У моей младшей четырёхлетней сестры, Люськи, вылезла пупочная грыжа. Врачи сказали – не затягивать. Чем раньше прооперируют, тем лучше. Люська без папы наотрез отказывалась ехать в больницу. Дождались его из рейса, и папа проводил её до самой операционной.
— Папочка, ты меня будешь тут ждать? – рыдала сестрица.
— Куда я денусь, милая? Конечно буду ждать. Почему ты плачешь, ты же такая храбрая у меня?
— А где я платю? Я плосто вздыхаю!
И её увезли. Несложная плановая операция. Но родителей попросили сдать кровь в банк крови – это было обязательным условием.
— А у неё ж только с одним из нас совпадает, по идее. – спросил папа. – Может, вы пробы сначала возьмете? Чтобы мы вам лишнюю не сдавали.
— Кровь лишней не бывает! – твёрдо сказал врач.
Мама с папой сдали кровь. Мама была бледна, казалось, вот-вот и грохнется в обморок. Потом всё не могла усидеть на месте. Бегала в процедурную, разговаривала с медсестрой.
Потом уж и Люсю вывезли из операционной, батя пошёл встречать, как обещал. Сидел с ней весь выходной. Мама вроде подуспокоилась, проведала дочку и повезла меня домой, хоть я и отказывался.
— Я тоже могу с ней сидеть. – упрямо настаивал я.
Мне тогда уже исполнилось одиннадцать лет. Люсю, свою маленькую светловолосую сестру, я любил больше всех на свете. Наверное, даже больше мамы и папы. А как её было не любить? Ангел. Светловолосый ангел во плоти.
Представьте себе маленький районный центр с районной же больницей. Да, новой, полностью оборудованной – даже банк крови имелся, чтоб ему. Но ПГТ он и есть ПГТ. Прошло ровно три дня – Люся уже была дома, папа собирался в рейс. Пошёл купить курева в дорогу. А пришёл… похожий на грозовую тучу.
— Папочка… — завопила Люська из детской (у неё ещё был постельный режим) – Ты принёс мне мои любимые зефилки.
Отец оставил пакет из магазина в коридоре. Велел мне быстро идти в детскую. Взял мать за локоть и завел в кухню.
— Коля… Коля… ты чего?
А в кухне был разговор, о котором я узнал только спустя годы – тогда мы с Люськой не понимали ничего. Она была ещё мала, а я слушался отца. В детскую так в детскую. Люся захныкала и стала требовать папочку и зефир, я предложил почитать ей. Слава Богу, она согласилась.
В кухне Коля, вращая бешенными глазами, подошёл к Зине так близко, что она вжалась в стену. Больше некуда было отступать.
— Это правда? Что Люська не моя?
— Да как… да что… Коленька, в своем ли ты уме? Что же ты говоришь такое?
— А я тебе скажу, что говорю. У меня кровь вторая положительная, у тебя – первая положительная. А у неё – он мотнул головой в сторону двери – третья отрицательная. Если что-то напутали, так ведь можно и пересдать.
Зина решительно отодвинула мужа, прошла к столу, села. Уронила голову на руки и простонала:
— Сволочи. Ну просила же! Чего им всем надо? Завидуют, Коленька, на нашу жизнь. Всё у нас есть. И детки вон какие хорошенькие.
— Просила значит… ну, ясно.
Он вышел из кухни, на которой осталась плакать Зина. Всего-то раз и оступилась… от скуки… с командировочным инженером. Муж всё в рейсах, да в рейсах. Это в кино муж-дальнобойщик – красиво и романтично. А в жизни – холодно и тоскливо. Зина решила, что надо что-то делать! Ведь он-то поди в рейсах своих тоже не был примерным мужем.
Постольку дней катается. Она вскочила и побежала за Колей, но его уже и след простыл. На столе одиноко лежала коробка с зефиром.
После рейса отец серьёзно со мной поговорил. Просил уйти с ним.
— Пап, а как я… а Люська? Мама? А ты не можешь остаться?
На меня будто положили бетонную скалу. Скалы состоят из горных пород – я смотрел видео. И скала на моих плечах тоже была неоднородной. Там был страх потерять отца. Страх перед выбором. Получается, кого-то я всё равно терял. Посчитав нехитрое уравнение в уме, я решил остаться. Люся + мама были больше по количеству, чем один папа. Хотя, по значению могла перевесить и одна сестра.
