Июньским вечером Николай сидел у окна, напряженно вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Воздух в квартире был тяжелым от духоты, а на душе — от предчувствия чего-то нехорошего. Машенька должна была вернуться сегодня с вахты на шоколадной фабрике, где провела два месяца. Он до сих пор помнил тот вечер, когда она ворвалась в комнату с сияющими глазами, размахивая распечаткой с сайта.
— Коля! Коленька! Смотри, какую вакансию нашла! — она плюхнулась рядом с ним на диван, от чего тот жалобно скрипнул. — Шоколадная фабрика набирает работников! Представляешь, я смогу своими глазами увидеть, как делают мой любимый шоколад!
— Маш, ты в своем уме? — он отложил газету, хмуро глядя на жену. — У тебя стабильная работа в бухгалтерии, зарплата нормальная. Куда ты собралась?
— Да какая стабильная? — фыркнула она, поправляя выбившуюся прядь. — Сидишь целыми днями над бумажками, даже в туалет выйти некогда. А тут такая возможность! И зарплата выше, и опыт новый. Всего два месяца, Коль!
— А как же я? — в его голосе прорезались обиженные нотки. — Два месяца без тебя, без твоих борщей…
— Не начинай, — она легонько стукнула его по плечу. — Я тебе столько всего наготовлю, в морозилку положу. Да и похудею заодно — на производстве же целый день на ногах.
Николай горько усмехнулся, вспоминая этот разговор. Если бы он только знал тогда…
Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. На пороге стояла женщина, в которой он с трудом узнал свою Машу. Огромные щеки, второй подбородок, расплывшаяся фигура — казалось, его жену надули как воздушный шар.
— Коленька, родной! — она потянулась обнять его, но он машинально отступил.
— Что… что это с тобой случилось? — выдавил он, чувствуя, как внутри все холодеет.
— А что такого? — она нахмурилась, с трудом наклоняясь, чтобы снять обувь. — Подумаешь, немного поправилась. Зато я теперь знаю все о производстве шоколада!
— Немного?! — его голос сорвался на крик. — Ты на себя в зеркало смотрела? Ты же… ты же…
— Договаривай! — она выпрямилась, тяжело дыша. — Толстая стала, да? Страшная? А то, что я там работала как проклятая, это не в счет?
— Где деньги, Маш? — он старался говорить спокойно, но руки предательски дрожали.
Она отвела глаза, начиная копаться в необъятной сумке: — Понимаешь, там можно было брать шоколад за счет зарплаты… Такой свежий, прямо с конвейера… Я не удержалась.
— То есть как это — не удержалась? — он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. — Ты что, все деньги на сладости спустила?
— Не все! — она достала кошелек, трясущимися руками вытащила несколько мятых купюр. — Вот, осталось немного… Зато смотри, сколько я привезла!
Она начала выкладывать на тумбочку коробки конфет и плитки шоколада. Одну за другой, еще и еще. Николай смотрел на этот кондитерский парад с нарастающим ужасом.
— Ты же знаешь, как я люблю шоколад, — пробормотала она виновато. — Не смогла удержаться, когда он прямо под рукой был…
— Любишь? — он резко развернулся к ней. — А меня ты любишь? О нас ты подумала? У нас же кредит, Маша! Мы же планировали…
— Прекрати на меня кричать! — она всхлипнула, прижимая к груди очередную коробку конфет. — Я взрослый человек, имею право…
— На что имеешь право? — перебил он. — На то, чтобы просадить все деньги? На то, чтобы превратиться в… в это?
В повисшей тишине было слышно только тяжелое дыхание Маши и шуршание фантиков, которые она продолжала судорожно разворачивать.
Прошла неделя после возвращения Маши. В квартире витал приторный запах шоколада — она то и дело доставала из своих запасов очередную плитку или коробку конфет. Николай смотрел на это с нарастающим раздражением.
— Маша, может хватит? — не выдержал он однажды вечером, когда она в очередной раз потянулась за конфетой. — Ты же уже еле ходишь!
— А тебе какое дело? — огрызнулась она, запихивая в рот сразу две конфеты. — Это мое тело, что хочу, то и делаю!
— Твое тело? — он отложил газету и подошел к ней вплотную. — А о моих чувствах ты подумала? Я каждый вечер возвращаюсь домой и не узнаю собственную жену!
Маша замерла с занесенной над коробкой рукой. В глазах блеснули слезы: — Так я теперь для тебя недостаточно хороша? Раньше тебя все устраивало!
