— Не верну невестке деньги, — отрезала свекровь. — Она развалила семью с моим сыном, это будет моя компенсация!
***
Хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах. Вот и я, наивная дамочка, распланировала бюджет на ремонт детской до последней копейки. И попала пальцем в небо.
— Мам, у Карины комната, как у принцессы, — моя десятилетняя София смотрит на меня своими серьезными глазищами. — А у меня все обои с мишками.
— Ну, знаешь, — вздыхаю я, поправляя прядь, выбившуюся из хвоста, — мишки вполне себе ничего. Винтаж.
— Винтаж — это красивое слово для старья? — спрашивает дочь, и меня пробирает озноб от ее взрослого тона.
У моей девочки слишком рано появилась эта складочка между бровями. Слишком быстро она научилась смотреть внимательно и оценивающе, совсем как взрослая. И немного пугало вот это ее умение подбирать момент, когда я уже сонная, но еще не уснувшая, чтобы задать неожиданный и сложный вопрос, от ответа на который не так-то просто увернуться…
— Хорошо, Софи, — я глажу ее по темным, как у отца, волосам. — Давай обновим твою комнату. Придумаем что-нибудь… Что-нибудь потрясающее.
Она обнимает меня с такой благодарностью, словно я пообещала ей луну с неба. А я стою, улыбаюсь и мысленно пересчитываю свои финансы. И выходит, что их не хватает от слова «совсем».
И вот тут я вспоминаю, где можно взять денег, причем немаленькую сумму. А именно, восемьдесят тысяч рублей. Сразу вспоминаю, столик в ресторане, и моя бывшая свекровь, милая Галина Алексеевна, сидит напротив и смотрит на меня большущими глазами.
— Светочка, можешь одолжить? — шептала она тогда, мило улыбаясь. — У нас с Игорем ремонт затянулся, а денег не хватает. Вернем в течение года.
В тот вечер я перевела деньги. Расписку не взяла, все же свои люди. Муж обещал, что отдаст со следующей зарплаты, но потом была даже премия, которую он профукал на новый гаджет…
Три года прошло. И где эти деньги? Уж не в ванной комнате свекрови, что теперь сияет итальянской плиткой?
Я достаю телефон, смотрю на контакт «Галина» и колеблюсь. Семья Игоря после нашего развода отказалась от меня, будто мы не знакомы. Словно отрезала меня, чик — и нету Светы. Словно я не родила их внучку, словно не я семь лет готовила им новогодние ужины. Галина Алексеевна даже на день рождения Софии не приезжает, чтобы меня лишний раз не видеть. Внучка к ней ездит сама.
А сейчас я собираюсь вернуться в ее жизнь с протянутой рукой.
— Мам, ты чего в телефон уставилась? — София подходит сзади, заглядывает через плечо. — Ты бабушке звонить собираешься?
— Думаю об этом, — я прикусываю губу. — А давай-ка лучше посмотрим, какие обои ты хочешь?
Час спустя, просмотрев сайты с детскими комнатами и прикинув смету, я понимаю, что без этих восьмидесяти тысяч нам светит только косметический ремонт. А Софийка заслуживает большего. Ей нужен нормальный письменный стол, она растет, в пятый класс перейдет. И кровать новая нужна, дочка вон как вытянулась.
Вечером, когда дочь уснула, я набираю номер.
— Кто это? — в голосе Галины Алексеевны ноль узнавания.
— Светлана, — отвечаю я, раздражаясь на такую откровенную тактику. — Невестка ваша бывшая.
Долгая пауза, потом:
— Что случилось? С Софочкой все в порядке?
— С ней все отлично, — говорю я, пытаясь сохранить вежливость. — Я хотела напомнить… У вас был долг. Вы брали деньги на ремонт, помните? Когда мы еще…
— Ах, это, — перебивает она с таким облегчением, словно я сообщила о выигрыше в лотерею, а не о долге. — Светочка, о чем ты? Какие такие долги между родственниками?
— Бывшими родственниками, — мягко поправляю я. — И да, долг остается. Вы обязаны вернуть.
— Обязана? — ее голос звенит от возмущения. — Ну, знаешь ли…
— У меня ремонт, — говорю я, чувствуя, как внутри что-то закипает. — Софийке нужна нормальная комната. Вы же ее бабушка, могли бы…
— Наша семья уже помогает. Игорь платит алименты.
