На верхней полке в их шкафу стояла большая стеклянная банка. Обычная трехлитровая банка, закрытая простой пластиковой крышкой с прорезью. Но для семьи Дмитрия и Светланы это был не просто сосуд. Это была их мечта. Их общая, выстраданная, почти осязаемая мечта.
Уже четыре года они копили на первый взнос по ипотеке. Они хотели переехать из своей тесной однушки, где их двенадцатилетняя дочь Лена спала за ширмой, в нормальную двухкомнатную квартиру. В квартиру, где у Лены будет своя комната. С письменным столом у окна. С полками для её любимых книг. С местом, где можно будет повесить плакаты с её кумирами.
Каждая купюра в этой банке была заработана честным трудом. Светина премия. Димкина подработка по выходным. Сэкономленные на отпуске деньги. Иногда Света, засовывая в прорезь очередную тысячу, шептала, как заклинание: «На Ленкину комнату». И эта банка, наполненная почти доверху, грела им душу лучше любого камина. Они были так близки к цели. Оставалось совсем чуть-чуть.
Вечером во вторник, когда Дима помогал Лене с английским, зазвонил его телефон. «Мама».
Да, мам, привет.
Сыночек, здравствуй, – голос Алевтины Сергеевны был нарочито слабым и страдальческим. – Совсем я расклеилась, Димочка. Спина ломит, суставы крутит… Врачи говорят, надо в санаторий. Срочно. В Кисловодск, там воды целебные, грязи…
Дима напрягся. Он знал эту манеру матери начинать разговор.
Мам, а в поликлинику нашу ты ходила? Массаж, физиотерапия…
Ой, сынок, что там в этой поликлинике! – отмахнулась она. – Только залечат! Тут серьёзный подход нужен! Путёвка, правда, горит, до конца недели оплатить надо. Но ты же мне поможешь? Ты же мой единственный защитник, моя опора.
«Единственный защитник». «Опора». Эти слова, как крючки, впивались в его душу с самого детства. Он, единственный сын матери-одиночки, которая «всю жизнь на него положила», не мог отказать. Это было выше его сил.
Конечно, мам, – выдохнул он, не задумываясь. – Всё решим.
Положив трубку, он почувствовал на себе взгляд Светы. Она стояла в дверях кухни, всё слышала. И в её глазах он увидел то, чего боялся больше всего, – тревогу.
Разговор состоялся за ужином, когда Лена уже ушла в свою «комнату» за ширмой.
Маме деньги нужны, – начал Дима, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – На санаторий.
Света молча кивнула.
Сколько?
Ну… путёвка дорогая. Придётся из наших накоплений взять. Из банки.
Света медленно положила вилку. Она не стала кричать. Она просто посмотрела на него своим спокойным, ясным взглядом, который Дима одновременно любил и ненавидел за эту непробиваемую логику.
Дима, там лежат деньги на квартиру. На комнату для Лены. Мы не можем их трогать. До цели осталось два-три месяца. Ты же знаешь.
Света, это же мама! Ей плохо! Мы не можем ей отказать!
Мы можем оплатить ей курс хорошего массажа здесь, в городе. Можем записать её к лучшему вертебрологу. Это будет помощь. А Кисловодск – это отпуск. Приятный, но не жизненно необходимый.
Он начинал злиться. Злиться от того, что в глубине души понимал её правоту.
То есть, моя мать не заслужила нормального отдыха? Она всю жизнь пахала!
Заслужила. Но почему за счёт комнаты нашей дочери? У неё есть пенсия. Пусть съездит в санаторий попроще, в Подмосковье.
Ссоры продолжались несколько дней. Квартира превратилась в минное поле. Днём Диме звонила мать и жаловалась на «чёрствую, бессердечную невестку», которая «жалеет копейку для больной матери». Вечером он выливал своё чувство вины и раздражения на Свету.
В пятницу вечером они снова вернулись к этому разговору. Терпение у обоих было на исходе.
Я не понимаю, что тебе стоит просто согласиться! – почти кричал Дима. – Это же моя мать!
Это и наша дочь! – не выдержала Света. – И её будущее, её комфорт для меня важнее, чем каприз твоей мамы!
Каприз?! – взвился он. – Она здоровье поправить хочет, а для тебя это каприз! Да что с тобой не так?!
И тут он произнёс то, что отравило воздух в их маленькой квартире, сделав его ядовитым.
Жалко поделиться деньгами с мамой моей что ли? – Дима с ненавистью уставился на жену.
