Я снова проверила, ровно ли лежит скатерть. Глупость, конечно, кто будет смотреть на неё, когда стол уставлен салатами? Но я поправила. Край ровный, без единой складки. Бабушкина, с вышитыми васильками по краю. Подарок на свадьбу — сорок лет тому назад. Сорок! Господи, страшно сказать. А кажется, что вот только вчера…
Борщ томился на плите, сладковато-кислый, густой. Если б я умела, написала бы диссертацию по борщеварению: о правильной очерёдности закладки свёклы, о том, сколько минут нужно жарить лук, чтобы вышла эта особенная сладость, при которой никакой сахар не нужен. Стоит перепутать очерёдность, не дожарить — и всё, пиши пропало. Но мой борщ, как хороший спектакль, всегда имеет успех.
— Верочка, долго ещё? — Это Валерка, мой муж. Всё ему не терпится. Седой совсем, а как мальчишка. — Иду, иду! — кричу я, суетясь у плиты. И снова проверяю, всё ли готово.
У Валеры свои ритуалы: он накрыл стол, расставил тарелки, ложки и вилки — всё чинно, по линеечке, как в ресторане. Смешной.
Наш Димка с женой сидели в гостиной. Диванные инвалиды с планшетами. Валя, невестка моя, сидела с нашим внуком Максимкой, переключая в телефоне фотки и показывая ему: вот киса, вот собака. «Киса, киса», — повторял Максимка пухлым ротиком в два зуба. Полтора годика, а уже столько слов знает! Гений!
Я часто заглядывала в гостиную — не дай бог пропустить что-то новое. Вчера Максимка, кажется, сказал «машина». Я сразу побежала хвастаться Валерке. А он как всегда: «Вера, ты преувеличиваешь. Он сказал ‘ма-ма’». Ну и пусть, главное, мой внук развивается!
В октябре они переехали к нам. У молодых не задалось: Димка остался без работы. Валя после роддома ещё в декрете. Какая там аренда? Я сама предложила: «Переезжайте к нам». Квартира двушка, конечно, не хоромы. Но разве в тесноте не в обиде?
— Пельмени будут? — крикнул Димка из гостиной. — Какие пельмени? Праздник же! — всплеснула я руками. — Я тебе такой борщ сварила!
Дмитрий закатил глаза. Это он у меня, значит, голодный. Глаза закатывает точь-в-точь как в детстве, когда я его заставляла суп доедать. Первое, второе и компот — как положено. А он всё супы эти ненавидел. Ну ничего, со временем распробовал, теперь за уши не оттащишь.
Я глянула на часы: без пятнадцати два. Пора уже, а Андрюша с Катей ещё не пришли. Андрей — мой старший. Они с женой должны были приехать с тортом. Юбилей ведь у меня, шестьдесят — не шутка. «Или может, забыли?» — мелькнула предательская мысль.
Тут раздался звонок в дверь. — Я открою! — крикнула я и поспешила в прихожую, на ходу снимая фартук.
Под дверью стоял усталый, с синяками под глазами Андрюша. Один. — А Катя где? — Не смогла, — он протянул коробку с тортом. — Дела какие-то.
Я вздохнула. Дела какие-то. У всех дела. Ладно, потом поговорим.
Валерка выглянул из кухни: — О, Андрюха пришёл! Заходи, не майся на пороге! Там твой брательник уже слюни на скатерть капает, ждёт, когда Вера наконец обед подаст.
Я улыбнулась. Мой муж — мастер сглаживать неловкости. Всегда был таким. Сама я вспыхиваю как спичка, а он — нет. За сорок лет ни разу не повысил голос. Иногда даже бесит своим спокойствием.
Мы все собрались за столом. Валя посадила Максимку в детский стульчик, пристроила нагрудничек.
— Верочка, с днём рождения! — Валерка поднял бокал. Торжественно так сказал, и глаза у него теплые-теплые.
Я зарделась как девчонка. Приятно, чёрт возьми! Шестьдесят стукнуло, а всё как в первый раз.
— Главный подарок будет вечером, — подмигнул мне. — А это так, для затравки.