— Игорь — отец, он обязан платить алименты по закону, — стараюсь говорить спокойно. — А вы взяли у меня деньги взаймы. Лично вы, Галина Алексеевна.
— Послушай, деточка, — ее голос становится сладким, как патока. — Это все в прошлом. К тому же, могла бы простить долг. Пусть это будет компенсация за то, что ты разрушила семью моего сына!
— Он ушел не из-за меня! — я нервно смеюсь. — Сбежал к младшей сотруднице своего отдела, помните?
— А чья в том вина? От хороших жен мужья не бегают! Так что ты развалила брак, расстроила меня, а теперь еще смеешь требовать деньги назад?!
Галина Алексеевна продолжала говорить, захлебываясь возмущением и постепенно переходя на оскорбления.
Я нажимаю отбой, смотрю на погасший экран и бормочу:
— Так и думала, что просто не будет.
***
Всю ночь я проворочалась, как на сковородке. «Ты не сохранила семью». И это говорит мне женщина, которая на каждом семейном ужине напоминала Игорю, что он «маменькин мальчик»! Которая мне постоянно нашептывала:
— Игоречек любит, когда рубашки гладят особым образом.
Или.
— Игоречку нужен особый режим питания.
Игоречек, блин! Тридцатипятилетний лоб с залысинами и привычкой ныть, когда что-то не по его.
Утром с решимостью камикадзе я скидываю сообщение в родительский чат класса Софии: «Девочки, кто-нибудь знает хорошего юриста по взысканию долгов?»
Телефон взрывается ответами. Оказывается, половина наших матерей в разводе и с опытом выбивания денег из бывших. Кто бы мог подумать?
В обед я звоню Игорю. Черт, даже слышать его голос — то еще испытание.
— Да, — бросает он в трубку.
Ни «привет», ни «как дела».
— Игорь, у меня разговор к тебе, — начинаю я.
— Что-то с алиментами? — сразу напрягается он. — Я перевел вовремя.
— Дело не в этом, — я делаю глубокий вдох. — Твоя мама должна мне деньги, которые взяла взаймы на ремонт три года назад. Помнишь?
С того конца трубки раздался тяжелый вздох.
— Серьезно, Света, ты из-за этого звонишь?
— Денег нет, я и так алименты плачу, — обрывает он.
— Да у тебя я и не прошу! — я почти кричу. — Твоя мать должна вернуть то, что брала.
— Слушай, — голос Игоря становится усталым. — Я занят, очень. Мне некогда разбираться с вашими бабскими… Э-э-э… недопониманиями.
— Так поговори с матерью!
— И что ей сказать? Мама, отдай деньги бывшей жене, которая разрушила нашу семью?
Я прикрываю глаза. Ну конечно, его мать уже успела промыть ему мозги насчет того, кто виноват в разводе.
— Да, именно это и скажи, — цежу я сквозь зубы. — Потому что это были мои деньги, заработанные моими руками. И потому что она все еще бабушка твоей дочери. Которая, кстати, растет без нормального отца, а теперь еще и без бабушки.
— Это удар ниже пояса, — бурчит Игорь.
— Просто поговори с ней, — прошу я тише. — Ради Софи.
— Хорошо, — наконец сдается он. — Я позвоню ей.
Разговор с Игорем оставляет такой мерзкий осадок, что я полдня не могу сосредоточиться на работе.
Звонок от Игоря раздается только вечером. Я сглатываю и принимаю вызов.
— Да?
— Я поговорил с мамой, — его голос звучит устало. — Она… Ну…
— Что она сказала? — я уже чувствую, как внутри все холодеет.
— Что после развода все долги аннулируются. Что это была… М-м-м… помощь нашей семье, и теперь, когда семьи нет, никаких обязательств нет.
У меня даже дар речи пропал. Я стояла, слушала гудки после того, как Игорь быстро попрощался, и чувствовала, как злость поднимается горячей волной.
— Нет, Галина Алексеевна, так не пойдет, — думаю я.
Она смогла настроить против меня моего бывшего мужа и думает, что я сдамся? Ну нет. Во мне поднялся праведный гнев матери, ребенка которого обижают. Деньги нужны для Софийки, а ее обижать я не позволю.
— Ну что, Галина Алексеевна, — шепчу я, — поиграем?
Если прямая просьба не работает, придется действовать хитростью. Чего больше всего боится моя бывшая свекровь? Правильно, слухов, она ведь так трясется за свой образ идеальной и честной женщины. Посмотрим, что будет, если его поколебать.
