— Ну что, Иван Петрович, опять своими руками похвастаетесь? Как там говорится — золотарь, золотые руки? — Виктор зажал нос пальцами и громко рассмеялся.
Иван Петрович медленно опустил вилку на тарелку. За праздничным столом вдруг стало тихо, только музыка из телевизора нарушала молчание. Юбилей дочери, а он снова в центре насмешек.
— Витя, перестань, — тихо шепнула Наташа, положив руку на плечо мужа. — Папа устал, он только с работы.
— Я вижу, что с работы, — Виктор поморщился. — По запаху чувствую. Не мог помыться перед тем, как за стол сесть? У нас же гости.
Иван Петрович покачал головой и молча вытер руки полотенцем, которое всегда носил с собой. Двадцать пять лет в коммунальной службе — каждый день чинил канализацию, копался в подвалах, чистил колодцы. Руки давно въелся запах работы, хоть отмывай их, хоть не отмывай.
— Я мылся, Витя, — наконец сказал он, не поднимая глаз.
— Да ладно вам, — вмешалась Мария Степановна, жена Ивана Петровича. — Давайте лучше по рюмочке. У нас ведь праздник, Наташеньке тридцать пять!
— Конечно, праздник! — подхватил Виктор. — Только я вот думаю, может, тестю лучше отдельно сесть? Мне как-то не по себе от… профессиональных ароматов.
— Ты что несёшь? — Наташа резко вскочила. — Это же мой отец!
— А ты не кипятись, — Виктор налил себе ещё вина. — Я же как лучше хочу. Вон, смотри — Петрович даже в выходной весь пропах своими… трубами. Современный человек так не должен.
Кто-то из гостей неловко кашлянул, кто-то уткнулся в тарелку. Сестра Наташи беспомощно посмотрела на мать.
— А как должен современный человек? — спросил вдруг Иван Петрович, подняв глаза на зятя. Голос его звучал спокойно, но в нём чувствовалась какая-то сила, которую никто раньше не замечал.
— Современный человек должен работать головой, а не… — Виктор сделал выразительный жест руками. — Сейчас век технологий. Я вот менеджер, за день одной подписью больше зарабатываю, чем вы за неделю.
— Понятно, — кивнул Иван Петрович.
Он аккуратно положил вилку рядом с недоеденной котлетой, промокнул губы салфеткой и медленно поднялся.
— Куда ты, папа? — встревоженно спросила Наташа.
— Посуду помою, — тихо ответил Иван Петрович и направился к кухне.
— Вот! — Виктор торжествующе поднял вилку. — Человек сам понимает своё место!
Иван Петрович остановился в дверях и вдруг произнёс так, что услышали все:
— Знаешь, Витя, я двадцать пять лет молчал. Пора бы и поговорить.
За столом повисла такая тишина, что слышно было, как тикают часы на стене. Гости замерли с вилками в руках, переводя взгляд то на Ивана Петровича, то на Виктора.
— Папа, — Наташа дёрнулась было следом, но Мария Степановна остановила дочь, положив руку на её плечо.
— Пусть поговорят, — тихо сказала она. — Давно пора.
Иван Петрович вернулся к столу. Его простое, морщинистое лицо с выцветшими от возраста голубыми глазами было спокойным. Он не сел, а остался стоять, опираясь руками о спинку стула.
— Ты, Витя, всё правильно говоришь про современный век, — начал он негромко. — Только вот канализацию кто-то чинить должен. И мусор вывозить. И подвалы от затопления спасать. Думаешь, твоя подпись что-то значит, если завтра воды не станет или отходы на улицу польются?
Виктор поставил бокал и поморщился:
— Да ладно вам, Петрович. Чего вы завелись? Я же просто пошутил.
— Ты, Витенька, не первый раз шутишь, — Иван Петрович медленно обвёл взглядом стол. — И не только про меня. Ты же и Марию мою «колхозницей» называешь, когда думаешь, что не слышу. А Наташе говоришь, что гены у неё «подкачали» — от нас, значит.
Наташа побледнела и опустила голову.
— Пап, не надо.