Валерка протянул маленькую коробочку в серебристой упаковке с блестящим бантиком. Я осторожно потянула за ленту, разворачивая подарок. Внутри оказался флакон духов. Тех самых! Шанель №5. Тех, что я видела в магазине полгода назад и долго стояла, примеряя их запах на запястье, но так и не решилась купить. Дорогущие! А нам нужно было помочь Димке с Валей, купить коляску для Максимки…
— Валер! — только и смогла выдохнуть я. — Ты откуда узнал?
— У продавщицы спросил, какие духи примеряла женщина в синем пальто. Она запомнила, представляешь? — усмехнулся мой хитрец.
Я прижала флакон к груди. Боже, мой. Меня видят. Меня замечают. Я не просто бабушка, готовящая борщи, и не просто тёща, стелющая постели, не просто учительница, проверяющая тетради. Я — женщина, которой дарят Шанель.
Борщ стыл в глубоких тарелках, свекольно-алый, с белыми островками сметаны. А я не могла отвести взгляд от флакона в моих руках.
Утром я надушилась. Прикрыла глаза, нажала на распылитель, чуть подставила шею, запястья. Аромат окутал меня невидимым облаком. Хороший парфюм — как украшение, только не видно, не потрогать, но он присутствует. Создаёт особое настроение. Дорогая Вера Петровна. Стройная Вера Петровна. Молодая, чёрт возьми.
В школе заходила учительская история с географией, все принюхивались. Светка из параллели — вот уж любопытная Варвара — прямо в лоб спросила: — Вера, что это у тебя? Неужели сама Шанель?
Я улыбнулась загадочно, приподняла бровь. Думала — пусть помучается, завтра скажу. Но не смогла сдержаться, к обеду раскололась — да, Шанель, муж подарил. «Повезло тебе с Валеркой», — вздохнула Светка. И я подумала: действительно повезло.
Домой я вернулась окрылённая. В коридоре Максимка тянул ручки, хотел, чтобы я его на руки взяла. Подхватила внука, прижала к себе, закружила. Он заливисто захохотал, запрокинув головку, и я, глядя в его чистые глазёнки, снова поразилась — как же он похож на маленького Димку! То же лицо, те же ямочки на щеках, тот же смех.
— Ба-ба, — пролепетал он, схватил меня за серёжку. — Осторожнее, малыш, — я освободила мочку уха от цепких пальчиков. — Ну-ка, пойдём, я тебе что-то покажу.
Потащила его на кухню, доставать с верхней полки банку с печеньем, которую припрятала специально для таких случаев. Домашнее, песочное, с джемом внутри. Без этих их «Е-добавок». Валя вечно покупает ему какие-то магазинные сушки, хрустики-пшикалки. А это — настоящее.
В прихожей что-то громыхнуло — это Валя вернулась из магазина. Я слышала, как она копошится, разувается, снимает свою дутую куртку. Дверь на кухню отворилась, и она застыла на пороге. Я развернулась к ней с внуком на руках и печеньем в другой.
Вид у невестки был странный. Неприятный какой-то, перекошенный. Она вдруг резко закрыла рот рукой, а другой схватилась за дверной косяк.
— Максим, — выдавила она хрипло, — иди сюда.
Я непонимающе нахмурилась: — Что случилось?
Максимка, почуяв неладное, прижался ко мне крепче, вцепился в воротник.
— У вас… этот запах, — проговорила Валя, не отнимая руки ото рта. — Я не могу… меня тошнит…
Я замерла с печеньем на весу. Какой ещё запах? На кухне пахло ванилью и яблоками — я пирог испекла, он ещё в духовке стоял.
— Духи, — она скривилась, сделала шаг вперёд. — Вот этот… парфюм. От него просто дышать… невозможно.
Она забрала Максимку из моих рук, и он, почувствовав материнское напряжение, скуксился, готовый заплакать.
— И вы ещё ребёнка… надушили, — Валя просто выплюнула эти слова, разворачиваясь и унося сына.
Я осталась стоять посреди кухни, сжимая бесполезное печенье в руке, щепки непонимания впивались в кожу. Мои духи? Которыми я так гордилась? Которые муж подарил? От них, видите ли, тошнит?
К вечеру я нашла компромисс. Или думала, что нашла.
— Валечка, — сказала я, стараясь говорить без привычных директорских ноток, — я не буду пользоваться духами дома. Только на работе. Совсем чуть-чуть.
Валя сидела, уставившись в телефон.
— Не поможет.
— В смысле? — не поняла я.
