— Вы точно ничего не перепутали? — Анна с силой стукнула ладонью по столу нотариуса. — Моя мама всю жизнь в этом доме прожила!
— Завещание составлено правильно, — нотариус поправил очки и ещё раз пробежался глазами по документу. — Жилой дом в деревне Солнечная, улица Центральная, дом 15, завещан Екатерине Ивановне Ершовой.
— Какой ещё Ершовой? — голос Анны сорвался на крик. — Я двадцать лет навещала маму, возила продукты, лекарства! А тут какая-то чужая тётка!
Екатерина Ивановна сидела рядом молча, теребя потёртую сумочку. Женщина была лет семидесяти, с аккуратно зачёсанными седыми волосами и усталыми глазами.
— Девочка, не кричи так, — тихо сказала она. — Твоя мама… она очень много для меня сделала.
— Что она для вас могла сделать? — Анна развернулась к ней всем корпусом. — Вы хоть знакомы были?
— Знакомы… — Екатерина Ивановна опустила голову. — Мы соседками были. Много лет.
— Соседками? — Анна растерянно посмотрела на нотариуса. — А я что, не знаю всех соседей? Бабу Катю с пятого дома знаю, Семёныча с седьмого… А вас там никогда не видела!
— Я… я жила в старом доме за огородами. Там, где сейчас пустырь.
— За огородами ничего нет! — Анна схватилась за голову. — Там же болото! Кто там может жить?
Нотариус кашлянул:
— Может быть, вы решите этот вопрос дома? У меня ещё клиенты ждут.
— Нет! — Анна резко встала. — Я буду оспаривать завещание в суде! Это же бред какой-то! Мама мне всегда говорила, что дом достанется мне!
— Девочка…
— Не «девочка» мне! Мне сорок три года! — Анна схватила свою сумку. — И я не позволю какой-то проходимке отобрать у меня материнский дом!
Екатерина Ивановна вздрогнула, словно её ударили.
— Я не проходимка. Я… я просто…
— Что «просто»? — Анна наклонилась к ней. — Что вы такого сделали для моей мамы, что она оставила вам дом? Деньги давали? Лечили её?
— Нет, не лечила…
— Тогда что?
Екатерина Ивановна подняла на неё глаза, и Анна увидела в них такую печаль, что на мгновение растерялась.
— Она меня… спасла. Когда мне было некуда идти.
— Спасла? От чего спасла?
— От смерти.
Анна помолчала, но потом снова нахмурилась:
— Красивые слова! А документы какие есть? Справки о болезни? Свидетели?
— Документов никаких нет, — Екатерина Ивановна встала. — Но если ты не веришь… я понимаю. Буду ждать суда.
— Вот именно! — Анна направилась к двери. — До встречи в суде!
Она вышла из нотариальной конторы, хлопнув дверью. На улице был солнечный день, но на душе у неё было темно и тоскливо.
— Ну и дела! — пробормотала она, доставая телефон. — Сначала мама полгода молчала, что больна. Потом умерла, не сказав ни слова о завещании. А теперь вот это!
Она набрала номер мужа:
— Серёжа? Ты дома? Срочно нужно найти хорошего юриста. Да, по наследству. Кто-то пытается отобрать у нас мамин дом.
Анна закрыла телефон и огляделась. До автобуса было ещё полчаса. Решив не терять время, она направилась в ближайшее кафе.
Заказав кофе, она достала из сумки блокнот и ручку.
— Так, — пробормотала она, записывая. — Факты. Мама двадцать лет жила одна в деревне. Я приезжала каждые выходные. Соседи все меня знают. А эту… Ершову… никто не помнит.
Она сделала паузу, попыталась вспомнить хоть что-то. Мама никогда не говорила ни о какой Екатерине Ивановне. Хотя… странно. За болотом действительно стояли развалины какого-то старого дома. Анна в детстве боялась туда ходить.
— Чушь какая-то, — пробормотала она. — Кто же в болоте жить будет?
Но теперь, когда она думала об этом спокойнее, кое-что всплывало в памяти. Мама иногда куда-то уходила по вечерам. Говорила — к Марии Петровне или к Нине Васильевне. А когда Анна предлагала пойти вместе, мама отказывалась.