— Папу твоего выставляют дураком за его же столом, а тебе «не надо»? — вмешалась вдруг Таня, младшая сестра Наташи. — Нам всем давно «не надо». Виктор уже который год издевается над всей семьёй, а мы молчим!
— Значит, так, — Виктор выпрямился, лицо его стало жёстким. — Я, между прочим, половину этого дома оплатил. И ремонт делал. И машину вашу чинил. Так что извините, если не падаю в обморок от восторга перед человеком, который всю жизнь в… в отходах ковыряется.
— Витя! — воскликнула Наташа.
— А что Витя? — он повысил голос. — Правду говорю! Все думают, но молчат, а я вслух сказал. Ну и что? За тридцать пять лет мог бы и профессию сменить, а не в дерь…
— Стоп, — голос Ивана Петровича был тихим, но таким твёрдым, что Виктор осёкся на полуслове. — Не в моём доме. Не при моей семье.
— Ваш дом? — Виктор хмыкнул. — Да без моих денег вы бы до сих пор в той хрущёвке сидели! Я, между прочим, на этот ремонт три премии угрохал.
— А я на эту хрущёвку двадцать лет жизни отдал, — спокойно ответил Иван Петрович. — И ещё пять — на этот дом. Каждый рубль откладывал, каждую копейку считал.
Он осторожно, словно боялся что-то разбить, провёл рукой по скатерти.
— Ты, Витя, деньгами меряешь. А я — годами. Руками своими. Вот этими, — он поднял ладони, мозолистые, с въевшейся каждодневной работой. — Эти руки Наташу из роддома везли, когда у нас даже на такси не хватало. Эти руки крышу держали, когда на нашей улице смерч прошёл. Я две ночи стоял, подпирал, чтоб дом не сложился.
— Папа, все помнят, что ты сделал, — тихо сказала Наташа. — Витя просто… он просто не так выразился.
— Нет, дочка, он именно так выразился, как думает, — Иван Петрович покачал головой. — И думает он так не первый день. Помнишь, как он на Новый год рассказывал, что сантехник у них в офисе — «туалетный гений»? А потом смотрел на меня и добавлял: «Без обид, Петрович».
Виктор фыркнул и отодвинул тарелку.
— Да вы, Иван Петрович, обидчивый какой. Это ж юмор. Сантехники сами над собой так шутят.
— Какой сантехник над собой так шутит? — вдруг подала голос Мария Степановна. — Назови хоть одного.
— Да любой! — Виктор махнул рукой. — Слушайте, что за день такой? Я тут виноват, что ли, что у вас работа… специфическая?
— Ты виноват в том, что не уважаешь человека, — сказала Таня. — Сколько раз папа тебя выручал? Кто твою машину из грязи вытаскивал, когда ты на своём «мерсе» в колею залетел? Кто трубы чинил, когда у вас потоп был, а вызвать никого не могли?
— О! Вспомнила! — саркастически воскликнул Виктор. — А кто нам на свадьбу посуду подарил из универмага? На троих собирали всей бригадой, а на нормальный сервиз не хватило?
— Виктор! — Наташа стукнула ладонью по столу. — Прекрати сейчас же!
— А что я такого сказал? — Виктор поднял руки. — Просто факты. У меня вот отец фармацевтикой занимался…
— Точнее, фармацевт в районной аптеке, — сухо поправила Мария Степановна.
— Но хотя бы в чистом халате работал! — огрызнулся Виктор. — А не по… по канализациям лазил!
Иван Петрович вдруг улыбнулся — не зло, а как-то печально.
— Знаешь, Витя, я ведь тоже мог в чистом халате ходить. Меня после техникума на завод звали, в лабораторию. Только зарплата там была — кот наплакал. А Наташка росла, Танюшка родилась… — он повернулся к дочерям. — Помните, как мы вам туфельки на выпускной покупали? Каждой — те, какие хотели.
— Помню, — тихо сказала Наташа. — Белые, с перламутровыми пряжками.
— А мне — синие, с каблучком, — подхватила Таня. — Я их до дыр сносила, потом ещё подклеивала.
