Балагур и весельчак Степан слыл первым парнем на деревне. Косая сажень в плечах, голубые глаза, курчавая белокурая челка и умение виртуозно исполнять «Цыганочку» на баяне ― мечта всех юных прелестниц Ольховки.
Двадцатилетний красавец-тракторист цену себе знал и чувств попусту не растрачивал. Ну как не растрачивал… Не мог выбрать одну, тем более ту самую! Вон Зинка, продавщица из местного сельпо, полгода глазки строит ― хороша, чертовка, все при ней! А Галка? Та вообще кровь с молоком! И на ферме первая по всем показателям, и дома все ладится ― ну чем не жена?
Но больше сердце Степана лежало к Настеньке, дочке поселкового главы Ильи Игнатьевича. Красоты в ней было поменьше, чем в других претендентках. И хозяйка она была так-сяк. Но зато какие перспективы! Да с таким тестем можно горы свернуть!
― Ты, Настя, не слушай сплетни, ― каждый вечер Степан дежурил у забора поселкового главы, подкарауливая перспективную невесту, ― я абы кому в любви не признаюсь! Так и знай ― приду свататься! А коль прогонишь ― украду тебя! Ей-богу, украду!
Настенька стыдливо опускала глаза и пыталась вразумить Степу:
― Да как же «украду»? Папенька не даст!
― А что мне твой папенька? Я бояться не привык!
― Смелый какой, ишь ты!
С этими словами Настенька убегала домой, а Степан заводил «Во саду ли, в огороде» и, довольный собой, шел по знакомым деревенским улочкам, млея от вечерней прохлады и цветочных ароматов.
Правда, свататься Степан не торопился. Он так решил: пока молодой, нужно до последнего упиваться холостяцкой жизнью. А то повесят ярмо на шею ― и пиши пропало. Как ни крути, папаня у Настасьи серьезный, лучше в дружбе с ним жить.
Вот так и коротал время: вечером Насте наобещает с три короба, утром с Галкой перемигнется, а в обед Зинку комплиментами обвешает с головы до ног.
Никто, конечно, всерьез Степкины рассказы не принимал. Но все-таки сердца девичьи трепетали, когда деревенский Казанова появлялся в поле зрения. А вот Настя искренне ждала, когда ж сваты войдут во двор. Уже и наряд подобрала по случаю помолвки, и приданное по нескольку раз пересчитала. А жених мимо окон петухом ходит, но обещанное выполнять не спешит.
Илья Игнатьевич ситуации был рад. Ну не хотел он, чтобы его единственная дочка за этого повесу замуж шла. Изо всех сил старался убедить Настеньку не верить Степкиным обещаниям, даже дома иной раз запирал. Все без толку! Девка, дура, ушами любит… А говорить Степка мастер.
«Пусть Настенька потешится маленько. На следующий год в город учиться ее отправлю, там и забудет своего Степана», ― решил поселковый голова. На том и успокоился.
Так и ходил бы Степан в бобылях, если бы не случай.
Приехала в ольховский медпункт практикантка Лида. Девка боевая, не похожая на городскую фифу. И дров наколоть могла, и перевязки делать не боялась. А уж уколы как бережно ставила ― все местное население в восторге было! Да и симпатичная: рыжие локоны едва помещались под медицинской шапочкой, россыпь светлых веснушек красила милое личико, а в зеленых глазах плясали чертики ― ну чисто ведьма.
Естественно, местные хлопцы начали около медпункта околачиваться. Кто посмелей, те специально гвоздем руку наколют. Другие притворялись, мол, живот скрутило или спину свело. Но каждый старался обратить на себя внимание. Так что конфет, яблок и цветов полевых у Лиды было в избытке.
А вот ольховские девушки соперницу невзлюбили сразу. Чего это парни за ней увиваются? Ведь ни кожи, ни рожи у этой дамочки: рябая от уха до уха, костлявая, как карась, и ноги ― колесом! Точно околдовала, ведьма проклятая!
Заботясь о своем благополучии, барышни наперегонки бежали к деревенской знахарке Ульяне. Слухи о ней ходили всякие: кому семью спасла, а кого и на тот свет отправила. Но как испугаешься в девках остаться ― так к самому черту побежишь.
Ульяна переживаниями отвергнутых невест прониклась и научила, как Ваську, Петьку, Ивана и прочих от городской ведьмы отвадить. Каждую полночь нужно заговоры над травами волшебными читать, а после истолочь их в порошок и любимому в еду или питье подсыпать. И так двенадцать дней подряд. А на тринадцатый день любая девка, кроме невесты, до тошноты противной покажется.
Такое вот отворотно-приворотное чудо-зелье появилось практически у всех девок Ольховки «в поре». Лучше уж перестраховаться лишний раз, чем потом слезы горькие из-за несчастной любви в подушку лить!
Не стала исключением и Зинка. Уж очень ей хотелось, чтобы Степка перестал на других заглядываться. Ну а что, парень видный, складный. Чем не жених? Лучше-то на примете все равно нет. В общем, решила Зинка в угощения магазинные порошок волшебный подсыпать и Казанову местного ими подкармливать. Лишь бы не учуял раньше времени.
