Она даже не могла представить себе, что станет женой этого важного господина. Они же будут, словно дедушка и внучка!. Звон колокола был похож крик. Он стонал, словно плакальщица над покойником, и чуял беду.
Константин Андреевич Волинский, хозяин поместья, распластался на последней зимней проталине. Весенний ветер перебирал его седые волосы. Алая струйка из пулевой раны растекалась под ним, сливалась с весенними ручейками. В этот час его жена Екатерина стояла на коленях перед иконой и молила о прощении грехов.
Какие грехи могут быть у девятнадцатилетней молодой женщины, что всего год назад стала женой? Об этом знали только она да тот, кто нажал на курок.
Все началось годом раньше, когда в округе заговорили впервые о красоте Екатерины Лебедевой, дочери лесника. Тоненькая фигурка, точеное личико, огромные, синие как небо глаза в черной кайме ресниц.
Она притягивала восхищенные взгляды всех мужчин на своем пути. Не стал исключением и хозяин поместья, владелец всей земли в округе, дворянин Константин Андреевич Волинский.
Одного взгляда из пролетки во время прогулки хватило ему, чтобы всерьез увлечься деревенской девчонкой. Ее нежное лицо, изящные жесты и по-детски еще смущенная улыбка настолько захватили его, что уже через неделю в скромный домишко лесничего приехали сваты.
Для всего семейства это стало неожиданностью. От стука, а потом появления важных господ в их доме оторопел и сам лесничий Григорий Лебедев, и его жена Прасковья. Первым шел волостной старшина, дородный, степенный, принаряженный в торжественный синий кафтан с медными пуговицами, за ним — управляющий поместьем, а завершал процессию крестный отец Екатерины, почитаемый в округе, зажиточный крестьянин Никанор.
— Мир дому вашему! — упали с голов шапки, поклонились сваты в пояс. — С добрым словом к вам пришли, с радостной вестью!
Григорий растерянно засуетился по крохотной избушке — куда же усадить почетных гостей?
— Милости прошу за стол, гости дорогие, чайком угостимся! — подпихнул жену в сторону печи. — Прасковея, не стой, подавай самовар!
Хозяйка дома кинулась на кухонную половину, поманила дочку за собой:
— Катенька, — а у самой руки дрожали от волнения, — это же сваты за тобой пришли. Ты смотри, скромно себя веди, не выглядывай без зову, а то скажут, невеста женихов высматривает.
— Ой, матушка, как же мне усидеть? — у Катюши глазки блестели от любопытства. — Сердце так и гудит, словно колокол пасхальный… И сама не знаю, от страха ли, от радости ли… А может, господь мне что-то недоброе сулит?
— Не накликай, дочка, не накликай! — взмахнула руками мать.
Хотя у нее тоже в душе было такое смятение. Ведь последыш их Катенька, родилась она, когда уже родители и ждать перестали деток.
Катенька росла, а душа у матери болела, хмурился от тяжелых дум отец. Здоровье уже не то, работать тяжело, а дочка только подросла, только стала невестой. Всегда они жили бедно, а теперь все тяжелее доставался кусок хлеба. Вот и печалились родители, как бы дочке нашелся хороший жених. Чтобы их Катенька не знала нищеты, не думала о пропитании, да и они смогли бы спокойно доживать старость.
Как вдруг неожиданное сватовство! Обе женщины прислушались к разговору у стола.
— Дело у нас к вам особое, серьезное. Есть человек добропорядочный, богатый, которому ваша дочь Екатерина Григорьевна приглянулась. Константин Андреевич Волконский, наш уездный помещик, хочет в законные жены вашу дочь взять. По всем христианским обычаям, перед богом и людьми, посему нас прислал за ответом на свое предложение.
Сваты на разные лады нахваливали жениха:
— Константин Андреевич — человек уважаемый, имеет положение в обществе.
— Для молодой девушки, как ваша дочь, партия блестящая. Восемьсот душ за ним числится, дом каменный о двенадцати комнатах!
— Статный, собой видный, болезней не знает, здоровье богатырское. Ротмистр в отставке, в войну турецкую служил, ордена имеет.
Екатерина едва удержала вскрик — про Волинского говорят! Он же седой и всегда смотрит так строго из своей большой коляски… Она даже не могла представить себе, что станет женой этого важного господина. Они же будут, словно дедушка и внучка!
Матушка, будто почуяв Катюшины сомнения, обняла дочку:
— Дитятко мое ненаглядное, в браке промеж супругов любовь и возраст — не главное, — голос у нее дрожал от волнения, неужели послал им бог такого хорошего жениха. — Мы вот с твоим батюшкой без любви венчались, а потом привыкли друг к дружке, ладно зажили. И ты счастлива будешь, бог даст. Главное-то что? Что будешь при таком муже сыта, одета, в тепле. Да что там! Жить станешь как барыня, с прислугой работы черной не узнаешь. Не так, как мы тут…
Екатерина схватила материны руки, жесткие, покрытые рубцами и мозолями, в ранках от постоянной работы.
— Милая моя мамочка, да разве о себе я думаю? Я о барской жизни и не мечтаю! — слезы потекли по ее щекам, капнули на материны ладони. — О вас сердце болит, как оставлю я вас тут одних… больных. Кто о вас заботиться будет? Кто батюшке поможет, когда спина совсем согнется?