— Ты устала, доченька. Отдыхай. Я быстро.
И возвращалась поздно, с пакетом еды в руках.
— Мам, а зачем ты еду берёшь, если идёшь в гости?
— А вдруг там кушать нечего будет?
Анна нахмурилась. Что-то в этих воспоминаниях было не так. Мама была экономной женщиной. Зачем ей таскать еду к соседям, у которых и самих всё есть?
— Ладно, — сказала она вслух. — Завтра поеду в деревню. Поговорю с соседями. Узнаю, что они знают про эту Ершову.
На следующий день Анна приехала в Солнечную рано утром. Деревня встретила её тишиной и запахом свежескошенной травы. Мамин дом стоял как всегда — аккуратный, с новой крышей, которую Анна помогала ремонтировать два года назад.
— И из-за чего же мама оставила его чужой тётке? — пробормотала она, открывая калитку.
Первым делом она зашла к соседке Марии Петровне.
— Анечка! — обрадовалась пожилая женщина. — Как дела? Слышала, что мамочку твою хоронили…
— Мария Петровна, скажите… — Анна присела на лавочку. — Мама моя к вам часто ходила?
— Ну как сказать… Заходила иногда. А что?
— А знаете ли вы женщину по имени Екатерина Ивановна Ершова? Она говорит, что жила за болотом.
Мария Петровна нахмурилась:
— За болотом? Там же развалины одни. Кто там жить может?
— Вот и я так думаю, — Анна облегчённо вздохнула. — Значит, врёт она.
— Хотя… — соседка задумалась. — Постой-ка. Была такая история лет двадцать назад. Или больше. Говорили, что в старом доме кто-то поселился. Но я сама не видела.
— А мама что-нибудь говорила?
— Твоя мама? — Мария Петровна покачала головой. — Она вообще мало что рассказывала. Тихая была, скромная.
Анна попрощалась и пошла к другим соседям. Картина была похожая — все помнили маму как добрую, но замкнутую женщину. А про Екатерину Ивановну никто ничего толком сказать не мог.
— Может, и была такая, — сказал дед Семёныч. — Но я не общался. Мне своих проблем хватало.
К обеду Анна устала и зашла в мамин дом. Здесь всё было как раньше — старый сервант с фарфоровыми чашками, выцветшие фотографии на стенах, запах лаванды.
Она села в мамино кресло и огляделась. Что-то было не так, но что именно, она понять не могла.
— Где же ты прятала свои тайны, мамочка? — пробормотала она.
Анна встала и подошла к серванту. На верхней полке стояли старые альбомы. Она достала один и начала листать.
Вот мама молодая, с папой. Вот Анна маленькая в детском саду. Семейные праздники, дачные фотографии…
Вдруг её взгляд остановился на одном снимке. Мама сидела за столом не одна. Рядом с ней была другая женщина — тоненькая, с тёмными волосами. И это лицо показалось Анне знакомым.
— Это же… — она всмотрелась внимательнее. — Это же та самая Екатерина Ивановна! Только молодая!
На обороте фотографии мамин почерк: «С Катей. 1998 год.»
— Значит, они действительно знали друг друга, — прошептала Анна. — Но почему мама мне никогда о ней не рассказывала?
Она перелистнула ещё несколько страниц. Екатерина больше не попадалась. Но теперь Анна заметила, что фотографии 1998-1999 годов выглядели странно. Будто некоторые снимки были вырезаны или убраны.
— Что ты скрывала, мама?
Анна продолжила поиски. В спальне, в ящике маминого комода, между старым бельём она нашла небольшую жестяную коробочку. Внутри лежали письма.
Первое письмо было датировано мартом 1998 года:
«Дорогая Лидочка! Спасибо тебе за всё. Если бы не ты, я бы не выжила. Катя.»
Анна нахмурилась и развернула следующее:
«Лида, врач сказал, что операция прошла хорошо. Но денег на лекарства нет. Не знаю, что делать. К.»
И ещё одно:
«Милая Лидочка, сегодня выписалась из больницы. Куда мне теперь идти? Квартиру-то отобрали за долги. К.»
