— Мама, ты же понимаешь, что это несправедливо? — Максим стоял посреди кухни, сжимая в руках чашку с остывшим кофе.
— А что справедливо? — Тамара Сергеевна отвела взгляд, начала протирать и без того чистый стол. — Ирочка здесь живет, ухаживает за мной. А ты… ты уже давно свою жизнь строишь.
— Конечно, — раздался насмешливый голос сестры из коридора. — Когда помощь нужна была, ты быстро съехал. А теперь права качаешь?
Знакомая до боли ситуация. Как в детстве — что бы ни случилось, Ирина всегда права. Максим медленно поставил чашку, стараясь сдержать рвущиеся наружу слова. В свои тридцать семь он давно перестал ждать справедливости от родных, но каждый раз накатывала глухая обида.
— Ир, я не права качаю. Я спрашиваю: почему, когда мне нужна была помощь с первым взносом по ипотеке, у вас денег не нашлось? А теперь, когда тебе на машину не хватает, я должен добавить?
— Потому что ты — старший брат! — Ирина вошла в кухню, уперла руки в бока. — И вообще, мы тебя тогда не гнали, сам уехал.
Горькая усмешка скривила губы. Конечно, не гнали. Просто когда он привел в дом Лену, начались бесконечные придирки, косые взгляды и шпильки от сестры. «Тут и без вас тесно», «Мама и так еле справляется» — как будто он с женой собирались вечно жить в родительской квартире, а не просто переждать пару месяцев, пока не накопят на съемную.
— Максим, сынок, — Тамара Сергеевна присела за стол, начала теребить край скатерти. — Ты же понимаешь, сестре помочь надо. Что люди скажут? У тебя своя квартира, машина…
— Ипотека на пятнадцать лет, мама. И машина в кредит, — он устало потер переносицу. — Мы с Леной каждую копейку считаем, чтобы детям на секции хватило.
— А я, значит, не считаю? — вскинулась Ирина. — Думаешь, легко матери одной помогать? Платить за квартиру, лекарства покупать?
— Ты здесь живешь бесплатно. И платишь только за свою долю коммуналки.
— Зато я маму не бросила!
Эти слова ударили под дых. Максим на секунду прикрыл глаза, вспоминая, как мать отправила его к бабушке в четвертом классе — «там тебе будет лучше, сынок». А Ирину оставила при себе. Как потом годами делила детей на «хорошую доченьку» и «неблагодарного сына».
— Знаешь что, Ир? — он медленно поднялся из-за стола. — Ты права. Я действительно ушел. Построил свою жизнь, без вашей помощи. И сейчас помогать не обязан.
— Вот! — сестра торжествующе повернулась к матери. — Я же говорила — эгоист! Только о себе и думает.
Тамара Сергеевна всплеснула руками: — Максим, как ты можешь? Мы же семья!
— Семья, мама? — он горько усмехнулся. — А где была семья, когда я просил помочь с ипотекой? Когда Леночка в больнице лежала с угрозой выкидыша, а вы даже не навестили? Когда дети родились?
— У меня давление, ты же знаешь! — привычно начала мать. — И Ирочка на работе занята…
— Конечно, — кивнул Максим. — У вас всегда находились причины. А у меня теперь тоже есть причина — нет лишних денег.
Он вышел из кухни, чувствуя спиной возмущенные взгляды. В прихожей остановился, достал телефон. Два пропущенных от жены.
Накатила привычная нежность — Лена всегда звонила, если он задерживался дольше обещанного.
— Да, родная?
— Все в порядке? — в голосе слышалось беспокойство.
— Да, уже еду. Поговорили…
— И как?
— Как всегда, — он невесело усмехнулся. — Я бессовестный сын, который не хочет помогать сестре купить машину.
— Максим…
— Все хорошо, правда. Просто… знаешь, я понял одну вещь. Нельзя требовать любви там, где ее нет. И не было.
Он попрощался и убрал телефон. За спиной хлопнула дверь кухни — в коридор вышла мать.
— Сынок, ну нельзя же так, — она попыталась взять его за руку. — Мы же не чужие люди.
— Нет, мам, не чужие, — Максим осторожно высвободил руку. — Просто у каждого своя правда. У вас — что я эгоист и плохой сын. У меня — что родных не выбирают, но и долгов по любви быть не должно.
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. В подъезде пахло жареной рыбой и сыростью. На первом этаже встретилась соседка — поджала губы, демонстративно отвернулась. Наверняка уже наслушалась от матери и сестры про неблагодарного сына.
