— У нас ипотека, какой развод?! — рявкнул на жену Павел. — Забудь об этом, и вообще, хватит мне нервы мотать!
— Ты не понял, — покачала она головой. — Я подаю на раздел имущества.
— Ты никто, массажистка пятидесятилетняя, как жить-то будешь? — скривился Павел. — Потом сама приползешь, будешь умолять вернуться.
Виктория Морозова стояла в туалете ресторана «Империал», и холодная вода стекала с ее лица вместе с остатками туши. За дверью играла музыка ее праздника, собственного пятидесятилетия, но она больше не могла… Просто не могла туда вернуться. Не могла смотреть на то, как ее муж Павел кружит в танце эту… девицу.
Дверь заскрипела, и вошла Валерия. Единственная, кто хватился юбиляршу.
— Викуль… — Валерия осторожно приблизилась, разглядывая подругу в зеркале. — Что случилось-то? Ты вся… Ну что ты так? Неужели из-за этой… особы? Да плюнь ты на нее! Павел просто… Ну, хочет показаться, что ли, галантным перед своими. Вот и крутится вокруг нее, как… Как петух.
Виктория медленно подняла глаза.
— Лера, милая… — она провела рукой по мокрому лицу. — Ты знаешь, сколько лет я… Господи, сколько лет я себе вру? Говорю себе то же самое, что ты сейчас мне. Что он просто вежливый, что это… Ну, работа такая. А я не должна… Что нельзя ревновать к каждой…
Голос сорвался.
— А знаешь, что я сегодня поняла? Лера, он на меня никогда так не смотрел. За двадцать лет он ни разу… не открыл для меня шампанское с таким… С этим вот лицом счастливым. Понимаешь? И не шептал мне ничего смешного, чтобы я… Чтобы вот так хохотала.
Валерия молчала, понимая — сейчас любое слово может ранить еще больше.
— И самое… поганое, знаешь что? — Виктория повернулась к подруге, в глазах стояли слезы. — Ксюша, моя дочка. Когда я попыталась с ней… Ну, поговорить об этом, она мне такое сказала… Что я ревнивая, эгоистка, а папа у нее общительный просто. А я… все в штыки воспринимаю. Общительный!
Голос стал злым.
— Дома-то он со мной по три дня не разговаривает, а тут такой общительный, что весь ресторан на них пялится.
Валерия тяжело вздохнула и обняла подругу за плечи.
— Викуль, а может… хватит притворяться? Ну что ты все делаешь вид, что у вас все хорошо? Может, пора перестать играть в счастливую семью?
— Но мне же… пятьдесят, Лера, — в голосе послышались слезы. — Кому я такая нужна? И что я умею, кроме как… Ну, жена там, мать? Массаж, конечно, но это же… Это так мало. А квартира, ипотека еще не выплачена до конца… Что теперь делать?
— Знаешь, что я тебе скажу? — Валерия развернула подругу к себе, заставила посмотреть в глаза. — В пятьдесят жизнь не кончается. Моя сестра двоюродная в пятьдесят два… Помнишь Светку? Развелась она с этим своим Петькой-тираном, переехала в Сочи, салон красоты открыла и теперь… Господи, как живет! Счастливая такая стала, прямо светится. А ты что? Будешь до пенсии терпеть унижения и… И вот это все?
Виктория смотрела на себя в зеркало. Пятьдесят, да. Но выглядит неплохо. Работа массажистом держит в форме, лицо не измученное, волосы с благородной сединой. Совсем не старуха.
— Я не могу туда вернуться, — прошептала она. — Смотреть, как он ей руку подает, танцует, а она… хохочет над этими идиотскими шутками. А подарок видела? Знаешь, что он мне подарил? Набор для ванной за двести рублей, не больше. При том, что мои девочки… Клиентки, принесли сертификаты на десятки тысяч, золото… А он обещал Париж. Париж, Лера! А купил гель для душа и мочалку в ларьке у метро.
— Тогда уходим, — Валерия говорила решительно. — Прямо сейчас. Пусть празднует с кем хочет.