***
На следующий день я встаю рано и иду к соседке Нине Михайловне, которая знает все сплетни нашего подъезда, района и, кажется, половину нашего маленького городка. Я беру с собой фотографии счастливых времен с бабушкой и внучкой и пачку печенья в качестве гостинца.
— Нина Михайловна, можно к вам? — звоню в дверь, заранее улыбаясь.
— Светочка! — радостно восклицает старушка, открыв дверь. — Заходи, голубушка, я как раз оладушки сделала.
Я устраиваюсь за столом и выкладываю печенье.
— У меня к вам разговор, — начинаю я, подбирая слова. — И совет нужен.
— Что случилось-то? — соседка подает мне тарелку с оладьями, от которых идет пар.
Я рассказываю всю историю, не упуская деталей. Нина Михайловна качает головой, цокает языком.
— Вот ведь… А такой приличной казалась, помню ее, знакомы шапочно, — комментирует она, разглядывая фото Галины Алексеевны с внучкой. — И как не совестно?
— Вот и я о том же, — вздыхаю я. — Это же для Софийки деньги, для ее комнаты.
— Знаешь что, — Нина Михайловна наклоняется ко мне, понижая голос, словно нас могут подслушать, — я бы на твоем месте всем рассказала. Вот всем-всем. Пусть знают, что за человек эта твоя Галина.
— Думаете? — я отхлебываю кофе, изображая сомнение, хотя именно на это и рассчитывала.
— Уверена! Ты же знаешь мою дочь? У нее салон красоты в соседнем районе. Так вот, твоя свекровь туда ходит. Стрижется, мелирование делает. И что-то мне подсказывает, что мастерам там будет очень интересно узнать про такой поступок.
Я еле сдерживаю победную улыбку. Этого я не знала.
— И еще, — Нина Михайловна придвигается ближе, — она ведь в хоре церковном поет. Благочестивая такая. А тут деньги у невестки с внучкой отжала. Непорядок!
Когда я возвращаюсь домой, у меня уже есть план. Операция «Восемьдесят тысяч» запущена.
***
Через три дня мне звонит Игорь. Его голос звучит напряженно:
— Ты что творишь?
— А что такое? — невинно спрашиваю я.
— Маму в салон красоты не пустили. Сказали, не обслуживают людей, которые у внучек деньги отбирают, — в его голосе я слышу нотки злости. — И в церкви батюшка к ней подошел, пожурил при всех, мама чуть сквозь землю не провалилась. Это твоих рук дело? Вся округа судачит, как мама обокрала родную внучку.
— А ты не находишь, что она сама виновата? — спрашиваю я тихо. — Все, что ей нужно сделать, — вернуть долг.
— Эти деньги… Они уже потрачены. У мамы сейчас нет такой суммы.
— А у меня, значит, есть? — внезапно я чувствую, как слезы подступают к горлу. — Я что, по-твоему, печатный станок? Мне на эти деньги комнату твоей дочери обновить надо. Понимаешь?
Игорь молчит. Потом вздыхает:
— Я поговорю с ней еще раз.
Но разговор, видимо, не складывается. Вместо денег мне приходит длинное сообщение от Галины Алексеевны. Оно полно упреков, обвинений и даже угроз.
«Как ты могла!»
«После всего, что я для тебя сделала!»
«Тебе будет стыдно».
Я не отвечаю. Мне действительно стыдно, но не за то, что я пытаюсь вернуть свои деньги, а за то, что приходится опускаться до таких методов.
От своей вездесущей соседки я знаю, что Галина Алексеевна стала парией, ее многие осуждают. Мне стыдно, но только частично. В конце концов, свекровь сама запустила этот процесс.
Меня печалит только, что слухи дошли до Софийки. Она упомянула как-то:
— Правда, что бабушка нам денег должна? Девочки в школе говорят гадости всякие…
Эх, не хотела я, чтобы дочка в это была впутана. Вынужденно отвечаю:
— Бабушка и правда должна… Но мне, не тебе. Твои отношения с ней не должны страдать.
Дочка долго смотрит на меня, и мне кажется, что она все понимает, как мне тяжело от обвинений свекрови, как трудно тянуть ее в одиночку… Я глажу ее по голове и говорю:
— Это взрослые дела, и ты вмешиваться не должна.