Анна медленно опустила письма. Картина начинала проясняться, но от этого становилось только хуже.
— Значит, мама её лечила… содержала… — пробормотала она. — А мне ни слова не сказала!
Она вспомнила, как мама всегда жаловалась на нехватку денег. Говорила, что пенсия маленькая, что еле сводит концы с концами. А Анна верила и привозила продукты, помогала с коммунальными платежами.
— А она тратила всё на чужую тётку! — возмущённо сказала Анна вслух.
В этот момент раздался стук в дверь. Анна открыла и увидела Екатерину Ивановну.
— Можно войти? — тихо спросила женщина.
— А зачем вы пришли? — холодно ответила Анна. — Дом же теперь ваш.
— Я хотела поговорить. Объяснить…
— Объяснить что? — Анна показала ей письма. — Как вы двадцать лет жили за счёт моей матери?
Екатерина Ивановна побледнела:
— Ты нашла…
— Конечно, нашла! Теперь всё ясно! Вы прикинулись больной, несчастной, и мама на вас повелась!
— Нет, всё было не так…
— А как? — Анна скрестила руки. — Расскажите, как это было!
Екатерина Ивановна прошла в комнату и опустилась на стул:
— В 1998 году у меня обнаружили рак. Четвёртая стадия. Врачи сказали — месяца два жить осталось.
— И?
— И тогда муж меня бросил. Сказал, что не будет ухаживать за умирающей. Квартиру продал, деньги забрал. А меня… выгнал.
Анна почувствовала, как злость начинает смешиваться с сомнениями.
— Это ещё не повод…
— Я пришла в вашу деревню умирать, — продолжала Екатерина Ивановна. — В том старом доме за болотом. Думала, хоть в тишине последние дни проведу.
— А мама вас нашла?
— Нашла. Я уже три дня ничего не ела. Лежала на полу, ждала конца. А она пришла с супом. Сказала: «Нельзя так, милая. Давай лечиться будем».
Анна молчала, не зная, что сказать.
— Она меня в больницу отвезла, — тихо продолжала Екатерина Ивановна. — За лечение заплатила. Лекарства покупала. А когда меня выписали, к себе забрала.
— К себе? — удивилась Анна. — В этот дом?
— Нет, в старый дом привела. Говорит: «Будешь тут жить, поправляйся». Крышу починила, печку. Продукты носила каждый день.
— И сколько это продолжалось?
— Пять лет я у неё лечилась. А потом… — Екатерина Ивановна заплакала. — А потом выяснилось, что рак отступил. Врачи говорят: чудо какое-то. А твоя мама смеётся: «Никакое не чудо. Просто жить захотела наконец».
Анна сглотнула. История звучала правдоподобно, но всё равно что-то не сходилось.
— А почему мне мама ничего не говорила? Почему скрывала?
— Потому что знала, как ты отнесёшься, — Екатерина Ивановна посмотрела ей в глаза. — Говорила: «Анечка у меня правильная. Она за справедливость. А справедливо ли тратить деньги на чужого человека, когда у самой семья есть?»
— И что же дальше было?
— А дальше я здоровая стала, работу нашла в соседнем районе. Переехала. Но к Лидочке приезжала. Помогала чем могла. Огород копала, дрова рубила. А она всё говорила: «Катенька, ты мне как дочка стала. Вторая дочка».
Анна почувствовала, как внутри всё холодеет.
— Вторая дочка?
— Она очень переживала, что ты далеко живёшь. Что редко видишься. Говорила: «Понимаю, у неё своя жизнь. Но тоскливо мне одной».
— Но я же приезжала каждые выходные!
— По выходным. А в будни? — Екатерина Ивановна вытерла слёзы. — Она очень переживала, что ты далеко живёшь. Что редко видишься. Говорила: «Понимаю, у неё своя жизнь. Но тоскливо мне одной».
— Но я же приезжала каждые выходные!
— По выходным. А в будни? — Екатерина Ивановна вытерла слёзы. — В будни я приезжала. Мы чай пили, разговаривали. Я ей про работу рассказывала, она мне про тебя.
