— Снова платье для Катьки-почтальонши? А мне даже носков новых не купила за последний год! — Николай Иванович резко отодвинул тарелку супа, расплескав немного на скатерть.
— Какой ты мелочный, Коля! У Катерины дочка в больнице, ей нужна поддержка. Неужели тебе жалко? — Валентина поправила седеющую прядь и продолжила помешивать суп в кастрюле.
— Мелочный? — он ударил ладонью по столу. — У нас за квартиру третий месяц не плачено, а ты всё раздаёшь и раздаёшь! Сколько, скажи на милость?
— Да ерунда, всего три тысячи… — Валентина отвернулась к плите, избегая его взгляда.
— Три тысячи?! — Николай Иванович вскочил, опрокинув стул. — Ты хоть понимаешь, что это половина моей пенсии? А вторую половину ты куда спустила? На свои благотворительные дела?
— Не кричи, сейчас Семёновна снизу опять прибежит, — Валентина подняла стул и осторожно поставила его на место. — Я просто помогаю людям. Что в этом плохого?
— Людям?! — он нервно засмеялся. — Этой твоей Катьке, которая каждый месяц новую историю выдумывает? Или соседскому оболтусу, который уже пятый год в институте не учится, а денежки твои на пиво спускает?
— У него депрессия, ему нужна поддержка…
— А мне не нужна, значит? — Николай Иванович демонстративно оттянул ворот рубашки. — Видишь эти края? Уже третий год донашиваю, а прореху на локте сам зашивал — стыдно в таком на улицу выйти!
Валентина поджала губы:
— Ты опять за своё. Вещи — это просто вещи. Главное — что человеку помогли.
— Помогли! — он нервно забарабанил пальцами по столу. — А мне кто поможет, Валя? Я на заводе сорок лет вкалывал, чтобы что? Чтобы ты мои копейки чужим людям раздавала?
— Они не чужие, — Валентина поставила половник на стол с глухим стуком. — Просто у них беда.
— А у нас, значит, всё в шоколаде? — он развернулся к холодильнику и распахнул дверцу. — Посмотри! Пусто же! Только твоя любимая сметана для этой… как её… Нинки из третьего подъезда!
— Она болеет, я обещала ей блинчиков испечь…
— А мне ты что обещала, когда замуж выходила? — Николай резко захлопнул холодильник. — Помнишь? «В горе и в радости»! А какая тут радость, когда жена о других печётся, а муж в обносках ходит?
Валентина вздохнула, села за стол и протянула руку к его ладони:
— Коленька, ты же понимаешь, людям надо помогать…
— Понимаю, — он отдёрнул руку. — А ты пойми: я тоже человек! Я устал быть последним в твоём списке добрых дел.
— Ну что ты такое говоришь, — она попыталась улыбнуться. — Ты у меня на первом месте.
— Да неужели? — он горько усмехнулся. — Тогда скажи, когда ты последний раз что-то для меня делала? Не для соседей, не для почтальонши, не для дворника. Для меня.
Валентина замолчала, опустив глаза. В кухне повисла тяжёлая тишина, которую нарушало лишь тиканье старых часов.
— Вот именно, — Николай Иванович поднялся. — Не помнишь. Потому что такого не было. Пойду на лавочке посижу, хоть воздухом подышу… В этой квартире задыхаюсь от твоей доброты к чужим.
Он вышел, тихо прикрыв дверь. Валентина осталась сидеть за столом, машинально перебирая краешек салфетки. Только сейчас она заметила, какие у мужа стали худые плечи и как сильно поредели его волосы. Когда это случилось? И как она раньше не видела, что его рубашка настолько изношена?
Со времён работы на заводе Николай Иванович привык обедать строго в час дня. Сейчас, сидя на скамейке возле подъезда, он достал из кармана старые часы. Половина второго — впервые за много лет он пропустил обед.
— Николай, что-то ты не весел сегодня, — раздался голос старика Семёныча, подсаживающегося рядом. — Валька опять кому-то последнее отдала?
— Она не последнее отдаёт, — машинально заступился Николай. — Просто… не понимает.
— Так объясни! — Семёныч выудил из кармана горсть семечек. — Сколько вы вместе? Тридцать лет?
— Тридцать два, — вздохнул Николай.
— Вот-вот. А ты всё терпишь. Ты ей когда-нибудь говорил, что тебе обидно?
— Да каждый день почти.