***
Неделю спустя происходит нечто неожиданное. Мне звонит мать Игоря.
— Светлана, — ее голос звучит сухо. — Нам нужно поговорить.
— Я вас слушаю, — так же сухо отвечаю я.
— Не по телефону. Давай встретимся в парке возле твоего дома.
— Хорошо, — соглашаюсь я после паузы. — Завтра в шесть вечера?
— Договорились.
Весь день я нервничаю, прокручивая в голове возможные сценарии встречи. Она привезет деньги? Будет скандалить? Попытается уговорить меня забыть про долг?
Софийка замечает мое состояние.
— Мам, ты чего такая? — спрашивает она за ужином.
— Да так, — отмахиваюсь я. — Дела рабочие.
— Врешь, — сразу распознает дочь. — Ты когда по работе нервничаешь, у тебя лоб морщится, а сейчас нет.
Ох уж эта ее проницательность.
— Ладно, — сдаюсь я. — Я завтра встречаюсь с твоей бабушкой Галиной.
— Опять ругаться будете, — вздыхает дочь, и мое сердце сжимается от этого взрослого и усталого вздоха. — Всегда вы ругаетесь.
— Не всегда, — я пытаюсь ее обнять, но она уворачивается.
Поэтому я предлагаю:
— Хочешь пойти со мной, увидеться с бабушкой?
София качает головой и говорит с недетской интонацией:
— Не хочу. Я вообще не хочу ее теперь видеть.
***
На встречу я пришла раньше назначенного времени. Сидела на скамейке, грызла ноготь — дурная привычка, появившаяся после развода — и пыталась успокоиться. Все будет хорошо.
Галина Алексеевна появилась ровно в шесть. Она всегда была пунктуальной, это одно из немногих качеств, которые я в ней уважала. Сегодня она выглядела постаревшей и какой-то поблекшей. Нет привычного начеса, идеального макияжа, модной одежды.
— Здравствуй, — она присела рядом со мной, держа спину неестественно прямо.
— Здравствуйте, — я повернулась к ней. — Вы хотели поговорить.
— Да, — она достала из сумки конверт. — Вот. Здесь деньги, все восемьдесят тысяч.
Я уставилась на конверт, не веря своим глазам. Неужели сработало? Неужели моя кампания с общественным давлением дала результат?
— Спасибо, — я взяла конверт, ощущая его тяжесть. — Я…
— Не нужно благодарности, — перебила она. — Я делаю это не для тебя.
Конечно, не для меня, а для своей репутации, чтобы люди перестали шептаться за спиной.
— После истории с салоном красоты и банком я многое переосмыслила, — продолжила она, подтверждая мои мысли. — Я поговорила со своей подругой, она мне прямо сказала: «Галя, ты не права. Деньги нужно возвращать». И потом… мне позвонили из церковного хора.
Она опустила глаза.
— Сказали, что слышали историю о долге и… не уверены, что мне стоит продолжать петь. Это был такой удар…
Я молчу. А что тут скажешь?
— Но больнее всего меня ударило то, что внучка отказалась со мной общаться, — вдруг говорит она тихо. — София позвонила мне и… В общем, сказала, что я сильно тебя расстроила, она больше не хочет меня видеть.
Я пораженно молчу. Дочка мне и не сказала ничего! Выходит, сама все порешала за моей спиной. Я и горжусь ею и грущу, что ребенку пришлось вмешаться в эту ситуацию.
— В общем, я не хочу портить отношения с девочкой, — заканчивает Галина Алексеевна. — Передай ей эти деньги… и мои наилучшие пожелания. Пусть заглядывает хоть иногда.
Я киваю.
***
Дома подхожу к дочке и обнимаю ее.
— А бабушка дала денег, — говорю я ей. — Значит, можем делать ремонт в твоей комнате.
София радуется, но как-то из-под палки. Я понимаю почему.
— Бабушка сказала, что ты сделала, — говорю я. — Она хочет общаться с тобой и дальше. Ты уж прости ее, ведь тебя она не обитала.
— Зато обидела тебя, — упрямо заявляет дочка. — Нельзя обижать близких, это… несправедливо.
— Но может, все-таки подумаешь о прощении? — говорю я.
— Ладно, — тихо соглашается она. — Но я не дам бабушке тебя больше обижать!
Мне вдруг становится легко. У меня ощущение, что на моей стороне сильный сторонник — моя дочь. А значит, я справлюсь с чем угодно.
