День рождения у меня в феврале, как раз на стыке зимы и весны. И хоть за окном еще сугробы, а ветер свистит, но в душе уже чувствуется предвкушение тепла. Вот и в этот раз, юбилей, шестьдесят лет, круглая дата. Решила собрать всех самых близких – детей, внуков, парочку закадычных подруг. Наготовила всего, стол ломился – оливье, селедка под шубой, заливное, пироги с капустой и яблоками. Внучка Дашенька, ей семь лет, постаралась, открытки нарисовала для всех, дом украсили шариками, гирляндами. Сын с невесткой приехали, дочка с зятем, все шумные, веселые. Благодать, одним словом.
Сидим, значит, за столом, тосты говорим, смеемся. Внуки под столом носятся, как угорелые, Дашка стишок мне выучила, трогательно так, до слез. И тут – звонок в дверь. Я аж вздрогнула. Кого это несет в такой час? Сын пошел открывать, а я так, с сердцем в груди и замерла. И слышу – голоса чужие, бабские, противные такие, аж мурашки по коже. Сын дверь шире открывает, и в квартиру вваливаются… Ну, кто бы мог подумать! Свекровь моя, Зинаида Петровна, и золовка, Валька, змея подколодная. Лет десять их не видела, ни слухом, ни духом, и вот – пожалуйте!
Здрасьте, — свекровь, как ни в чем не бывало, на пороге встала, озирается по сторонам, носом водит, – а это у вас тут что, поминки?
У меня аж дар речи пропал от такой наглости. Поминки, у нее поминки! Да у меня тут праздник, жизнь бьет ключом, а она…
Мама Зина, тетя Валя… – сын мой, Андрей, аж растерялся, – вы как сюда? Мы вас не ждали…
А нас и не надо ждать, – золовка огнем пышет, губы поджала, – мы сами пришли, по делу.
И дело у них, видите ли! Тут я уже не выдержала, вышла в коридор.
Зинаида Петровна, Валентина, – говорю, голос стараясь ровным держать, хоть внутри все кипит, – какое дело может быть в день моего рождения? И вообще, как вы посмели вот так, без приглашения?
А свекровь как рявкнет:
Да какое там приглашение! Дело у нас к тебе важное, Елена. Квартира это… Она, значит… – и замолкает, смотрит на меня исподлобья.
Тут уж я совсем ничего не понимаю. Какая квартира? Эта, что ли? Так она моя, кровная, я на нее горбатилась всю жизнь, ипотеку выплачивала, когда с ее сыночком, царство ему небесное, разошлись. Он-то на алименты копейки давал, и то с боем, а я крутилась как белка в колесе, чтобы детей поднять, да жилье сохранить.
Зинаида Петровна, вы о чем? – спрашиваю, а у самой сердце колотится, предчувствие нехорошее.
А вот о чем, – золовка в разговор влезла, – квартира эта, в которой ты тут, значит, расселась, она по справедливости должна нам принадлежать.
Я аж обалдела. Наглость какая! В своей собственной квартире стою, а мне заявляют, что она им «по справедливости» принадлежит.
Валентина, ты в своем уме? – уже голос повышаю, – какое вам дело до моей квартиры? Я ее сама купила, после развода.
А вот такое, – свекровь поддакнула, – квартира эта, она, значит, в нашем роду должна остаться. Память о Коленьке…
Коленька – это бывший мой, сын их. Помер лет пять назад, сердце, вроде. Не вспоминала о нем особо, жизнь шла своим чередом. А им, видите ли, память приспичило хранить. За мой счет, выходит.
Мама Зина, – сын снова вклинивается, – ну вы чего говорите? Это квартира мамы, какая еще «память»?
А такая, – золовка злится, – брат тут жил, корни пустил, а она… – и на меня глаза злые выкатила, – развелась и нас всех обобрала!
Тут уж меня прорвало. Обобрала, она говорит! Да я от этого «брата» только слезы и нервы поимела! Сколько он мне крови выпил, сколько унижений я от него натерпелась, а теперь они, видите ли, меня «обобрала» обвиняют!
Да вы что несете? – кричу, – Коля ваш палец о палец не ударил, чтобы эта квартира появилась! Я одна работала, как проклятая, чтобы детям жилье было! А ваш Коленька… – тут осекаюсь, не хочу о покойнике плохо говорить, хоть и заслужил он многое.
Вот именно, память о сыне надо чтить, – свекровь гнет свою линию, – а ты тут, значит, пируешь, в квартире его…
В моей квартире! – уже на визг перехожу, – в моей, поняли? Я ее купила! Сама! И Коля ваш тут ни при чем!
Нет, при чем! – золовка не унимается, – ты была его женой, значит, и квартира – общая! Надо по-честному делить!
Да какое «общее»? – хохочу уже сквозь слезы, – мы с ним десять лет как в разводе! Десять лет, понимаете? Квартира куплена пять лет назад! Где логика?
А нам все равно! – свекровь топает ногой, прямо как ребенок малый, – мы решили, что квартира должна быть наша, и все тут!