Отец часто встречался со мной. Про Люську он как будто забыл. Я ничего не понимал, но знал: мог бы батя мне объяснить, что происходит – объяснил бы. Сестра поначалу тосковала и плакала, на неё было больно смотреть. Но потом стала спрашивать об отце всё меньше и меньше. Она замыкалась в себе и проводила все время со своими игрушками. Я не понимал дословно, за что на Люсину голову выпала эта кара, но догадаться мог. Что же касается мамы…
Мама спятила. Она начала тащить в дом с помойки всякий хлам. Сначала безобидный и, вроде как, полезный в хозяйстве. А после уже и всё подряд. На нас ей стало абсолютно наплевать. Мать сидела над своими помоечными богатствами. Что-то шептала, перебирала. Как молодая и красивая женщина могла за полтора года превратиться в это – я не понимал. Но отцу ничего не говорил. Обо мне, иногда и о Люське, заботилась соседка. С едой я худо-бедно разбирался на алименты от отца. А вот с запахом, который пропитал всю нашу квартиру… в школе надо мной все ржали, но я старался не вступать в открытые конфликты.
-Тётя Маша, научите меня гладить? – постучался я к соседке.
— Глебушка, да тебе бы постирать бы для начала… — морщила нос Мария.
— Бесполезно. Я стирал. Но мне завтра к отцу, и надо как-то выглядеть…
— Так он что… — ахнула соседка. – Ничего про Зину не знает?
— Я не буду ему ничего говорить. Он ушёл, а значит это не его дело!
Она пропустила меня в свою квартиру, потом подумала и велела:
— Люську тоже веди. Я вас приведу в порядок. И вообще, принесите ко мне вещи. Будете переодеваться у меня. Чем могу…
Так и поступили. Теперь я хоть не вонял на всю школу, как бомж. Но заботливая тётя Маша решила этим не ограничиться. Она пошла к отцу и пристыдила его. Папа встретил меня после школы.
— Ты почему молчал?
— А что? Ты бы вернулся?
— Нет. Но ты можешь жить со мной.
— А Люська.
Отец молчал. Я отрицательно помотал головой и пошёл в сторону дома.
— Погоди ты! Люська может жить у бабушки.
— У бабушки новый муж. Ей не до нас.
— Понятно, в кого… — начал отец и осекся.
Папа всё же сделал попытку поговорить с бывшей тёщей.
— Коля, да ты спятил? Зачем мне маленькие дети, у меня, можно сказать, вторая молодость.
— Но Люся ваша внучка!
— Жаль.
— Что?! – опешил отец.
— Жаль, что материнство очевидно, а отцовство – нет. Вот был бы у меня сын, а у него дети – так поди знай, мои внуки, или нет. Взятки гладки. – откровенно насмехалась бабушка. – А тут и впрямь моя. Да только у меня своя жизнь.
— Да. Как я мог жениться на Зинке? Нужно же было просто повнимательнее посмотреть на вас.
Однажды утром я проснулся и не обнаружил матери дома. Вся её помойка была на месте – не захламила Зина только нашу с Люськой комнату – а её самой не было. Я открыл форточку, морозный воздух немного разбавил смрад. Накормил Люську, что-то поклевал сам. Отвёл сестру к соседке:
— Матери нет, а мне бы в школу.
— Как нет? – опешила Маша. – Мороз-то какой. Где же она?
Моя беспутная спятившая мать закончила свои дни на дальней свалке. Как и почему она замерзла вместо того, чтобы идти домой – никто не знал. Маша сказала, что теперь за нами придёт специальная служба и там уже будут решать. И служба пришла. Женщина посмотрела на нашу квартиру и повернулась к Маше:
— А… мы не могли бы у вас всё оформить?
— Пожалуйста, проходите. – пожала плечами соседка.
— Так, стоп! Никто никуда не проходит. – услышал я голос отца, который поднимался по лестнице. – Прошу прощения. Только с рейса. Это мои дети.
— И квартира ваша? – хмыкнула женщина из опеки.
Папа не стал даже заглядывать внутрь. Просто сказал мне:
— Собирайся давай. Поедем домой. Тут после разберемся.
— А Люська? – замирая от ужаса, спросил я.
— Само собой. Люся, ты тоже собирайся.
Сестра отлепилась от стены, которую подпирала, и неуверенными шагами подошла к отцу.
— Папочка?
— Что, милая?
— Это правда ты?
Отец подхватил сестру на руки и прижал к себе, тяжко вздохнув.
— Это я. И я тут. Всё хорошо.
— Не уходи больше, папочка! – завыла Люся.
Я обмер. Сейчас сдаст всех с потрохами, и строгая женщина нас заберет, несмотря на наличие живого официального отца. Но тётка потеряла к нам интерес и о чём-то сплетничала с
Машей. А батя держал Люську на руках и по лицу его текли слёзы. Он так старался обидеться в том числе на сестру, так долго пытался держаться подальше, но любовь к ней победила всё остальное. Любовь к нам, к его детям.
— Не уйду. Я никуда больше от вас не уйду. – плача, выговорил он.
