений. Он хотел контроля. Хотел знать, что я жду. Что я доступна. Что я рядом, если вдруг станет одиноко.
И этот внезапный интерес к музеям — просто способ удержать меня на крючке. Еще ненадолго.
«Извини, не могу, — набрала я. — Другие планы».
Отправила.
Телефон зазвонил через минуту. Его имя на экране.
Я не взяла трубку.
Смотрела, как идут секунды звонка. Десять. Двадцать. Тридцать.
Отбой.
И сразу — сообщение: «Позвони, пожалуйста, когда сможешь. Это важно».
Раньше от таких слов у меня сердце заходилось. Я бы перезвонила немедленно.
Сейчас я просто отложила телефон. Подошла к окну. Смотрела на вечерний город.
И вдруг поняла: я больше не жду.
Не жду его сообщений. Не жду встреч. Не жду, что однажды он вдруг увидит во мне то, чего не видел целый год.
Я свободна.
Это было странное чувство. Новое. Немного пугающее.
Но такое правильное.
Прошёл месяц.
Леонид писал почти каждый день. Сначала сообщения были настойчивыми: «Нам нужно поговорить». «Давай встретимся». «Я не понимаю, что случилось».
Потом тон изменился: «Я скучаю». «У меня никогда не было таких разговоров ни с кем». «Никто не понимает меня так, как ты».
Я читала. Но не отвечала.
Однажды он даже позвонил в школу. Секретарша передала, что какой-то мужчина спрашивал меня, было ли у меня окно между уроками.
В тот день я впервые почувствовала не только эмоциональное, но и физическое облегчение от того, что не увиделась с ним.
А через два месяца после той выставки он написал: «Алиса, я хочу пригласить тебя на ужин. Официально. Как свидание. Пожалуйста».
Именно то, чего я ждала год. Чего так хотела. О чём мечтала бессонными ночами.
Я смотрела на сообщение. Думала.
Он не изменился. Всё тот же Леонид, который умеет очаровывать. Который знает точно, где грань. Сколько нужно дать, чтобы получить желаемое.
Он просто увеличил ставки. Почувствовал, что прежних крох внимания недостаточно.
Раньше хватало комплимента. Теперь нужно нечто большее. Обещание. Намёк на серьёзность.
Но я уже не та Алиса, которой он писал год назад.
«Извини, Леонид, я не приду», — ответила я.
Он позвонил через минуту. Я не взяла трубку.
Ещё одно сообщение: «Почему? Что я сделал не так?»
И вот она — суть вопроса.
«Ты ничего не сделал, — написала я. — В этом и проблема».
На следующий день вечером звонок в дверь. Я открыла, уверенная, что это соседка.
На пороге стоял Леонид. С букетом. Растерянный.
— Можно войти? — спросил он.
Я покачала головой: — Лучше не надо.
— Алиса, я не понимаю, что произошло. Ещё три месяца назад всё было хорошо.
— Нет, — сказала я. — Ничего не было хорошо. Просто я делала вид, что всё хорошо. Чтобы тебе было удобно.
Он смотрел непонимающе.
— Я была твоим запасным аэродромом, — сказал я. — Местом, куда ты прилетал, когда тебе было одиноко. Когда хотелось почувствовать себя умным, нужным, интересным. Но настоящей посадки ты совершать не собирался.
— Это неправда, — он шагнул вперёд. — Я просто не был готов…
— Год, Леонид. Целый год. И ты так и не стал готов.
Он опустил голову. Молчал.
— Я больше не злюсь. И не жду.
И это было правдой. Где-то между музеями, новыми книгами и разговорами с Машей я перестала ждать. Перестала надеяться. Перестала цепляться за эту фантомную связь.
Он поднял глаза: — А если я изменюсь?
Я улыбнулась: — Удачи тебе, Леонид. Искренне.
И закрыла дверь.
В той жизни я бы плакала. Жалела. Думала, что упустила свой единственный шанс.
В этой — я сделала чай. Открыла книгу. Новую. Ту, которую выбрала сама. Без оглядки на чужие вкусы и мнения.
Мой телефон больше не был капканом ожидания. Мои мысли больше не кружили вокруг чужого человека.
И это было… прекрасно.