— Вот, — кивнул Иван Петрович. — На эти туфельки я месяц в три смены работал. И чтоб у вас образование было — тоже. На всё хватало. А сейчас вон, — он кивнул на Виктора, — зять в менеджеры выбился. Наташа в бухгалтерии. И правильно, я радуюсь.
— Тогда зачем эта сцена? — процедил Виктор. — Чтобы всем показать, какой я плохой, а вы — герой трудового фронта?
Иван Петрович покачал головой.
— Нет, Витя. Чтобы ты наконец понял: я не стыжусь своих рук. А вот тебе, кажется, стыдно даже рядом со мной сидеть.
В комнате повисло тяжёлое молчание. Только тикали часы на стене да шумел телевизор в углу — кто-то забыл выключить концерт. Праздничный стол застыл, словно никто уже не помнил, для чего собрались.
— Я просто хотел, чтобы мой тесть был… не знаю… посолиднее, — наконец выдавил из себя Виктор, глядя куда-то в сторону. — Что в этом плохого?
— А каким ты меня видишь, «солидным»? — спросил Иван Петрович, всё так же стоя у стола.
— Ну, не знаю… — Виктор неопределённо повёл плечами. — Может, в офисе каком сидеть. В костюме. Чтоб хоть перед друзьями не стыдно было сказать, кто мой тесть.
— Тебе стыдно? — вдруг подняла голос Мария Степановна, и все за столом вздрогнули — она никогда не повышала голос. — Тебе стыдно за человека, который тридцать пять лет одну работу делает? Который в любую погоду, в любой праздник, если вызов — идёт и делает? Который ни одного дня на больничном не был?
— Маша, — Иван Петрович положил руку на плечо жены, но она стряхнула её.
— Нет, Ваня, я молчала все эти годы, хватит. Пусть знает, — она в упор посмотрела на зятя. — У нас пять лет назад крыша текла — помнишь? Ты обещал шифер привезти, да всё некогда было. А Ваня вечером с работы пришёл, температура тридцать девять, еле на ногах стоит. Я ему: «Ложись». А он на чердак полез, до двух ночи дыры латал. Зато ты утром приехал — уже сухо, даже не спросил, откуда.
— Да я не…
— Погоди, я не договорила, — Мария Степановна словно помолодела от накатившей злости. — А когда у Наташки выкидыш был, и вы с горя поссорились, кто по вашим друзьям ездил, вас искать? Кто тебя пьяного домой притащил, отмыл и Наташе сказал, что ты просто переутомился?
Наташа неверяще посмотрела на отца:
— Пап, это правда?
— А зачем тебе было знать? — Иван Петрович смущённо потёр шею. — Вы молодые, горячие…
Виктор сидел, опустив голову. Его модная стрижка растрепалась, лицо побледнело.
— Я не знал про крышу, — выдавил он.
— Ты много чего не знал, — вступила Таня. — Потому что для тебя папа всегда был просто «этот сантехник». А для нас — человек, на которого в любой беде можно положиться.
— Довольно, — Иван Петрович примирительно поднял руки. — Давайте не будем портить Наташин праздник.
— Вы уже испортили, — вдруг сказал крёстный Наташи, Семён Ильич, до того молча наблюдавший сцену. — Ты, Иван, всегда так — сначала стерпишь-стерпишь, а потом как выдашь правду-матку. И что теперь? Опять мириться будете?
— А что, по-твоему, делать? — спросил Иван Петрович.
— Да хоть раз по-человечески разозлись! — Семён стукнул ладонью по столу. — Хватит уже быть тихоней, которого все пинают!
Иван Петрович глубоко вздохнул и впервые за весь вечер сел. Он аккуратно расправил салфетку на коленях и обвёл глазами всех собравшихся.
— Знаешь, Семён, я за свою жизнь много грязи повидал — и в трубах, и в людях. И понял одну вещь: чистым остаёшься не тогда, когда от грязи бегаешь, а когда не позволяешь ей к душе пристать.
Он повернулся к Виктору:
— Когда мы с Машей только поженились, я мечтал инженером стать. Потом — прорабом. Потом хотя бы бригадиром. Но дочки росли, денег всегда не хватало. А в нашей конторе платили хорошо, особенно если на аварийные вызовы соглашаться. Вот я и соглашался. Каждый раз думал: ещё немного, вот детей подниму, и уйду… А вышло, что так жизнь и прошла.