— А гости? Мои девочки же ради меня…
— Викуль, твои клиентки тебя любят и поймут все. А Павлу с дочкой урок, пусть объясняют, где именинница.
Всю ночь в квартире Валерии они говорили. Виктория рассказывала честно — без прикрас, без того вранья, которым успокаивала себя годами.
— Знаешь, Лера… — Виктория сидела в старом халате, пила шампанское, которое подруга нашла в холодильнике. — Когда я его встретила, мне тридцать было. Я уже думала, все, останусь одна. Подруги давно замужем, дети растут, а я работаю, работаю…
И тут он появился.
Солидный такой, надежный, инженер, хорошо зарабатывает, машина, перспективы… И ухаживал красиво! Цветы каждые выходные, в театр водил, в ресторан… Я думала — вот оно! Мое счастье пришло, наконец.
— А потом?
— Ну… — Виктория помолчала, вспоминая. — А потом оказалось, что ему нужна хозяйка. Кто-то, кто будет готовить, стирать, рожать детей и… главное — не задавать лишних вопросов. И я была идеальная, благодарная за то, что меня «взяли», тихая, непритязательная.
Первые годы еще пыталась… Ну, делиться с ним мыслями какими-то, о работе рассказывать, о том, что волнует. А он… мне как-то сказал: «Надька Иванова умные вещи говорит, а ты какую-то чушь несешь». Это его коллега была. И я перестала «чушь нести».
Валерия молча наливала им обеим горячий чай. В ее глазах читалось понимание. И ободренная им Виктория продолжила:
— Самое страшное, что я сама себя убедила — так и должно быть. Что нормально это, когда муж домой приходит и молчит весь вечер, в телевизор уткнувшись. Правильно, когда он решения принимает, не спрашивая меня. Машину покупать, школу для Ксюши выбирать, даже обои в спальне… все сам решал. А я себе говорила: «Какой у меня умный муж, как хорошо, что не надо мучиться».
— Викуль, а тебе никогда не приходило в голову, что он… Ну, с другими встречается? До этого дня, я имею в виду.
Виктория долго молчала, крутила в руках стакан.
— Конечно, приходило. Задерживается часто на работе, рубашки новые появляются, которые я не покупала. Одеколон другой завел, в спортзал вдруг пошел… Но я же правильная жена! Я не должна подозревать, сцены устраивать, карманы проверять. Вот и доверяла. Или… Голову совала, как страус в песок…
— И что теперь?
— Знаешь, я понимаю… — Виктория поставила бокал, посмотрела на подругу. — Я прожила чужую жизнь. Удобную, но не… свою.
Утром Виктория вернулась домой за вещами. Павел вышел ей навстречу мрачный, с чашкой кофе.
— Анна Викторовна? — Виктория остановилась в дверях. — Как быстро ты узнал, что она расстроилась. Скорее, чем хватился жены?
— Вика, не начинай… Не начинай истерику. Ты все понимаешь неправильно. Анна — коллега, хороший специалист. Я не могу с ней невежливо…
Виктория прошла к шкафу, начала доставать свои вещи. Павел встал, пошел за ней.
— Ты… Ты что делаешь? Куда это ты собираешься?
— К Лере.
— Из-за чего? Из-за того, что я с коллегой потанцевал? — Павел ходил по комнате. — Вика, тебе пятьдесят лет, а ты… Господи, как подросток какой-то. Ревность в таком возрасте выглядит просто… Просто смешно.
Виктория остановилась, держа в руках любимую кофту.
— Павел… — она медленно повернулась к нему. — А ты знаешь, о чем я мечтаю, думаю по вечерам? Чего боюсь? Нет, не знаешь. За двадцать лет ты ни разу… не спросил. Знаешь, что я люблю читать, но понятия не имеешь, какие книги. Помнишь, что я массажистом работаю.
Но не знаешь, как это для меня важно — людям помогать, боль снимать. Для тебя я… Я функция какая-то. Жена, мать, домработница. Но не человек. Бесплатное приложение, как… рекламная листовка в почтовом ящике.