— Не так, видать, говоришь, — старик сплюнул шелуху. — Моя Клавдия такая же была: всё старушкам соседским таскала, а я в одних штанах ходил. Пришлось документами потрясти.
— Какими ещё документами?
— Квитанциями, расписками, счетами. Разложил перед ней всё: вот наши доходы, вот наши траты, вот дыра в бюджете. Протрезвела сразу.
Николай задумался. За тридцать два года они с Валентиной ни разу не садились вместе считать деньги. Он приносил зарплату, потом пенсию, она вела хозяйство. Сначала всё шло гладко — вырастили сына, дали образование. Но после его переезда в другой город Валя словно с цепи сорвалась со своей помощью всем подряд.
Сначала это были соседи — кому крупы, кому лекарство. Потом пошли дальние знакомые, а теперь и вовсе незнакомые люди с улицы, каждый со своей душещипательной историей.
— Ты чего застыл? — окликнул его Семёныч. — О чём думаешь?
— О том, как мы до такого докатились, — Николай потёр переносицу. — Раньше ведь не так было.
— А раньше и времена другие были. Сейчас все умные стали — плачутся погромче, кто больше даст. А твоя Валька мягкая слишком.
— Она всегда такой была, — тихо сказал Николай. — Только раньше и обо мне не забывала.
Он поднялся со скамейки, попрощался с соседом и медленно побрёл к подъезду. Давно пора было что-то менять, но как объяснить Вале, что её доброта не должна разрушать их собственную семью?
Подойдя к подъезду, он увидел почтальоншу Катерину — ту самую, которой Валентина отдала деньги на очередное платье. Женщина стояла у подъезда в новом наряде, громко смеясь в компании подруг.
— О, Николай Иванович! — воскликнула она. — А где Валюша? Я ей новые фотки хотела показать!
Николай молча прошёл мимо, сжав кулаки в карманах потёртого пиджака.
Валентина нашла мужа в спальне. Он стоял перед раскрытым шкафом и методично выкладывал на кровать свои вещи: три рубашки с потёртыми воротниками, пиджак с залосненными локтями, две пары брюк, заштопанных на коленях.
— Что ты делаешь, Коля? — тревожно спросила она, останавливаясь в дверях.
— Инвентаризацию, — сухо ответил он, не оборачиваясь. — Решил посмотреть, что осталось от моего гардероба за последние пять лет.
Валентина вошла в комнату и присела на краешек кровати.
— Ты видела сегодня свою Катерину-почтальоншу? — спросил Николай, раскладывая носки с дырками на пятках. — В новом платье щеголяет, с подружками хохочет. И где же её больная дочка?
— Ты ошибаешься, Коля. У неё действительно проблемы…
— У меня тоже проблемы! — он повернулся к жене, держа в руках рубашку с разошедшимся швом. — Вот, смотри! И это единственная, в которой я на улицу выйти не стыжусь.
Валентина взяла рубашку, пробежала пальцами по истончившейся ткани.
— Я… я могу зашить, — тихо сказала она.
— Зашить? — он покачал головой. — Валя, её уже пять раз зашивали. Ты лучше объясни, почему твоя доброта распространяется на весь район, кроме собственного мужа?
Валентина открыла рот, чтобы возразить, но осеклась. Впервые за долгое время она действительно смотрела на мужа — не мельком, между заботами о других, а внимательно, подмечая каждую деталь. Когда его волосы стали совсем седыми? Когда появились эти глубокие морщины у глаз? И почему она не заметила, как сильно он похудел?
— Я думала… — она запнулась, подбирая слова. — Я думала, что тебе хватает того, что есть. Ты никогда не жаловался, не просил…
— Не просил? — Николай горько усмехнулся. — Валя, я каждый день говорю тебе, что нам нечем платить за квартиру, что у нас пустой холодильник, что мне стыдно выйти на улицу в этих обносках!
— Но ты никогда не говорил, что тебе обидно, — она подняла на него глаза.
— А тебе нужны особые слова? — он тяжело опустился рядом с ней. — Ты действительно не понимаешь, что мне больно, когда моя жена заботится о каждом встречном, но только не обо мне?
В дверь позвонили. Валентина вздрогнула и поднялась.
— Это, наверное, Нина за сметаной, — виновато произнесла она.
— Конечно, — кивнул Николай. — Иди, не заставляй человека ждать.
Когда жена вышла, он подошёл к окну. За тридцать два года совместной жизни они впервые говорили так откровенно. Может, Семёныч прав, и нужно показать ей реальное положение дел?