Не отставала от Зинки и Галина. А что такого? Степка который день намекает на нежные чувства. Но к делу перейти не решается. Лучше подсобить немного. Тогда до зимы и свадебку можно сыграть. Решила Галка каждое утро травы ведьмины в парное молоко добавлять да Степку им поить.
«Пока этот Степка решится сватов отправить, папенька точно меня в город сошлет», ― подумала Настя и попросила у Ульяны приворотных трав в двойном размере. Так уж вернее!
* * *
― Ну что, Настенька, ждешь сватов? ― начал свою «песню» Степан. ― Правильно делаешь! Скоро украду тебя из отцовского дома, так и знай!
― Ох, прямо украдешь! Папенька тебе уши-то надерет… На вот, лучше киселя попробуй. Сама делала, старалась, ― Настя протянула Степану кисельницу с угощением, в которое щедро добавила приворотный порошок.
― Ну, спасибо, невестушка, угодила! Смотри, двери завтра днем не запирай, вдруг воровать тебя приду! ― нахваливал Настины умения Степан, а сам едва последнюю ложку проглотил: да что за привкус горький целый день ему во рту мерещится, будто полыни да чистотела пожевал! Сейчас еще сильнее, чем утром…
― Да все ты только пугаешь, ― кокетничала Настя, предвкушая грядущие события, ― а я вот запру! На засов да на замок! Изворачивайся, раз такой смелый!
Настя выхватила посудину и убежала в дом: «Хоть бы завтра и вправду решился, не зря ж целых три ложки травы толченой ему подсыпала…»
* * *
Уже ближе к ночи Степан почувствовал неожиданный порыв… Нет, не любовный. Живот свело так, что едва успел добежать до деревянной кабинки в огороде ― босой да без рубахи.
Знал бы он, что бабы местные удумают, ни в жисть бы того молока да киселя не съел. А кого теперь винить? Ульяна-то знахарка знатная, но за знания свои шибко не ручалась. Уж как повезет. А то, что девки одного Степку травить будут, и вовсе предвидеть не могла. Так что спроса с нее никакого.
Всю ночь промучился Степан с коликами да забегами до уборной. А утром деваться некуда ― надо на работу идти. Там и потерял сознание.
Очнулся уже в медпункте, а Лида вокруг него хлопочет:
― Сразу надо было обращаться! Пищевое отравление ― это вам не шутки! Так, больной, ну-ка, поворачиваемся на бок, укол поставлю. Легче будет!
Но Степан не мог оторвать от Лиды взгляда. Она напомнила ему речную русалку с волосами цвета летнего багрового заката. Сердце выскакивало из груди… А в животе что? Опять колики? Нет, что-то приятное! Словно сотни бабочек бьют своими тоненькими крылышками изнутри, стараясь вырваться наружу!
― Больной, вы не слышите? Поворачиваемся на бок! ― Лида попыталась сделать лицо построже, но временами вырывался смешок: вон какой здоровый хлопец, а укола боится. ― Не волнуйтесь, я на курсе лучшая. Вмиг на ноги поставлю!
И не соврала. Уже на следующий день Степан стоял на ногах. Правда еще не так твердо, как хотелось бы.
― Так, Степан Иванович, ― Лида старательно выводила буквы в рецепте ― обычно врачи так не пишут, ― вот ваша диета. Соблюдать строго, иначе опять уколы.
Степка головой покивал, а сам и слова не услышал. Все, пропал парень! Вот она, любовь-то неземная! С одного взгляда и до крышки гробовой…
И Лида тоже покой потеряла. Да что это такое? Она же почти врач, и тут вот этот… с челкой кучерявой… с глазами своими голубыми… как небо в первые погожие майские деньки… Ей об учебе думать надо, а все Степан из головы не идет…
Вот ведь как бывает…
* * *
― Бабуль, а дальше что?
Рыжеволосая девчушка семи лет уже сто раз слышала концовку этой истории. Но ей всегда хотелось услышать ее снова: бабушка так интересно рассказывала про свою деревню!
― А дальше известно что! Практика закончилась, я поехала в город. И недели не прошло, как Степка ко мне в общежитие явился. Я и рада была, и напугана. А он, мол, люблю так, что жизни нет! А я сама извелась за эту неделю, знал бы кто… Ну, так и поженились. Потом дед твой в институт поступил на заочное. Нам, как молодой семье, комнату дали. Только, вижу, тянет Степку в деревню… Ну, я как институт окончила ― напросилась по распределению в Ольховку фельдшером. Ох и рад был мой Степан! А потом мама твоя появилась. Тоже рыжая, как огонек в печке! Ну, она уж в Ольховке не осталась, поехала в город. А там и ты, чижик-рыжик, родилась! У нас все женщины в роду рыжие да зеленоглазые.
― Бабуль! А получается, сработали травы Ульянины… Видишь, дедуля влюбился в тебя, как по взмаху волшебной палочки!
― Это уж кто во что верит, милая. Как по мне ― обыкновенная химия.
Лидия Петровна задумчиво улыбнулась. Сколько лет прошло с того времени, а вспоминается, как вчера. И хорошего много было, и плохого… Уже и не верится, что с ней это все это случилось. Рассказала ― словно фильм посмотрела на старой кинопленке, даже лиц не разглядеть… не вспомнить… не узнать… И только ощущение неземного счастья, какое бывает только в юности, не стереть из памяти. Не стереть и не вернуть.