— Вика, ну о чем ты? Конечно, ты человек! И я тебя уважаю, ценю…
— Как холодильник. Работает — и хорошо. А вчера я увидела, как ты смотришь на женщину, которая тебе… интересна. И поняла, на меня ты так никогда не смотрел.
Павел забегал по комнате:
— Ну хорошо, хорошо, допустим… у нас нет вот этой… страсти, как в кино. Мы взрослые люди, у нас спокойные отношения, стабильность. Это плохо разве? У нас дом, семья. Чего тебе еще надо?
— Любви, — просто сказала Виктория. — Я хочу, чтобы меня любили. Не за то, что удобная, проблем не создаю. А просто… так. И я хочу быть с человеком, которого сама люблю, по-настоящему.
— И ты думаешь… — в голосе Павла послышалась насмешка. — В пятьдесят лет найдешь эту… любовь? Вика, очнись ты! Мы не мальчик с девочкой. У нас общая жизнь, дочь, планы какие-то…
— У тебя есть они? — Виктория посмотрела на него внимательно. — Какие? Жить дальше, как… сейчас? Ты с… С Анной Викторовной, а я буду делать вид, что не замечаю? Или считаешь меня слепой? Я итак столько лет врала себе.
— О чем ты говоришь? Что имеешь в виду?
— Павел, я не глупая, — Виктория складывала вещи в сумку, не глядя на него. — Задержки на работе, рубашки новые, спортзал этот внезапный… Ты думаешь, женщина не чувствует, когда в доме появляется «кто-то еще»? Я просто старалась не думать, потому что боялась разрушить то, что у нас… А теперь понимаю — терять-то нечего. У нас ничего и не было никогда.
Павел побледнел.
— Ты… о чем? Какая Анна? Это коллега просто!
— Которая «случайно» о моем юбилее узнала и пришла без приглашения? А ты весь вечер роль галантного кавалера играл? — Виктория закрыла сумку, посмотрела на мужа. — Пожалуйста, Павел, не принимай меня за глупую. Я много лет притворялась, что не замечаю. Больше не буду, хочу развод.
— Развод? — Павел опешил. — Ты серьезно? Из-за… Из-за глупых подозрений? Вика, ты же разумная…
— Да, теперь, наконец-то, — Виктория взяла сумку. — И я понимаю, что заслуживаю большего, чем жизнь с человеком, который меня не любит. И поэтому готов с другой флиртовать на моем юбилее, при наших знакомых.
— А Ксения? Ты о дочери подумала?
— Ксения взрослая. И вчера она ясно показала, на чьей стороне. Пусть с папой живет, если я такая… ревнивая эгоистка.
Неделя прошла неожиданно спокойно. Виктория жила у Валерии, ходила на работу, принимала клиенток. А потом Павел развернул настоящую кампанию по спасению репутации. Его задело то, что жена приняла самостоятельное решение.
— Представляешь, — рассказывала Виктория подруге, вернувшись с работы, — Лена Сорокина сегодня говорит, Павел всем рассказывает, что у меня возрастной кризис. Якобы я неадекватная стала, сцены устраиваю на пустом месте.
— Ну и подлец, — Валерия сердито мыла посуду. — Сам виноват, а жену выставляет психованной.
— А Ксюша… в интернете фотографии выкладывает с юбилея. Где я подавленная, несчастная. И подписи делает про «неблагодарных жен и загулявших матерей».
Но поддержка приходила откуда не ждали. Клиентки Виктории, многие из которых за годы стали почти подругами, окружили ее заботой.
— Знаете, Викочка, — говорила Людмила Сергеевна, лежа на массажном столе, — я в сорок пять развелась. Думала, все, конец света. А оказалось — начало новой жизни. Муж мой тоже «правильный» был, не пил, не бил, деньги в дом приносил. Только любви не было вообще. Мы как… Как соседи по коммуналке были, вежливые, но чужие.
— А не страшно? — спрашивала Виктория, разминая затекшие мышцы. — Все сначала начинать?