Николай решительно направился в коридор, где в старом комоде хранил папку с квитанциями. Проходя мимо входной двери, он услышал голос соседки:
— …а ещё мне бы макарошек немного, у меня совсем кончились…
— Конечно, Ниночка, сейчас принесу, — отозвалась Валентина.
Николай резко распахнул дверь:
— Нет, не принесёт! У нас самих макароны на исходе. И вообще, Нина Викторовна, вы бы постыдились — здоровая женщина, а всё побираетесь.
— Коля! — ахнула Валентина.
— Ничего-ничего, — поджала губы соседка. — Я не знала, что у вас такие проблемы. Я лучше в другой раз зайду.
Когда за соседкой закрылась дверь, Валентина повернулась к мужу:
— Как ты мог, Коля? Ей же неудобно теперь…
— А тебе не неудобно? — он схватил её за плечи. — Ты хоть понимаешь, что она и не бедствует вовсе? У неё сын бизнесмен, в Краснодаре живёт, машину ей на прошлый год дарил. А она у тебя продукты выманивает, пока мы впроголодь сидим!
Валентина растерянно заморгала:
— Но она говорила, что ей едва на лекарства хватает…
— Она всем это говорит, — вздохнул Николай, отпуская жену. — И ты веришь. Всем веришь. Кроме меня.
За ужином Валентина украдкой поглядывала на мужа. Николай сосредоточенно ел, методично работая ложкой, словно выполняя необходимую, но не приносящую удовольствия работу. Она впервые заметила, как глубоко залегли морщины вокруг его рта. Когда это произошло? Неужели она действительно так долго не замечала собственного мужа?
— Коля, — нерешительно начала она, — а помнишь, как мы с тобой познакомились?
Он поднял на неё удивлённый взгляд:
— С чего вдруг такие воспоминания?
— Просто подумала… Ты ведь тогда свой последний рубль на мороженое для меня потратил.
— Было дело, — он отложил ложку. — Только вот незадача — я и сейчас готов последнее отдать, а ты даже не замечаешь.
Валентина вздохнула и потянулась к его руке:
— Прости меня, Коля. Я, кажется, совсем голову потеряла с этой благотворительностью.
— Ты не благотворительностью занимаешься, Валя, — он не отнял руки, но и не ответил на прикосновение. — Ты просто позволяешь вытирать об себя ноги.
— Нет, я помогаю людям! — Она вспыхнула. — Это важно — делать добро!
— А почему начать не с меня? — В его глазах мелькнула обида. — Неужели я, твой муж, не заслуживаю капли той доброты, что ты раздаёшь направо и налево?
Он поднялся из-за стола и достал из шкафчика помятую папку с бумагами.
— Смотри, — Николай разложил перед ней квитанции и расписки. — Вот наш долг за квартиру. Три месяца не плачено. Вот список продуктов на последние две недели — только самое необходимое, никаких излишеств. А вот, — он достал блокнот с записями, — сколько ты отдала своим подопечным за последний месяц. Я всё записывал, когда ты рассказывала.
Валентина в ужасе смотрела на цифры:
— Не может быть… Неужели я столько раздала?
— Столько, — он захлопнул блокнот. — А теперь сравни с нашими доходами.
— Но как же так… — Она растерянно перебирала бумаги. — Я думала, что это просто мелочи… Я не представляла…
— Вот именно, Валя, — в его голосе звучала усталость. — Ты живёшь в каком-то своём мире, где твои добрые дела важнее всего остального. А наша жизнь тем временем рассыпается.
За окном громыхнуло — надвигалась гроза. Валентина молча собрала со стола тарелки и отнесла их в раковину. Руки её дрожали.
— Знаешь, что самое обидное? — произнёс Николай, глядя ей в спину. — Не то, что ты раздаёшь наши деньги. А то, что я для тебя стал пустым местом. Когда ты в последний раз спрашивала, как я себя чувствую? Что у меня болит? О чём я мечтаю?
Валентина замерла у раковины, не решаясь повернуться:
— Я думала, всё в порядке… Ты никогда не жаловался…
— Потому что меня никто не слушал! — в его голосе прорвалась боль. — Я давно смирился, что ты не купишь мне новую рубашку или ботинки. Но неужели нельзя хотя бы спросить, как прошёл мой день?
Молнии за окном высветили кухню резким светом. Валентина вздрогнула и повернулась к мужу — его лицо в свете молнии казалось осунувшимся и чужим.