— Они въедаются в одежду. В волосы. В кожу. От вас будет пахнуть даже после душа. И мы с Максимом… — она наконец посмотрела на меня. — Мы просто не можем.
Запах. Мои духи ей мешают. Я двадцать лет проработала в школе. Мне каждый день приходилось иметь дело с подростками, их гормонами, их перегаром иногда, с детьми из неблагополучных семей, где не мылись неделями. И ничего, справлялась как-то. А тут — ей, видите ли, запах мешает.
— И что же мне делать? — спросила я, уже понимая, к чему всё идёт. — Выбросить? Вернуть в магазин? Валерка специально покупал…
— Это ваш выбор, — отрезала Валя. — Но с ребёнком вы будете сидеть только без парфюма. У Максима может быть аллергия.
И тут меня прорвало.
— Аллергия?! — я почти крикнула. — Ты хоть понимаешь, на что бывает аллергия? На пыль, на шерсть, на орехи! А не на… на…
— На синтетические ароматы, — спокойно закончила она. — У вас что, медицинское образование есть?
Я задохнулась. Меня, всю жизнь проработавшую с детьми, учат, на что бывает аллергия?
— Ты… — я перешла на шёпот, понимая, что ещё чуть-чуть — и наговорю лишнего. — Ты знаешь, меня полшколы называет «наша Верочка». Пятнадцатилетние оболтусы, и то уважают. А в собственном доме…
В прихожей раздался звук открывающейся двери — Димка вернулся. Воздух в комнате сгустился, стал тяжёлым, невыносимым. Я ждала его прихода, как в детстве ждала возвращения родителей, когда дома что-то натворила — со страхом, но и с надеждой на спасение.
Валя вскочила ему навстречу. Я слышала, как она говорит ему что-то на ухо, быстро, сбивчиво. Димка заглянул в комнату, посмотрел на меня как-то странно, потом взял жену за плечи, отвёл обратно в прихожую. Оттуда послышался приглушённый разговор. Я ждала, что сын придёт поговорить со мной, но он не пришёл.
Когда вернулся Валерка, Димы с Валей уже не было дома. Ушли куда-то, Максимку с собой забрали.
— Чего это они? — удивился муж. — Запах им мешает, — бесцветно ответила я. — Твой подарок.
Правда ли это было про запах, или Валя просто нашла повод, чтобы выплеснуть что-то другое? Кто знает. Но мои духи теперь стояли на полке — нетронутые, бесполезные.
Вечером Димка с Валей вернулись. Я слышала, как они переговаривались, шуршали чем-то. Максимка хныкал — видимо, устал. Я подошла к двери их комнаты, постояла, прислушиваясь. Поднялась рука, чтобы постучать, но что-то остановило. Не смогла.
В голове вертелись обрывки мыслей. Хотелось войти, сказать что-то вроде: «Ну что вы, в самом деле, из-за таких пустяков…» Но другая часть меня, та, что тридцать лет проработала в школе, подсказывала: это не пустяки. Это принцип. И сдаться сейчас — всё равно что позволить восьмиклассникам есть на уроке. Дашь слабину — сядут на шею.
Я вернулась к себе. Валерка смотрел футбол, убавив звук почти до шёпота.
— Ну и что решим? — спросил, не отрывая глаз от экрана.
— А что тут решать? — огрызнулась я. — Я тут, между прочим, шестьдесят лет живу. Это мой дом. И если мне хочется пользоваться духами, которые муж подарил…
Он повернулся, посмотрел на меня внимательно. Не перебивает, просто смотрит. И от этого ещё обиднее. Сказал бы уже что-нибудь.
— Что? — не выдержала я.
— Ты не о том думаешь, Вера, — тихо проговорил он. — Не о духах речь.
Я отвернулась к окну. Там в темноте мигали фонари, проезжали машины, шли припозднившиеся прохожие. Город жил своей жизнью, а я стояла, застывшая, с комком в горле, и не понимала, что на меня накатило. Злость? Обида? Бессилие?
— Я их приютила, — прошептала я. — Кормлю, пою, с ребёнком сижу…
Валерка молчал. И только тихо скрипнул диван, когда он поднялся и ушёл на кухню.
