«Да пропади они пропадом, эти узкие туфли! Кто же форму-то такую придумал», — злилась Елена Петровна, согнувшись и силясь натянуть белые «балетки».
Мешали «косточки» на ногах, спина молила поскорее разогнуться. Наконец, словно в сказке «Золушка», она затолкала стонущие стопы в обувь и порадовалась про себя: «Могло бы быть и хуже. Например, туфли на каблуках. Вот как бы я тогда работала… А так ничего — терпимо».
Перед выходом в зал она глянула на себя в зеркало, вздохнула, поправила прическу, тронула тонкие губы помадой. Вроде помогло, но не слишком. А чего удивляться. Семьдесят лет — это тебе не тридцать, и даже не пятьдесят. Тут хоть наизнанку вывернись, а краше не станешь.
— Лена, шевелитесь, хватит собой любоваться! — В крошечную подсобку заглянула администратор зала.
Пора приступать к работе. Елена Петровна старалась не думать о стонущих коленях, о скачущем давлении. Нельзя… Ведь впереди целая рабочая смена. И нужно ее как-то отстоять. Некоторым еще хуже.
***
Субботний вечер был суетным. Посетителей в маленьком ресторанчике хватало. Приходили, пили, ели, отдыхали. Елена Петровна шуршала меж столиками, стараясь держать тяжелый поднос ровно. И ни о чем не думать. Но куда же денешься от мыслей.
«Ох, дожить бы до семидесяти пяти, доскрипеть бы. Сами ведь напросились на все это. Ныли, когда пенсионный возраст подняли: «Ах, работы после пятидесяти пяти не найти. Ох, не берет нас никто». И чего добились? А вот всего этого.
Пенсионный возраст подняли, а потом еще раз и еще. Причем мужикам по новым правилам разрешили выходить на пенсию в семьдесят. Живут они меньше, видите ли! А недовольным дамочкам приказали пахать до семидесяти пяти. Причем обязали работодателей не увольнять по возрасту. Вот была ты официанткой всю жизнь, так до гробовой доски тебе подносы таскать.
А Валька, соседка моя? Асфальт до сих пор укладывает. Как она лопату-то поднимает, бедная? Учиться надо было… Хотя стоп. Я-то сама с высшим образованием. Только вот не пригодилось оно в жизни. Не тому, видать, в молодости учили».
Время ползло черепахой. Елена Петровна принимала заказы, разносила, убирала, снова принимала заказы… Сил не осталось. А до конца работы еще миллион часов по ее ощущению.
Когда у очередного столика поднос задрожал в руках Елены Петровны, а колени предательски подогнулись, она подумала: «Вот и все. Не дотянула». Злые слезы обиды и разочарования побежали по щекам и…
Она проснулась.
«Сон! Слава богу, сон! Но какой явственный… И подушка мокрая. Приснится же такое!» — Она скинула ноги с кровати, нащупала тапочки.
Облегчение от того, что весь этот кошмар — всего лишь проделки Морфея, заставило улыбнуться. В приподнятом настроении она отправилась на кухню.
Осеннее солнышко светило в окно, золотило остатки октябрьских листьев. Скучающие дворники, болтающие внизу на непонятном языке, несколько портили пейзаж. Но на них можно не обращать внимания. Елена Петровна, напевая под нос что-то бодрое, поставила джезву на плиту. Артрит не крутил пальцы, торопиться никуда не нужно. Ей шестьдесят один и она свежа, как поздняя хризантема.
«А жизнь-то не так и плоха. Пенсия маловата, это да. Но она во всяком случае есть! И денек сегодня хороший. Выпью кофейку и пойду, пожалуй, погуляю», — решила она.
***
Мария Ивановна смотрела в окно и потягивала «эрл грей» из уютной керамической кружки. Во дворе дворники-иностранцы споро работали, сметали листья в рыжие холмики, шуршали инвентарем. Солнечное утро дышало покоем.
«А сегодня ведь пенсия! — вспомнила Мария Ивановна. — Отлично, куплю себе шубку. Только вот пока не решила — норка или песец. А может и вовсе в путешествие рвануть? Где я еще не была? Надо туда, где лето… Ладно, подумаю на досуге».
В кармане шелкового халата завибрировал смартфон последней модели:
— Катя? Чем заняться планируешь, пенсионерка? В меховой салон? И я с тобой. — Мария Ивановна вернула телефон в карман.
«Все-таки шуба. Только вот норка или песец? Ладно, там разберемся», — решила она, поставила чашку и отправилась наводить марафет.