— Раньше ты была другой, — он тяжело опустился на стул. — Помнишь, как мы познакомились? На том новогоднем корпоративе…
— Конечно, помню, — она всхлипнула. — Ты еще сказал, что у меня самая красивая улыбка.
— И самые добрые глаза, — добавил он тихо. — Но дело не только во внешности, Маш. Ты изменилась. Стала какой-то… одержимой.
— Ничего я не одержимая! — она резко встала, едва не опрокинув стул. — Просто ты меня не понимаешь! На фабрике я впервые почувствовала себя счастливой. Там все были такие… такие же, как я!
— Что значит — такие же? — он недоуменно посмотрел на нее.
— Любящие сладкое, — она начала расхаживать по кухне, с трудом протискиваясь между столом и холодильником. — Знаешь, сколько там работает полных людей? И никто никого не осуждает! А здесь… здесь только косые взгляды и упреки!
— Маша, послушай, — он попытался взять ее за руку, но она отдернулась. — Я же о твоем здоровье беспокоюсь. У тебя одышка появилась, ты по лестнице еле поднимаешься…
— Не надо меня жалеть! — она схватила сумку и направилась к двери. — Пойду к маме, раз уж я тебе такая противная!
— Стой! — он бросился за ней. — Куда ты на ночь глядя?
Но она уже хлопнула дверью, оставив его одного в пропахшей шоколадом квартире.
Николай вернулся на кухню, машинально взял конфету из открытой коробки. Развернул, понюхал — тот самый запах, который раньше ассоциировался у него с уютными вечерами вдвоем. Теперь же он вызывал только горечь.
На следующий день Маша не вернулась. Ни через день, ни через два. Николай звонил теще, но та отвечала уклончиво: «Отдохнет немного и придет. Ты же знаешь нашу Машеньку — поест сладкого и успокоится».
А в это время Маша, сидя в своей девичьей комнате, доедала привезенные с фабрики запасы и листала старый альбом с фотографиями. Вот она с Колей в парке — еще стройная, улыбающаяся. Вот их свадьба — она в белом платье, которое теперь бы точно не налезло…
— Доченька, — мать присела рядом, погладила по голове. — Может, хватит себя так изводить? Поговори с Колей по-человечески.
— Не хочу, — буркнула Маша, заворачиваясь в плед. — Он меня не понимает.
— А ты попробуй объяснить, — мать вздохнула. — Что случилось на той фабрике? Почему ты так…
— Там было хорошо, — перебила Маша. — Никто не следил, сколько ты ешь. Можно было брать шоколад прямо с конвейера — горячий, свежий… А когда грустно становилось, девчонки всегда угощали чем-нибудь вкусненьким.
— И часто тебе было грустно?
Маша замолчала, теребя край пледа. Потом тихо произнесла: — Каждый день. Я скучала по Коле, по дому. А шоколад… он как будто заполнял пустоту внутри.
Мать обняла дочь за плечи: — Так может, стоит об этом Коле рассказать? Он же любит тебя, переживает…
В этот момент зазвонил телефон. На экране высветилось: «Коля».
Маша дрожащими пальцами взяла телефон, но не спешила отвечать. Сердце колотилось как сумасшедшее.
— Возьми трубку, — мягко подтолкнула мать. — Хватит прятаться.
— Алло, — голос Маши звучал глухо.
— Маш, нам надо поговорить, — в голосе Николая слышалась усталость. — Я сейчас приеду.
— Не надо! — она почти крикнула. — Я… я сама приду.
Через час она стояла перед дверью их квартиры, не решаясь войти. В руках — коробка с последними конфетами. Глубоко вздохнув, нажала на звонок.
Николай открыл мгновенно, словно караулил у двери. Молча посторонился, пропуская ее внутрь.
— Я принесла… — она протянула коробку.
— Опять? — он поморщился. — Маша, нам не конфеты нужно обсудить.
— А что? То, какой я стала страшной? — она почувствовала, как подступают слезы.
— Нет, то, почему ты заедаешь свою тоску шоколадом! — он резко развернул ее к себе. — Думаешь, я не вижу, что с тобой происходит?
— Ничего со мной не происходит! — она попыталась вырваться, но он держал крепко.
— Происходит, Маша! Ты убегаешь от проблем в еду. Сначала эта дурацкая идея с фабрикой, потом…
— Не смей называть это дурацким! — она все-таки вырвалась. — Это была моя мечта!