Ночью я не спала. Перебирала в голове всё, что сделала для Димки с Валей. Вспоминала, как невестка скривилась, говоря о запахе. «Меня тошнит», — передразнила я её мысленно. Спать не хотелось. Я встала, надела халат и вышла в тёмный коридор.
На кухне включила маленький ночник — тусклый, желтоватый. Чайник закипел бесшумно. Только тихое бульканье и щелчок кнопки. Я обхватила кружку ладонями, грея озябшие пальцы. И тут услышала шаги.
На пороге кухни стоял Дима. Заспанный, в футболке и домашних штанах.
— Не спится? — спросил он хрипло.
— Да вот, чай завариваю, — я отвернулась к окну. — Ты-то чего не спишь?
— Максимка плачет, никак не уложить, — он тяжело опустился на стул напротив. — Валя извелась вся.
— Зубы, наверное, режутся, — машинально ответила я. — У него в таких случаях левая щека краснеет.
Мы помолчали. Я мешала чай в кружке, хотя сахар давно растворился.
— Мам, — Димка смотрел в пол, — ты прости Валю. Она не со зла. У неё правда аллергия на парфюмерию. Ещё с университета. А после родов обострилось.
— И что же она молчала раньше? — холодно спросила я, хотя чувствовала, как что-то начинает разжиматься внутри.
— Боялась тебя расстроить.
Я хмыкнула. Ну-ну. Расстроить она боялась. А теперь, значит, не боится.
— Она сказала, что мы переедем, если тебе так важны эти духи, — продолжил Дима.
Я замерла.
— Переедете? Куда? У вас денег нет даже на аренду.
— К её родителям. Они зовут.
— В Саратов?! — я так резко поставила кружку, что чай выплеснулся на стол. — Ты с ума сошёл? А работа? А Максимка? Я же его почти не увижу…
— Мам, — Димка наконец поднял на меня глаза, — мы просто не можем… так. Это не прихоть, понимаешь? Для Вали это не блажь.
Мы молчали. И это было страшнее всего. Не крики, не упрёки — тишина, в которой я точно поняла: они уйдут. Из-за духов, из-за запаха, из-за меня.
— Хорошо, — сказала я наконец. — Я не буду пользоваться духами. Вообще. Выброшу.
— Дело не в духах, мам, — вздохнул Дима.
— А в чём?!
— В том, что ты даже не попыталась понять.
В этот момент из комнаты Димы донёсся громкий плач Максимки. Мой сын тут же вскочил, глянул на часы — три ночи — и бросился к двери.
— Я помогу, — сказала я автоматически, поднимаясь.
— Не надо, — отрезал Дима. — Мы сами.
И вышел. А я осталась сидеть на кухне, оглушённая. Хотелось догнать его, крикнуть что-то вроде: «Ты неблагодарный!» или «Я для тебя всё…» — но слова застряли в горле.
Утром их не было. Ушли рано, не предупредив. Я испекла блины, накрыла на стол, ждала, когда проснутся… А они даже не позавтракали. Прошли мимо кухни, хлопнули дверью. На всякий случай я проверила шкаф — все вещи на месте. Вернутся. Куда им деваться.
Часам к двенадцати позвонила Валина мать. Голос такой участливый, прямо сахарный.
— Вера Петровна, как вы там? Всё хорошо?
— Замечательно, — скрипнула я. — А что?
— Ну… Валюша позвонила, сказала, что к нам на недельку приедут. Я думала, может, что случилось?
Я сжала трубку так, что пластик затрещал. Недельку, значит. Без предупреждения. Просто собрались и уехали.
— Нет, всё хорошо, — выдавила я. — Проведают вас, и обратно.
— Конечно-конечно, — затараторила Валина мать. — Они уж в поезд сели, звонили. У Максимки температура, Валя встревожена…
Температура?! Я охнула. Почему мне не сказали? Что случилось, когда? А я… я даже лекарства не дала. И вместо того, чтобы быть благодарной невестке за заботу о внуке, устроила скандал из-за каких-то дурацких духов.
— Сколько температура? — выдохнула я. — Что врач сказал?
— Да что вы так волнуетесь, — засмеялась свекровь. — Тридцать семь и два. Наверно, зубки…
Мне хотелось кричать. От бессилия, от того, что ни на что не влияю. Температура, поезд, зубы — а я здесь, в пустой квартире, смотрю на остывшие блины и бутылочку Шанель, из-за которой теперь не увижу внука неделю. Или дольше.