Анна молчала, переваривая услышанное. Внутри всё кипело от противоречивых чувств.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Допустим, всё так и было. Но это не объясняет завещание! Почему дом достался вам, а не мне?
Екатерина Ивановна опустила голову:
— Последние два года твоя мама сильно болела. Сердце. Я приезжала чаще, оставалась ночевать. Когда ей плохо становилось, я в больницу вызывала.
— Почему же мне ничего не говорила? — голос Анны сорвался. — Я бы приехала! Я бы помогла!
— Говорила. Но ты всё время была занята. То работа срочная, то дети заболели, то отпуск запланирован…
Анна вспомнила. Действительно, мама иногда жаловалась на сердце. Но Анна отвечала: «Мам, ну что ты! В твоём возрасте у всех что-нибудь болит. Попей валерьянки».
— И тогда мама решила оставить дом вам? — с горечью спросила Анна.
— Не сразу. Сначала она хотела завещать тебе. Но потом… — Екатерина Ивановна запнулась.
— Что «потом»?
— Потом ты приехала на Новый год. Помнишь? И привезла буклеты домов престарелых.
Анна похолодела. Она помнила. Мама тогда упала на кухне, долго не могла встать. И Анна подумала, что одной жить ей уже опасно.
— Ты сказала, что лучше будет, если мама в специальном доме поживёт. Под присмотром. А этот дом можно продать и на деньги хорошую путёвку купить…
— Я же не со зла! — оправдывалась Анна. — Я за неё волновалась!
— Знаю. Но Лидочка после твоего отъезда три дня плакала. Говорила: «Значит, я стала обузой. Значит, от меня избавиться хотят».
— Но это же неправда! Я хотела как лучше!
— А она восприняла по-другому. И на следующей неделе поехала к нотариусу. Сказала мне: «Катенька, завещаю дом тебе. Ты единственная, кто не считает меня лишней».
Анна закрыла лицо руками. Теперь она понимала, как всё произошло. И понимала, что права была не она.
— Но я же дочь! — с отчаянием воскликнула она. — У меня семья, дети! Этот дом мне нужнее!
— А мне что, не нужен? — тихо возразила Екатерина Ивановна. — У меня квартиры нет. Работы нет. Пенсия копеечная. Без этого дома я на улице останусь.
— Тогда зачем вы сюда пришли? — Анна подняла голову. — Зачем объясняете? Идите и живите в своём доме!
— Потому что не хочу, чтобы ты плохо о матери думала. Она не предавала тебя. Она… она просто очень обиделась.
Анна встала и подошла к окну. За стеклом виднелся мамин огород, который когда-то был её гордостью.
— А знаете что, Екатерина Ивановна? — медленно сказала она. — Я всё равно буду судиться. Потому что это несправедливо. Потому что я дочь, а вы — чужой человек.
— Будешь судиться — твоё право, — спокойно ответила Екатерина Ивановна. — Но только сначала загляни в кладовку. В старом сундуке. Там ещё кое-что есть.
— Что ещё?
— Письма. Которые твоя мама мне писала, когда я уже переехала. Узнаешь, что она обо всём думала.
Екатерина Ивановна встала:
— А теперь я пойду. Подумай спокойно. И реши, что важнее — справедливость или правда.
— Это одно и то же!
— Нет, дорогая. Это совсем разные вещи.
Когда Екатерина Ивановна ушла, Анна пошла в кладовку. Старый сундук стоял в углу, покрытый пылью. Она подняла крышку и увидела аккуратно сложенные конверты.
Первое письмо было датировано прошлым годом:
«Дорогая Катенька! Анечка опять приезжала. Привезла витамины дорогие, холодильник новый купила. Хорошая девочка моя, заботливая. Только не понимает она, что мне не холодильник нужен, а просто чтобы рядом кто-то был. Чтобы поговорить можно было, чай попить. А она всё убежать торопится — то дети, то работа. Понимаю, конечно. Но грустно мне.»
Анна сглотнула и развернула следующее:
«Катя, милая! Вчера Анечка звонила, говорит, что в дом престарелых меня хочет определить. Для моего же блага. Знаю, что не со зла. Но больно стало. Неужели я стала такой беспомощной? Неужели от меня одни хлопоты?»