Антикварный трельяж был уставлен баночками, тюбиками, бутылочками. Все дорогое, импортное. Мария Ивановна посмотрела на себя в зеркало: хороша. Даже годы ее не портят. Чуточку освежить взгляд, подкрасить губки — и вот она, красота элегантного возраста.
Мария Ивановна всегда мечтала о такой жизни. Свободная, еще не старая — живи и радуйся.
***
Они стояли с подругой в салоне. Вешалки с мехами окружали, соблазняли, манили.
— Песец или норка? Норка или песец? — раздумывала Мария Ивановна, — А может, все-таки к морю?
— Бери песца! — не выдержала подруга Катя, — К морю со следующей пенсии скатаемся. Как-никак зима на носу… А у тебя шубка, ты уж прости, затрапезная уже. Сколько ты ее носишь? Два года? Три? Это просто неприлично.
Мария Ивановна протянула руку, чтобы пощупать облюбованного Катей песца. Вешалка поплыла, задрожала, растаяла…
Мария Ивановна открыла глаза. Разочарование было таким сильным, что она спряталась под одеяло, накрыла голову подушкой, в надежде досмотреть сон. Не получилось… Сон ушел и забрал с собой сказку.
«Вот ведь гадство какое, — подумала Мария Ивановна, вылезая из под одеяла. — Даже узнать не удалось, что же я все-таки купила!»
Солнце желтым пятном маячило за окном. Громко ругались дворники-иностранцы на своем гортанном языке. Она прошла на кухню, заварила по второму разу вчерашний пакетик чая. Вздохнула: «За пенсией сегодня надо дойти. А потом думать, как ее так поделить, чтобы и на коммуналку хватило, и на еду. Все дорожает. Не видать мне, похоже, не то что песца, а даже той красненькой курточки из магазина «Почти даром». Ох, чует мое сердце, надо подработку искать».
Чайный пакетик окрасил кипяток в блеклую охру. Мария Ивановна взяла кружку и выглянула в окно. Дворники отдыхали. Кто-то сидел на поребрике, подстелив газетку, кто-то стоял, облокотившись на инвентарь, и тыкал пальцем в экран смартфона. Нетронутые листья рыжим ковром лежали на асфальте.
Мария Ивановна отхлебнула из чашки. «Да, чаем это не назовешь. Ладно, пойду прогуляюсь: до почты дойду, может, настроение поднимется. Ну что за дрянная жизнь».
***
Они столкнулись на первом этаже. Елена Петровна лучилась улыбкой, Мария Ивановна хмурилась.
— Доброго утречка, соседка! Денек-то какой замечательный сегодня! — Елена Петровна источала радость и дружелюбие.
Это раздражало.
— И вам здравствуйте, — буркнула Мария Ивановна. — День как день. Дворники дурака валяют, солнце хоть и светит, а все равно холодно. Денег ни на что не хватает. Чую я, работать идти придется. А здоровье уже не то.
— Все-то вам плохо. Нет, чтобы жить да радоваться. Пенсия какая-никакая есть. Работать до самой смерти вас никто не заставляет. А дворники… Да наплюйте вы на это. У них свое начальство есть. Вот оно пусть за их производительность и переживает.
— Вас, похоже, все в жизни устраивает? Чего это вы сегодня такая довольная, Елена Петровна? — Раздражение Марии Ивановны росло.
— Вы знаете, не очень утраивает, но сегодня я такой сон видела… Жуть просто. Короче, поняла, все ведь могло быть еще хуже.
— И я видела… Только в моем сне все было гораздо симпатичнее, чем наяву.
Елена Петровна подхватила Марию Ивановну под локоток и предложила:
— А пойдемте вместе на почту. Я все равно прогуляться хотела. И вот что я вам скажу: не расстраивайтесь. Жизнь такая штука своенравная. И не станет она по нашему хотению ни лучше, ни хуже. Так что давайте радоваться той, что есть. Нервы крепче будут.
Мария Ивановна посмотрела на соседку, хотела было покрутить пальцем у виска, но передумала. Они вышли в солнечный октябрь из парадной и зашагали по неубранным желтым листьям.
«А все-таки хорошо, если бы жизнь стала лучше!» — мечтала Мария Ивановна.
«Замечательно, что все не совсем плохо», — думала Елена Петровна.
***
Самой жизни было все равно, что о ней думают две пенсионерки. У них есть только один выбор: находить хорошее и жить, или искать плохое и прозябать.