— Мечта? Превратиться в кого? Ты же едва ходишь! А наши планы? Мы же хотели ребенка, помнишь?
Маша застыла, словно ее ударили: — При чем здесь ребенок?
— При том, что с таким весом это опасно! — он схватился за голову. — Господи, Маша, очнись! Ты же сама себя губишь!
— А может, это ты меня губишь? — она вдруг успокоилась, голос стал ледяным. — Своими упреками, своим недовольством… Знаешь, почему я там ела столько шоколада? Потому что без тебя было пусто! Холодно! А он согревал…
— Шоколад согревал? — Николай горько усмехнулся. — А я? Я тебя уже не согреваю?
— Ты… — она запнулась. — Ты постоянно работаешь. Вечно занят, вечно усталый…
— Потому что я о нас забочусь! О нашем будущем! — он подошел к окну. — А ты… ты все деньги спустила на конфеты.
— Да при чем здесь деньги? — она всхлипнула. — Ты хоть раз спросил, как мне там было? Одной, в чужом городе?
— Ты сама туда уехала! — он резко обернулся.
— Потому что задыхалась здесь! — она почти кричала. — От этой рутины, от твоего вечного недовольства! Думала, хоть там найду что-то свое…
— И нашла? — он подошел вплотную. — Эти килограммы — это то, что ты искала?
Маша вдруг обмякла, слезы потекли по щекам: — Нет… Нет, Коля. Я просто хотела быть счастливой.
— А со мной ты не счастлива? — его голос дрогнул.
Она подняла на него заплаканные глаза: — Я не знаю… Просто когда ты смотришь на меня так…
— Как?
— Как будто я тебе противна.
В комнате повисла тяжелая тишина. Только тиканье часов отмеряло секунды, которые казались вечностью. Николай медленно опустился в кресло, не отрывая взгляда от жены.
— Маша, — наконец произнес он тихо. — Ты помнишь, что я сказал тебе на нашей свадьбе?
Она замерла, вытирая слезы: — Что любишь меня любую…
— И это правда, — он протянул ей руку. — Иди сюда.
Маша неуверенно подошла, села рядом. Он обнял ее за плечи, и она уткнулась лицом в его рубашку, как делала раньше.
— Я не из-за твоей внешности переживаю, глупая, — прошептал он, гладя ее по голове. — Я боюсь тебя потерять. Когда человек пытается заесть проблемы — это путь в никуда.
— Я знаю, — всхлипнула она. — Просто там, на фабрике, все казалось таким простым. Грустно — съешь конфетку, одиноко — еще одну…
— А теперь?
— А теперь… — она подняла голову, встретилась с ним взглядом. — Теперь я хочу вернуться. К себе настоящей. К нам настоящим.
Николай улыбнулся, вытирая большим пальцем слезу с ее щеки: — Я помогу. Мы справимся вместе.
— Правда? — в ее глазах мелькнула надежда. — Даже несмотря на то, что я все деньги потратила?
— Деньги — дело наживное, — он крепче прижал ее к себе. — Главное — ты поняла, что бегство от проблем их не решает.
Маша кивнула, потом вдруг встала: — Пойдем.
— Куда?
— На кухню. Хочу кое-что сделать.
Они вместе прошли на кухню. Маша решительно открыла шкаф, достала оставшиеся коробки конфет и плитки шоколада. Сложила все в большой пакет.
— Отнесем в детский дом? — предложила она. — Помнишь, мы хотели туда на Новый год подарки отвезти?
Николай улыбнулся: — Помню. А еще я помню, как ты умеешь печь самое вкусное в мире печенье с корицей.
— Думаешь, стоит попробовать снова?
— Уверен. Только в этот раз давай вместе. И не только печенье печь, но и…
— И на пробежки ходить? — она слабо улыбнулась.
— И на пробежки. И в бассейн. И вообще, может, нам велосипеды купить?
Маша прижалась к мужу: — Я так скучала по тебе. По настоящему тебе. И по себе настоящей тоже.
За окном догорал летний день. В кухне больше не пахло приторно-сладким — теперь здесь витал аромат свежезаваренного чая и корицы. Маша колдовала над тестом, то и дело поглядывая на мужа, который старательно измельчал орехи для начинки. В эту минуту она точно знала: никакой шоколад в мире не заменит этого простого счастья — быть рядом с любимым человеком, который принимает тебя любой и готов поддержать на любом пути. Даже если этот путь — дорога к себе настоящей.