Прошёл месяц. Самый длинный месяц в моей жизни. Без ночных концертов Максимки, без его игрушек, разбросанных по квартире, без запаха детского крема и пюрешек. Я каждый день звонила Валиной матери. Та отвечала скупо: — Всё хорошо, Вера Петровна. Не волнуйтесь.
И давала трубку Диме. Он рассказывал, что Максимка научился говорить новые слова, что у него прорезался ещё один зуб, что они нашли хорошего педиатра… Всё вроде нормально. Только не говорил, когда вернётся. А я не спрашивала — гордость не позволяла. Да и спросишь — потом ещё разочаровываться.
— Весь твой шкаф провонялся этими духами, — сказал Валерка как-то утром, выбирая рубашку. — Может, выбросишь их уже?
Я молча смотрела на флакон на полке. Нетронутый, запечатанный.
— Нечего добру пропадать, — пробормотала я. — Светке подарю, из параллели. Она давно спрашивает.
Я отдала духи Светке. Она растрогалась, обняла меня, сказала, что у неё день рождения через три дня и это лучший подарок. Врала, конечно, — день рождения у неё в сентябре. Но мне было приятно.
Дома без духов стало… обычно. Тихо. Пусто. Я проветрила шкаф, постирала все занавески, вымыла полы с уксусом. К чёрту эти запахи. Все. Даже новый кондиционер для белья купила — без отдушки. Пусть пахнет ничем. Зато внук вернётся.
А они всё не возвращались.
Пока однажды, в выходной, я не услышала звонок в дверь. Открыла — Дима. Один. Словно постарел за этот месяц. Переступил порог неуверенно, будто спрашивая разрешения.
— Можно войти?
Я молча отступила, пропуская его в квартиру. Хотелось схватить, прижать к себе, не отпускать… Но сдержалась — сама не знаю почему. Наверное, боялась, что оттолкнёт.
— Где Максимка? — только и спросила.
— С Валей остался. У её родителей.
Я кивнула. Ну конечно. Чего я ждала?
— За вещами приехал, — сказал Дима тихо. — Нашли квартиру. Недалеко от центра.
Я даже не удивилась. Ждала этого месяц — и вот дождалась. Всё правильно. Выросли дети, разлетелись… Обычное дело. Ничего особенного. Просто старость, одиночество и тишина.
— Пойдём, помогу собрать, — сказала я, направляясь в их комнату. Деловая такая. Учительница. Завуч. А внутри всё рвалось и корчилось.
Мы молча складывали вещи. Диму — в чемодан, Валины — в сумку, Максимкины — в коробку из-под телевизора. Его игрушки, ползунки, чепчики, погремушки… Я гладила каждую вещь, прежде чем положить. Украдкой, чтобы Дима не заметил.
— Всё, — сказал сын, защёлкивая чемодан.
Мы вышли в прихожую. И тут я решилась:
— Дима… Ты бы Максимку привёз как-нибудь. Мы бы с Валеркой посидели…
Сын смотрел в пол. Долго. Потом поднял глаза:
— Мама… Ты бы просто могла понять. У Вали послеродовая депрессия была. Запах — это не просто каприз. Она задыхалась. Правда. Но ты решила, что парфюм важнее.
Я растерялась. В горле стоял ком, говорить было трудно.
— А ты решил, что я вообще ничто, — выдавила я наконец. — Дом — это не гостиница. А мать — не пустое место, которое можно пересекать по маршруту «я устал».
Мы стояли, глядя друг на друга. Бесконечно долго. Без слёз. Без крика. Застывшие в этой точке — между прошлым и будущим. Между близостью и отчуждением.
— Я ненавижу эти духи, — прошептала я вдруг. — Правда. Они пахнут потерей. Я их выбросила.
Дима кивнул. И я увидела, как уголки его губ дрогнули.
— Вы приходите на выходных, — продолжила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — В субботу. Я пельмени налеплю. Твои любимые, с курицей.
— Хорошо, — сказал сын после паузы. И взялся за ручку чемодана.
Мы не обнялись на прощание. Я просто смотрела, как закрывается за ним дверь, и понимала: они вернутся. Не жить — в гости. Но всё-таки вернутся.
Духи так и остались у Светки. Запах исчез. Обиды — нет.