В его взгляде было всё: обида, злость на собственное бессилие, и эта страшная, несправедливая ненависть к женщине, которая просто пыталась защитить их семью.
Света замерла. Она смотрела на него, и на мгновение ей показалось, что перед ней не её муж, не отец её ребёнка, а чужой, злой человек. Она ожидала чего угодно: крика, упрёков, хлопанья дверью.
Но она не закричала в ответ. Она молча впитала в себя эту ненависть, и что-то внутри неё стало холодным и твёрдым, как лёд. Она медленно встала из-за стола, подошла к шкафу, достала их заветную банку. Поставила её на стол между ними. Потом так же молча взяла с полки ноутбук, открыла его. На рабочем столе была папка с названием «Наша мечта».
Она открыла её. И повернула экран к Диме.
На экране сменяли друг друга фотографии. Планировки двухкомнатных квартир. Светлая комната с большим окном. Варианты расстановки мебели: вот здесь стол, вот здесь кровать, вот здесь стеллаж для книг. Потом она открыла файл Excel. Длинный столбик цифр. «Накоплено», «осталось», «стоимость квартиры», «расходы на риелтора».
Это не просто деньги, Дима, – сказала она тихо. Её голос был настолько спокойным, что Диме стало страшно. – Это вот. Это четыре года нашей жизни. Это отказы от всего. Это будущее нашей дочери.
Она снова кликнула мышкой и открыла фотографию красивой детской комнаты из журнала.
Это её комната, Дима. Понимаешь? Место, где она будет делать уроки, не слушая, как мы смотрим телевизор. Место, куда она сможет привести подружек и не стесняться ширмы. Место, где она сможет просто закрыть дверь. Ты сейчас предлагаешь мне забрать у неё всё это. И отдать твоей маме на двухнедельный отпуск.
Она посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде не было ненависти. Была только боль и бесконечная усталость.
Если ты готов это сделать, хорошо. Я не буду спорить. Возьми эту банку и разбей. Достань деньги. Отдай их маме. Но сделай это сам. И объясни потом Лене, почему у неё нет и не будет своего угла. Объясни, что санаторий для бабушки оказался важнее.
Она замолчала. И в этой тишине Дима вдруг услышал не слова жены, а увидел всё, как наяву. Вот Лена, сгорбившаяся над учебниками за их общим столом. Вот она, вздрагивающая, когда он входит в комнату без стука. Вот её тоскливый взгляд, когда подружки зовут её в гости в свои просторные квартиры.
И до него, как сквозь толщу воды, дошло. Он воевал не за мать. Он воевал против своей семьи. Против своей дочери. Против своей жены.
Он смотрел на экран ноутбука, на стеклянную банку, на лицо Светы, и ненависть, которая кипела в нём минуту назад, схлынула, оставив после себя стылый, горький пепел стыда.
Он молча встал и вышел на балкон. Ноябрьский ветер ударил в лицо, отрезвляя. Он стоял, смотрел на чужие светящиеся окна и впервые в жизни чувствовал себя не сыном, а мужем и отцом. И эта ответственность была тяжёлой, но правильной.
Он простоял там минут двадцать. Когда он вернулся в комнату, Света сидела за столом, обхватив руками голову. Банка и ноутбук по-прежнему стояли на столе.
Дима взял свой телефон и набрал номер матери.
Мам, – сказал он твёрдо, без тени сомнения в голосе. – Послушай меня. Денег на путёвку в Кисловодск у нас нет. Эти деньги лежат на квартиру для Лены, и мы их не тронем. Но я завтра запишу тебя к хорошему платному врачу. Мы сделаем полное обследование. Оплатим тебе курс самого лучшего массажа и все процедуры, которые он назначит. Мы позаботимся о твоём здоровье. Но здесь. В городе.
В трубке на секунду повисла тишина. А потом Алевтина Сергеевна холодно сказала:
Понятно. Значит, не нужна мать. Что ж, живите.
И бросила трубку.
Дима положил телефон на стол. Он подошёл к Свете и положил руку ей на плечо.
Прости меня, – сказал он тихо.
Это было простое слово, но в нём было всё. Признание её правоты. Раскаяние. И обещание. Обещание, что отныне их семья – это он, она и Лена. И что их крепость, которую они так долго строили, он больше никогда не позволит никому разрушить. Никому.
Света подняла на него глаза, полные слёз. Но это были уже не слёзы обиды. Она взяла его руку и крепко сжала. Их мечта в стеклянной банке была в безопасности. Но что было гораздо важнее – в этот вечер они спасли свой брак.