— Страшно. Но знаете, что хуже? До старости дожить и понять, что… все пропустила. И ни одного дня настоящего счастья не было. Вот это страшно по-настоящему.
А Павел тем временем делал ошибку за ошибкой. На корпоративе, через неделю после скандала, он напился и устроил сцену ревности Анне Викторовне.
— Что… это значит? — шипел он ей на ухо, хватая за локоть, когда увидел ее танцующей с другим. — Я думал, у нас понимание есть!
— Какое понимание? — Анна попыталась освободить руку. — Павел Иванович, вы неадекватно себя ведете. Я просто с коллегой танцую.
— Да как ты смеешь! — голос Павла становился громче. — После всего, что между нами… было! Думаешь, можешь со мной играть?
— Павел Иванович, вы пьяны, — Анна говорила холодно. — И ведете себя неприлично. Между нами ничего не было и быть не может. Вы коллега, и все.
— Врешь! — закричал Павел так, что половина зала обернулась. — Продажная! Думаешь, я не понимаю твоей игры?
Пощечина отрезвила его мгновенно. Заслужил. Зал загудел, все смотрели. Кто-то снимал на телефон. Через полчаса видео разошлось по всему корпоративному чату.
Утром Павла вызвали к директору.
— Павел Иванович… — директор с трудом подбирал слова. — Объясните мне, пожалуйста, что происходило вчера. Анна Викторовна написала докладную на вас. О… домогательствах.
— Это… недоразумение! — Павел заикался от волнения. — У меня развод сейчас, стресс, я не контролировал… Вы… обязаны понять… эта Анна… гулящая, сама дала повод!
— Ваши семейные проблемы не должны влиять на работу. Вы поставили компанию в неловкое положение. Строгий выговор и лишение премии за квартал.
Анна Викторовна в тот же день написала заявление об увольнении. В коллективе началось брожение. Павла обсуждали во всех курилках.
А дома Ксения впервые почувствовала на себе отцовскую агрессию. Когда она заступилась за однокурсницу, которую отец раскритиковал за «вызывающий» вид, Павел взорвался:
— Хватит умничать! Мозгов-то у тебя сколько? Мать твоя… массажистка без высшего образования, и ты в нее… пошла. Только требовать умеете, а толку никакого!
Ксения расплакалась. Впервые поняла, каково это — быть мишенью отцовской злости. И вдруг подумала о матери без раздражения, с пониманием.
Работу в пансионате Виктории помогла найти Валерия. Главврач Игорь Михайлович когда-то учился с ней в одной группе и как раз искал массажиста.
— Лера рассказала про вашу ситуацию, — деликатно сказал он на собеседовании. — Понимаю, тяжело сейчас. Но у нас обстановка спокойная. Можем предложить комнату в корпусе для сотрудников. Как вам?
Виктория посмотрела на пейзаж за окном — сосновый лес, тихие дорожки, скамейки…
— Согласна.
— Отлично, коллектив у нас хороший, пациенты в основном пожилые, интеллигентные люди. Думаю, понравится.
И правда, Виктория чувствовала себя по-настоящему нужной. Пациенты ценили ее руки, коллеги уважали профессионализм.
— Знаете, Виктория Александровна, — говорила пожилая пациентка Анна Ивановна, — вы как будто… расцвели за эти недели. Пришли такая печальная, а теперь прямо светитесь.
— Наверное, воздух тут целебный. Ну и развожусь, никаких стрессов больше, — честно ответила Виктория.
— А правильно! В нашем возрасте уже пора о себе думать, а не только о других. Я тоже поздно поняла. В шестьдесят развелась. Дети кричали, что сума сошла, а я никогда так счастлива не была.
Через месяц к Виктории приехала Ксения. Дочь постучала в дверь массажного кабинета, когда мать заканчивала процедуру.
— Мам… можно поговорить?
Они гуляли по территории пансионата, сели на скамейку под соснами.
— Я хотела… извиниться, — начала Ксения, комкая в руках платок. — За юбилей, за то, что наговорила тебе… Что папу поддержала. Я была не права.