— Господь не оставит, господь управит, — матушка перекрестила дочку. — Ты свое счастье не упусти, доченька. Такой жених дважды не посватается, хорошую жизнь не пропусти.
Матушка украдкой смахнула слезу, а отец уже звал из-за занавески дочь:
— Честь великая для нашего дома! Только Екатерина у нас разумная, сама за себя слово сказать может. Катя, подойди-ка к столу, покажись гостям.
Екатерина подошла, скромно склонила голову перед отцом:
— Благословите, батюшка.
Гости с восхищением рассматривали девицу. Ох, и красавицу выбрал себе Волконский! Будто по ошибке родилась в бедняцкой семье, с таким лицом, с такой статью надобно быть княжной! Крестный вздохнул благостно:
— Ох, Катенька, какая выросла ты, ангел небесный. А глазки… Ну прямо звездочки ясные!
Управляющий с важностью поклонился девушке.
— Екатерина Григорьевна, барин наш, Константин Андреевич Волинский, человек справедливый и добросердечный. Он видел вас не раз, в церкви, на прогулке. И так восхищен вами, что принял твердое решение взять вас в жены. Засим и прибыли к вашему батюшке и ждем ответного слова.
Катенька стояла, слушала, и будто две силы ее душу пополам рвали:
— Скажите мне, а каков Константин Андреевич нравом? — голос ее хоть и дрожал от волнения, но спрашивала девица твердо. — Добр ли он к людям простым? Справедлив ли, милосерден ли к крестьянам, к беднякам, к сирым? За мной ведь не будет никакого приданого, происхождения я самого простого. Нужна ли ему такая жена…
Управляющий в смущении закрутил ус:
— Конечно, господин Волинский порядка требует, дисциплины. За проступки наказывает, это правда, но и за усердие награждает. А к жене своей будет, конечно же, ласков и внимателен. Жена ведь не прислужница, а помощница, подруга…
— Так он дворянин, отчего же не сватается к ровне? — продолжала допытываться Екатерина. — Уверена, за него пойдет много кто из девиц с приданым богатым, с родней знатной. Для чего ему простушка без рода?
Крестный добродушно засмеялся, погладил бороду:
— До чего же ты, Екатерина, пытливая, избаловали родители, много воли дали. Ну сама рассуди, голубушка, красота твоя всех барышень губернских затмевает! Слава такая идет, что ты словно солнышко рядом со свечками. Так ведь к красоте нрав прилагается покорный, работящий. Дворянки то что, все балы и театры, одна растрата! А ты к скромности приучена, к почитанию. Умеешь хозяйство вести с малых лет, приучена к порядку. Что барину приданое, у него свои богатства имеются, а вот жены такой в доме нет.
Старейшина поддакнул:
— Уж больно приглянулась вы ему, Екатерина Григорьевна. Что тут думать! Просил Константин Андреевич, чтобы венчание было поскорее, без проволочек, — старшина задрал палец вверх. — Он человек решительный, ждать долго не любит. Коли будет согласие и благословение родительское, так два месяца на подготовку, и уже свадьбу играть будете.
У Екатерины румянец отхлынул от лица, и она, запинаясь, промолвила:
— Два месяца? Но ведь это же… Это же так скоро! Уже и венчаться… Я же его и не видела самого, только в коляске. Может, поглядеть друг на друга, поговорить?
Управляющий нахмурился:
— Как же велите понимать, Екатерина Григорьевна? Какие-то проверки выдумали для такого уважаемого человека. Раздумывать вздумали?! На то времени у господина Волинского не имеется. Нам велено приехать с согласием. А не с капризами от… — он едва не выпалил вслух то, о чем думал.
Эта нищая девчонка еще смеет раздумывать над предложением от такого жениха! То ли дерзка, то ли глупа она, а то и все вместе!
Екатерина обвела взглядом родителей. Отец стоял в стороне: согнутая спина, натруженные руки. В глазах его читалась мысль, что долго тут раздумывать нечего. Упустишь — всю жизнь потом локти кусать будешь.
Мать стыдливо прикрывала натруженными руками дыры на платье. На столе — пустой чай, в доме вся мебель старенькая, каждая вещь в заплатках, перелатана матушкой не раз.
— Хорошо, — голос ее звучал едва слышно.
Никакой радости или волнения невестиного, словно приговор сама себе назначает.
— Пусть будет воля божия… Согласна я стать женой Константина Андреевича Волинского.
Сваты зашумели, радостно загудели:
— Вот и славно! Дело решенное, богоугодное!
— Сегодня же передадим Константину Андреевичу ваши слова.
С радостными возгласами родители пошли провожать почтенных гостей к воротам. А Катенька уткнулась в беленый, теплый бок печки и вдруг расплакалась. Не от горя, а что все так быстро случилось.
Мучил юную красавицу какой-то смутный страх, будущее, замужество за серьезным барином, вдруг стало совсем близким, неотвратимым. Слезы ее были прощанием с девичеством, нежным и таким коротким. Не успела она побыть девицей, поиграть с подругами, повеселиться всласть, выбрать себе жениха по душе.
В один миг решилась ее судьба, и никогда к прежней жизни не вернуться. Однако она и представить себе не могла, что ждет ее бедную головушку.