И последнее письмо, написанное за месяц до маминой смерти:
«Катенька, родная! Завещание переписала. Дом твой теперь. Не потому что Анечку не люблю — очень люблю. А потому что ты меня человеком считаешь, а не проблемой, которую решить надо. Не сердись на неё. Она хорошая, просто не понимает пока. Может, когда сама старая станет, поймёт. А ты дом береги. И если Анечка когда-нибудь в беде будет — помоги ей. Как я тебе помогла. Это и будет справедливо».
Анна опустила письмо. Слёзы текли по щекам, но она их не замечала.
Вечером Анна сидела на маминой веранде и смотрела на закат. В руках у неё был телефон — она несколько раз начинала набирать номер юриста, но каждый раз откладывала трубку.
Около восьми появилась Екатерина Ивановна. Шла медленно, неуверенно.
— Можно присесть? — спросила она.
Анна кивнула. Они молча сидели рядом, глядя на розовеющее небо.
— Прочитали письма? — тихо спросила Екатерина Ивановна.
— Прочитала.
— И что решили?
Анна помолчала, потом повернулась к ней:
— А скажите честно — если бы не завещание, вы бы рассказали мне всё это?
— Не знаю, — признается Екатерина Ивановна. — Наверное, нет. Зачем расстраивать человека?
— Значит, так бы и молчали?
— Молчала бы.
Анна кивнула и снова посмотрела на закат.
— Знаете, что больше всего болит? — сказала она. — Не то, что дом достался вам. А то, что мама умерла, считая себя никому не нужной.
— Она знала, что вы её любите…
— Но не чувствовала этого! — Анна сжала кулаки. — А я думала, что всё правильно делаю. Заботилась, как умела.
— Вы заботились, как современные дети заботятся. Вещами, деньгами, решениями. А ей нужно было другого — времени, внимания…
— Времени у меня не было! — вспылила Анна. — Работа, семья, дети! Где его взять?
— Не знаю, — грустно сказала Екатерина Ивановна. — У меня семьи не было. Время было.
Они снова замолчали. Стемнело совсем, на небе зажглись первые звёзды.
— Екатерина Ивановна, — наконец сказала Анна. — А что, если… что если мы поделим дом?
— Как это?
— Я не буду судиться. Дом остаётся вам. Но может быть, иногда… на выходные… я буду сюда приезжать? С детьми, с внуками, когда появятся? Мне хочется, чтобы они знали, где жила бабушка.
Екатерина Ивановна посмотрела на неё удивлённо:
— Вы серьёзно?
— Серьёзно. Мама права была — справедливость и правда это разные вещи. По справедливости дом должен быть мой. А по правде… вы его больше заслужили.
— Анечка… — голос Екатерины Ивановны дрогнул. — Конечно, приезжайте! Да хоть каждые выходные! Дом большой, места всем хватит.
— Только знаете что? — Анна улыбнулась сквозь слёзы. — Давайте на «ты». А то как-то официально получается.
— Давайте… то есть давай, — засмеялась Екатерина Ивановна. — И зови меня просто тётя Катя.
Они обнялись, и Анна почувствовала, что тяжесть, давившая на сердце, начинает отступать.
— Тётя Катя, а расскажите… расскажите мне про маму. Какой она была, когда я не приезжала?
— Расскажу, — кивнула Екатерина Ивановна. — Обязательно расскажу. У нас теперь времени достаточно.
На следующее утро Анна проснулась в маминой кровати. За окном пели птицы, а из кухни доносился запах свежих блинчиков.
— Доброе утро! — поздоровалась тётя Катя. — Блинчики будешь? Твоя мама меня научила, по её рецепту.
— Буду, — улыбнулась Анна. — А потом поедем в город. Оформим всё как надо.
— Спасибо тебе, — тихо сказала Екатерина Ивановна. — За понимание.
— Это мне спасибо, — ответила Анна. — За то, что рассказали правду. И за то, что мама не была одна.
Они пили чай с блинчиками и планировали, как обустроить дом так, чтобы всем было удобно. И впервые за много лет Анна чувствовала, что поступает правильно.