Максим улыбнулся — раньше его бы это задело. Сейчас было просто все равно.
Сев в машину, он несколько минут сидел неподвижно, глядя на светящиеся окна родительской квартиры. Вспомнил, как двадцать лет назад уходил отсюда с одной сумкой — к бабушке, которая никогда не делила любовь между внуками. Потом институт, общежитие, случайная встреча с Леной…
Телефон завибрировал — сообщение от сестры: «Значит, вот как ты о семье думаешь? Попомни мои слова — пожалеешь еще!»
Он не стал отвечать. Завел машину и поехал домой — туда, где ждали те, кто любил его просто так, без условий и долгов.
Прошло три месяца. Звонки от матери стали реже, а потом и вовсе прекратились. Ирина строчила гневные сообщения, но Максим не отвечал. Зато впервые за долгое время спал спокойно.
А потом случился тот вечер.
Лена укладывала детей, когда в дверь позвонили. На пороге стояла заплаканная мать.
— Максимушка, сынок, — она схватила его за руку. — Помоги! У Ирочки проблемы на работе, недостача большая. Если не вернуть… под суд пойдет!
Он молча смотрел на мать — осунувшуюся, постаревшую. Где-то в глубине шевельнулась жалость, но он задавил ее.
— И сколько нужно?
— Полтора миллиона, — мать всхлипнула. — Я квартиру продам, только этого мало. Сынок, умоляю! Это же твоя сестра!
— Мама, — он мягко высвободил руку. — А где Ирина была, когда мне не хватало на первый взнос? Когда я просил в долг триста тысяч?
— Так то ж другое! У тебя хоть крыша над головой была. А тут — тюрьма!
Он покачал головой — ничего не изменилось. Все те же двойные стандарты.
— Мама, у меня ипотека. Дети. Я не могу рисковать их благополучием.
— Да как ты можешь? — в глазах матери полыхнула ярость. — Я тебя растила, ночей не спала! А ты…
— А я вырос, мама. И больше не играю в игру «докажи, что достоин любви».
Он закрыл дверь, отрезая причитания матери. Прислонился к стене, чувствуя, как дрожат руки. В коридор выглянула встревоженная Лена.
— Все хорошо?
— Да, — он через силу улыбнулся. — Просто… закончилась одна история. Та, которая началась, когда меня отправили к бабушке.
Лена молча обняла его. Она всегда понимала без слов.
Через неделю они узнали, что мать все-таки продала квартиру. Деньги отдала Ирине, а сама переехала к дальней родственнице. Максиму позвонила соседка — отчитала за черствость, сказала, что мать слегла с сердечным приступом.
Вечером, уложив детей, они с Леной сидели на кухне.
— Может, стоило помочь? — тихо спросила жена. — Все-таки мать…
— Знаешь, — он задумчиво покрутил чашку. — Когда я жил у бабушки, она часто говорила: любовь — это не только про «дать», но и про «брать». Если одни всегда только берут, а другие — отдают, это не любовь. Это зависимость.
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Я не хочу, чтобы наши дети выросли в такой атмосфере. Где любовь надо заслуживать, доказывать, покупать. Где один ребенок всегда хороший, а второй — вечно виноватый.
Лена накрыла его руку своей: — Ты правильно сделал. Просто… больно видеть, как ты переживаешь.
— Я не переживаю, — он поцеловал ее ладонь. — Впервые за долгие годы я чувствую себя свободным. От чувства вины, от обиды, от желания доказать что-то. Просто… наверное, грустно, что пришлось через это пройти.
За окном накрапывал дождь. Где-то в соседнем дворе играла музыка. Обычный вечер обычной семьи — без надрыва, без манипуляций, без извечного «ты должен».
— Папа! — из детской выглянула встрепанная дочка. — Расскажи сказку!
Максим улыбнулся: — Иду, принцесса.
Он знал, что эта сказка будет про любовь. Настоящую — без условий и долгов.
Через год Ирина снова попыталась связаться с братом — на этот раз через общих знакомых. Оказалось, она продала машину, снимает комнату, работает продавцом в магазине. Мать живет у той же родственницы, часто болеет.
— Может, навестишь их? — осторожно спросила Лена. — Все-таки…
Максим покачал головой: — Знаешь, я много думал об этом. Простить — не значит вернуться. Иногда любовь проявляется в том, чтобы отпустить. И себя, и их.
Он больше не испытывал ни злости, ни обиды. Просто где-то внутри навсегда закрылась дверь в комнату, где жили детские надежды на материнскую любовь и сестринскую дружбу.