— Пап, — Наташа дотянулась до его руки, — мы никогда не думали…
— Я знаю, что вы не думали. Вы всегда меня уважали. А вот Витя, — Иван Петрович посмотрел на зятя без злобы, но с какой-то глубокой усталостью, — он мне просто зеркало поставил. И в этом зеркале я увидел то, чего боялся: целую жизнь, проведённую не там, где хотел.
— Так меняйте всё, раз не поздно, — вдруг сказал Виктор. — В смысле, если вы чувствуете, что… это, в общем… не то.
Он говорил неловко, запинаясь, впервые растеряв свой лоск.
— А что менять, Витя? — спросил Иван Петрович с грустной улыбкой. — Мне через пять лет на пенсию. Куда я пойду? Кому я нужен, кроме своих труб и колодцев?
Наташа вдруг вскочила со своего места, глаза её блестели от слёз.
— Нужен! Нам ты нужен, папа. И… — она повернулась к мужу, — Витя, скажи ему!
Виктор поёрзал на стуле.
— Иван Петрович, я… мне…
— А знаешь, Витя, — спокойно перебил его тесть, — я ведь твоих детей люблю. И тебя, как сына, хотел любить.
— Вы со мной, как с сыном, и не говорили ни разу, — буркнул Виктор.
— Видимо, зря, — кивнул Иван Петрович. — Наверное, нам обоим есть о чём подумать.
Он аккуратно сложил салфетку, положил её рядом с тарелкой и поднялся.
— Маша, я сейчас вернусь. Не волнуйся.
— Куда ты? — встревожилась жена.
— Хочу на улицу выйти. Подышать.
Он обвёл всех спокойным взглядом — жену, дочерей, зятя, гостей — словно запоминал этот момент. Потом молча кивнул и вышел из комнаты.
За столом повисла неловкая тишина.
— И что мы сидим? — вдруг встала Таня. — Витя, пойдём!
— Куда? — растерялся Виктор.
— Поговорить с папой, пока он не ушёл!
— Ушёл? — переспросила Наташа. — Куда ушёл? Он же сказал — на улицу…
— Наташа, ты дочь сантехника и сама не понимаешь? — Таня покачала головой. — Папа никогда не говорит прямо, что собирается делать. Он уходит и делает. Просто уходит и делает.
Мария Степановна медленно поднялась.
— Ваня в гараже держит старый чемодан, ещё от моего отца остался. Там смена белья, бритва, документы. Он его собрал, когда вы, Витя, первый раз про его работу так пошутили. Три года назад.
Она повернулась к Виктору:
— Собирался уйти, но остался. Потому что внуков любит. И тебя тоже любит, хоть ты этого не ценишь.
Виктор резко встал, опрокинув стул, и выбежал из комнаты. Наташа бросилась за ним.
Когда они вышли на крыльцо, Иван Петрович стоял у калитки. Без пиджака, только в старой клетчатой рубашке. В руке — потёртый коричневый чемодан.
— Папа, подожди! — крикнула Наташа.
— Иван Петрович, — Виктор вдруг схватил тестя за рукав, — я дурак. Но я всё понял… Не уходите.
Иван Петрович улыбнулся — впервые за вечер по-настоящему.
— Не ухожу я. Куда мне в моём возрасте? Да и внуки… — он поднял чемодан. — Я его сюда несу. Мне Семён новый подарил, а этот хотел в гараже оставить. Но, раз разговор уже начали, может, пока прямо на веранде положим? На видном месте — чтоб помнили.
Виктор переводил взгляд с тестя на чемодан и обратно. Потом вдруг шагнул вперёд и обнял Ивана Петровича. Неловко, боком, но искренне.
— Вы извините меня… Я просто не понимал.
— Теперь понимаешь? — спросил Иван Петрович, осторожно положив руку ему на плечо.
— Кажется, да, — тихо ответил Виктор. — Пойдёмте в дом. Я хочу… сказать тост. За настоящего мужчину.