Я стою, как оплеванная. Смотрят на меня эти две нахалки, как на врага народа. А за спиной – дети, внуки, друзья, все в шоке молчат, смотрят на эту сцену. Стыдно мне перед ними, как будто я виновата в чем-то.
Тут дочка моя, Светка, вперед выходит. Она у меня боевая, характером в меня, наверное.
Зинаида Петровна, Валентина, – голос у нее хоть и тихий, но стальной, – вы, по-моему, перепутали двери. Это квартира моей мамы, и она ни с кем ее делить не собирается. Идите-ка вы, лучше, домой.
Ах, ты еще вякать будешь, соплячка! – золовка на Светку кидается, – мать твоя нас обворовала, а ты тут права качаешь!
Валентина! – уже сын мой, Андрей, не выдерживает, – следите за языком! И вообще, прошу вас покинуть нашу квартиру! Праздник портите!
Праздник у них! – свекровь кривится, – пир во время чумы! А мы тут, значит, должны смотреть, как вы жируете, в квартире, которая по праву наша!
Да что вы такое говорите? – тут уж и подруга моя, Галина, не выдержала, – Зинаида Петровна, опомнитесь! Елена эту квартиру кровью и потом заработала! Какое «ваше право»? Вы вообще в своем уме?
И тут они вдвоем как заголосят! Свекровь – голосом плачет, золовка – визжит, как резаная. «Обидели, ограбили, несчастные мы, обделенные!» Тьфу, смотреть противно!
А я стою, смотрю на этот балаган, и злость меня берет, такая, что аж трясет всю. Хватит, думаю, хорош терпеть это хамство. Это мой дом, моя семья, мой праздник! И никто не имеет права вот так, нагло, вторгаться в мою жизнь и портить мне все!
Собралась я с духом, выпрямилась, плечи расправила. И говорю, голос хоть и дрожит немного, но твердый такой получается:
Зинаида Петровна, Валентина, – говорю, – слушайте меня внимательно. Квартира эта – моя. Моя собственность. Никакого отношения к вашему сыну она не имеет. И к вам, тем более. Я ее никому отдавать не собираюсь. Ни сейчас, никогда. Понятно?
Свекровь рот открыла, золовка замолкла, оторопели от такой моей наглости. А я продолжаю, уже увереннее голос звучит:
И раз уж вы пришли сюда без приглашения, да еще и с такими наглыми требованиями, то я попрошу вас покинуть мой дом. Прямо сейчас. У нас тут праздник, семья собралась. А вы нам тут только настроение портите. Идите-ка вы с Богом.
И тут сын мой, Андрей, как встанет рядом со мной, руку мне на плечо кладет, поддержка моя, сила моя.
Мама права, – говорит, – Зинаида Петровна, Валентина, пожалуйста, уходите. Не позорьтесь. И маму не трогайте.
И зять, Сашка, тоже подтянулся, внуки за нами прячутся, смотрят испуганно, но с интересом. Вся семья моя – стеной за мной встала. И чувствую я – сила во мне проснулась, не сломить меня, не запугать.
Посмотрела свекровь на нас, на всю нашу компанию, поморщилась, плюнула под ноги.
Ну, смотрите, – буркнула, – еще пожалеете! Мы еще свое возьмем!
И развернулись они, и Валька за ней следом, как тень, за дверь выскользнули. И тишина в квартире настала, только тяжелое дыхание слышно, да стук сердца у меня в груди.
Стоим, молчим. А потом – внучка Дашка подбегает ко мне, обнимает крепко-крепко.
Бабушка, ты молодец! – шепчет на ушко, – ты их прогнала!
И тут все как засмеются, заговорят разом. Подошли, обняли, поцеловали. Сын говорит:
Мам, ну ты даешь! Я думал, ты растеряешься, а ты им как отрезала! Вот это характер!
А дочка:
Мама, мы тобой гордимся! Вот так надо, ставить на место наглецов!
И подруги захвалили, поддержали. А я стою, улыбаюсь. Хоть и неприятно было, хоть и праздник чуть не сорвали, а все равно – хорошо на душе. Потому что поняла я – не одна я, есть у меня семья, есть поддержка. И дом мой – крепость моя, и никто не имеет права в него вот так, без спросу, ломиться и указывать, что мне делать.
Налили по рюмочке, чокнулись «за смелость», «за бабушку Лену – героиню». И праздник продолжился, как ни в чем не бывало. Только вот осадок, конечно, остался. Непонятно, что это было, с чего вдруг им квартира моя понадобилась. Наверное, зависть заела, что я живу хорошо, внуков нянчу, радуюсь жизни. А им, видать, нечем похвастаться.
Ну и пусть завидуют. Мне-то что. Главное – семья рядом, дом – полная чаша. А на чужую наглость я теперь знаю, как отвечать. Не дам себя в обиду, не позволю никому портить себе жизнь. Хватит с меня унижений и обид. Теперь – только вперед, к свету, к счастью. И никакой родне бывшего мужа меня с этого пути не свернуть. Вот так-то.