— Сегодня Марь Иванна из пятого подъезда хвасталась, что ты ей пельменей целую кастрюлю отнесла, — устало сказал Николай. — А я второй день прошу тебя пуговицу пришить.
— Я… я забыла.
— Вот и я о том же, — он встал. — Ты всё забываешь, когда дело касается меня.
Он направился к двери, но Валентина схватила его за руку:
— Подожди! Я всё исправлю, обещаю! Я просто… просто не понимала, что всё так серьёзно!
— Не понимала? — он повернулся, и она увидела в его глазах слёзы. — Валя, мы женаты тридцать два года. Я состарился рядом с тобой. Разве этого недостаточно, чтобы заслужить хоть каплю твоего внимания?
Он аккуратно освободил руку и вышел в коридор. Валентина слышала, как он снял с вешалки старый плащ.
— Куда ты? — она выбежала следом. — Гроза начинается!
— Пройдусь, — тихо ответил он. — Мне нужно подумать.
Дверь закрылась, и Валентина осталась одна в тёмной прихожей. За окнами грохотал гром, а на стене тикали старые часы — подарок Николая на их десятую годовщину. Она провела пальцем по пыльному циферблату и вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками.
Что она наделала? Как могла не замечать страданий самого близкого человека? Валентина обвела взглядом их маленькую квартиру, словно впервые увидев облезлые обои, тусклый свет лампочки, старую мебель… И среди всего этого — их совместные фотографии. Молодые, счастливые, они смотрели друг на друга с такой любовью…
Где и когда она потеряла эту любовь, заменив её призрачной заботой о чужих людях?
Дождь лил как из ведра, когда Николай вернулся домой. Он промок до нитки, с волос и одежды стекала вода, образуя лужицу в прихожей.
— Господи, Коля! — всплеснула руками Валентина, выскочив из комнаты. — Ты же совсем промок!
Она бросилась в ванную за полотенцем, попутно включая газовую колонку.
— Раздевайся скорее, простудишься!
Николай молча стянул мокрый плащ. За час прогулки под дождем его гнев утих, осталась только усталость и глухая тоска. Он не знал, что делать дальше — ситуация зашла слишком далеко, но уходить в его возрасте было некуда.
— Я ванну включила, — Валентина суетилась рядом, вытирая его волосы полотенцем. — И чай заварила. Сейчас согреешься.
— Спасибо, — тихо ответил он.
— И вот еще… — она замялась, теребя край фартука. — У меня для тебя кое-что есть.
Валентина скрылась в спальне и вернулась с пакетом.
— Это тебе, — она протянула ему сверток. — Открой, пожалуйста.
Николай недоверчиво развернул бумагу. Внутри лежала новая рубашка — светло-голубая, с аккуратным воротничком, именно такая, какие он любил носить в молодости.
— Откуда это? — он недоверчиво посмотрел на жену. — Ты же говорила, что денег нет…
— Я… — Валентина замялась, — я ходила к Катерине и забрала деньги. Сказала, что нам они нужнее. И Нине позвонила — объяснила, что больше не смогу помогать. — Она вздохнула. — Ты был прав насчет неё. Оказывается, её сын завтра приезжает с внуками.
Николай осторожно погладил ткань рубашки:
— И как они отреагировали?
— По-разному, — она пожала плечами. — Катерина обиделась, а Нина… Нина вдруг извинилась. Сказала, что слишком привыкла к моей помощи.
Николай молча смотрел на рубашку, не зная, что сказать. Этот простой жест значил для него больше, чем все слова.
— Примерь, — тихо попросила Валентина. — Я, кажется, с размером угадала.
Он прошел в ванную, переоделся и вернулся в новой рубашке. Она действительно была впору — и ткань приятно льнула к телу, словно обнимая после долгой разлуки.
— Тебе очень идет, — улыбнулась Валентина, и в её глазах блеснули слезы. — Прости меня, Коля. Я так увлеклась своей «добротой», что забыла о самом дорогом человеке.
Он молча притянул её к себе и обнял.
— Знаешь, — прошептала она ему в плечо, — я думала, что спасаю мир. А на самом деле разрушала нашу семью. Прости меня, если сможешь.
Николай поцеловал её в макушку:
— Я тебя уже простил, Валюша. Просто… не забывай больше, что твой мир начинается здесь, дома.
За окном утихал дождь, а в маленькой кухне пожилая пара пила чай из старых чашек, планируя, как они будут выбираться из долгов. Вместе — как и должно быть после тридцати двух лет брака.