— Ксюш, ты… просто не знала правды. Да я и сама ее не видела. Жила… вслепую, как лошадь в шорах…
— Мам, можно я расскажу, что случилось? — Ксения нервничала, не могла усидеть на месте. — Помнишь, ты говорила, что папа стал агрессивный? Я думала, ты… Ну, преувеличиваешь. А на прошлой неделе он на меня так накричал… Мам, он всякие вещи говорил… Что от нас одни проблемы, а папа всю жизнь нас на себе тащит… И я поняла тогда, что ты чувствовала. Как было больно и… И одиноко.
Виктория обняла дочь.
— Ксюш, он не плохой человек. Просто мы с ним… не подходим друг другу. Только я это поняла слишком поздно.
— Мам, а ты меня простишь? За то, что на его стороне была, не поддержала, когда надо было?
— Конечно. Ты моя дочь, и я тебя люблю. Но теперь ты знаешь, в семье не должно быть сторон. Только быть любовь и уважение.
— А можно я буду приезжать к тебе? Здесь так красиво… А дома с папой… Он совсем другой стал.
— Конечно, приезжай. Всегда рада тебе.
Павел тем временем окончательно терял почву под ногами. После второго скандала на работе он сорвался на молодого сотрудника из-за мелкой ошибки, мужа Виктории уволили.
— Павел Иванович, — сказал директор, — мы больше не можем терпеть такое поведение. Вы создаете нездоровую атмосферу.
— Но у меня стаж, опыт! Я лучший инженер в отделе!
— Были таковым. А теперь стали источником проблем. Профессионализм не компенсирует этого, к сожалению.
Павел понял — он теряет все. Работу, репутацию, семью. Квартиру тоже придется менять, ипотека была оформлена на двоих, а Виктория требовала раздела имущества.
Он пытался помириться с женой, звонил, даже приезжал в пансионат.
— Вика, ну нельзя же так… из-за глупой ссоры всю жизнь рушить. Ведь что-то хорошее было? Не может быть, чтобы двадцать лет — ошибка!
— Было, — спокойно ответила Виктория. — Ксения. Наша дочь — это хорошее. А больше… ничего, Павел. Ты же сам это знаешь.
Последний разговор отца с дочерью случился, когда Павел собирал вещи. Ксения помогала ему.
— Пап, а где ты теперь жить будешь?
— Не знаю, комнату какую-нибудь сниму.
— А работа?
— Найду что-нибудь. Я же специалист.
Ксения молча складывала его рубашки. Потом вдруг спросила:
— Пап, а почему ты маме никогда не говорил, что любишь ее?
Павел остановился.
— Откуда ты знаешь?
— Она рассказала. За двадцать лет — ни разу.
— Ксюш, я же не… Не романтик. Я делами показывал, зарабатывал… Обеспечивал… а мать твоя… не ценила.
— Нет, пап, — Ксения посмотрела на него серьезно. — Ты работал, потому что должен был. А любовь — это другое. Когда тебе интересно, что человек чувствует, о чем думает. Когда ты последний раз маму спрашивал о ее… Ну, о мечтах там?
Павел понял — не помнит.
— Ксюш, но я старался… старался быть хорошим мужем. Не пил, не…
— Пап, — Ксения положила руку ему на плечо, — знаешь, что мама говорит? Лучше одной быть, чем с человеком, который не любит. И она права. Ты хороший человек, но мама тебе никогда не была нужна. По-настоящему, как женщина, как… Как личность. А теперь она себя нашла. Видел бы ты, какая мама стала! Как светится, как радуется…
Павел сел на кровать.
— Значит, все потерял?
— Нет, пап. Ты потерял то, чего у тебя и не было никогда.
Прошло полгода. Виктория работала в пансионате и была счастлива по-настоящему. Появились новые друзья, пациенты ее обожали. Ксения приезжала каждые выходные. Гуляли по лесу, готовили вместе, разговаривали как подруги.
Бывший муж уехал, наверное, себя искать. Викторию его жизнь больше не интересовала.
